Spqr iv. храм муз
Шрифт:
Птолемей повернулся в сторону группы парфян:
– Это правда?
Из их группы выступил один.
– Да, истинная правда, – ответил он, разворачивая свиток, и показывая его царю. – Вот контракт на конкубинат*. Ты можешь видеть, что срок его действия продлен до следующего года, и этот человек, – тут он ткнул своим длинным пальцем в меня, – обязан возместить мне стоимость оставшегося срока.
– Понятно, – пробормотал Птолемей. – В таком случае, посол Метелл, поскольку в деле замешано еще одно посольство, я должен провести более тщательное расследование.
– Продолжаю, – заявил я, не дожидаясь ответа Кретика.
– Мой господин и повелитель, – встрял Ахилла, – дело в том, что не только женщину обнаружили в его постели, но рядом были также найдены маска и гирлянды, обычно продаваемые в саду развлечений «Дафна». Если ты пожелаешь, я могу представить свидетелей, и они подтвердят, что убийцу и эту женщину видели вчера вечером в этом саду, где они веселились.
Лицо Кретика приобрело багровый оттенок и начало распухать, как у лягушки-вола. Теперь целью его гневных диатриб вместо меня стал Ахилла.
– Могу я узнать, какое лично тебе дело до всего этого?! И как это случилось, что тебе стало известно, что именно обнаружили в комнате Деция?! Это римская территория!
– Что касается моего вмешательства в это дело, то я преданный слуга царя Птолемея и не желаю, чтобы поблизости от него находились подозрительные чужестранцы, склонные к насилию. Что же до того, откуда я узнал о том, что было обнаружено в его комнате нынче утром, то к данному моменту это известно всем обитателям дворца. Твои слуги весьма разговорчивы.
– Скорее, платные шпионы, – буркнул Кретик.
В этот момент открылась дверь, и в тронный зал вошел Руфус, а следом за ним Амфитрион и Асклепиад. Я чуть не потерял сознание от облегчения. Асклепиад улыбнулся мне, проходя мимо. Спасай меня, старый дружище, думал я. Руфус присоединился к группе римлян и нагнулся ко мне.
– Я больше не должен тебе те пять сотен денариев, – прошептал он.
– Да ладно тебе, я уже забыл про это! – с жаром ответил я, отлично зная, что все равно получу с него эти денежки. Он бездарно делал ставки и на лошадей, и на колесничих.
– А что вам, господа, здесь угодно? – осведомился Птолемей.
– Мой повелитель, – отвечал Амфитрион, – это знаменитый врач Асклепиад, он находится у нас проездом и читает курс лекций в медицинской школе Мусейона.
– Да, я его помню, – согласился Птолемей.
– Государь, Асклепиад считается одним из самых сведущих специалистов в вопросах ранений, нанесенных любым оружием. Мы только что закончили обследование тела убитой женщины, и у него имеется информация, весьма важная для данного судебного разбирательства.
– Мой господин! – воскликнул Ахилла. – Нужно ли нам выслушивать все эти философские разглагольствования?
– Государь, – вмешался Кретик, – благородный Амфитрион абсолютно прав. Асклепиад – признанный авторитет в этой области, в прошлом он не раз выступал экспертом в римских судах.
– Тогда пусть говорит, – наконец разрешил Птолемей.
Асклепиад вышел на середину
– Государь, господа послы, благородные господа и дамы, то, что я намерен вам сейчас сообщить, я сообщу вам под клятвой Аполлону Целителю и Стреловержцу, Гермесу Трисмегисту* и Гиппократу, основателю врачебного искусства.
– Умеет же он высокопарно выражаться! – шепнул мне на ухо Руфус.
– Ш-ш-ш! – прошипел я.
– Женщина, именуемая Гипатией, гетера из Афин, умерла сегодня в ранние часы утра. В ее груди был обнаружен нож, вонзенный между ребрами под левой молочной железой, но этот удар был нанесен уже после того, как она умерла. Смертельной же раной была другая, небольшой разрез под ее левым ухом, именно он повредил ее сонную артерию.
Все так и сгрудились поближе к знаменитому врачу, чтобы не потерять ни крупицы того, что он говорит. Что это была за речь! Она была достойна римского сенатора: громкий и глубокий голос, сопровождаемый изысканными и утонченными жестами. Да что уж там, это невозможно описать словами.
– В теле почти не осталось крови, как это нередко случается при подобных ранениях. И, тем не менее, ни в комнате, ни в постели этой жидкости почти не обнаружено, разве что было немного красных капель на одежде жертвы, которая валялась на полу; еще небольшая часть пропитала волосы женщины, но это вовсе не доказывает того, что она была убита в комнате подозреваемого.
– И что это означает? – спросил Птолемей.
– Это означает, что женщину убили где-то в другом месте, а затем принесли в посольство и засунули в постель обвиняемому. – По залу пронесся общий протяжный вздох.
Ахилла пожал плечами.
– Значит, он убил ее в другом месте, а потом притащил к себе в постель. Римляне же известные труположцы, я всегда это говорил.
– А вот это, – продолжал Асклепиад, – нож, который всадили в тело несчастной женщины. – И он продемонстрировал всем, высоко подняв, чуть искривленный клинок примерно восьми дюймов в длину и костяной рукояткой. Теперь дружно охнула вся группа римлян.
– Это имеет какое-то значение? – спросил Птолемей.
– Государь, – вступил Кретик, – это совершенно меняет дело! Теперь я склонен поддержать заявление моего беспокойного молодого родственника о его полной невиновности!
Птолемей рассматривал нож, выкатив налитые кровью глазки.
– Самый обычный нож, как мне кажется, – пробормотал он.
– В Александрии, возможно, он и впрямь самый обычный, – возразил Кретик, у которого явно взыграла кровь и проснулись привычки юриста. – Но не в Риме, государь! У нас такое оружие называется сика*. Ты видишь, у него искривленное лезвие, и заточен он только с одной стороны. По римским законам, это оружие считается низким и подлым, его используют обычные головорезы и гладиаторы фракийского происхождения. Благородное оружие римлянина – это пугио* и гладиус, оба с обоюдоострым клинком. Только это оружие честного свободного человека!