Спроси свою совесть
Шрифт:
— Девушка, где вы достали этот кусочек облака для своих волос?
Глаза девушки сузились, похолодели, точно сразу превратились в кусочки льда.
— Очевидно, там же, где и вы своё нахальство.
— То есть? — растерялся Женька, получив неожиданный отпор. — Простите, я не понял вас.
— Чего ж тут непонятного, — все так же холодно произнесла девушка. — Мои волосы и ваше нахальство — это дар природы.
Женьке очень хотелось ответить что-нибудь умное и, может быть, едкое, но нужные слова не приходили, а девушка снова
— Простите, вы — новая ученица?
— Как это вы догадались?
В ответе явно слышалась насмешка, но Женька на сей раз решил не обращать на это внимания.
— Видите ли, заочно мы уже знакомы. Ведь вы — Нина Чернова, не правда ли?
Женька решил пустить в ход все свое обаяние и вежливость, на какие только был способен, он даже изобразил на лице улыбку, которая — он знал — так шла ему, но девушка даже не повернулась, а ее ответ снова ничего приятного Женьке не доставил:
— Я ничего не имела бы против, если бы наше знакомство так и осталось заочным.
«Колючая девица, — подумал Женька, — но… симпатичная».
— Простите, Нина, примирительно произнёс он, — не кажется ли вам, что ссориться нам ещё рано? Ведь вражда — это почти всегда последствия неудачной дружбы.
— А не кажется ли вам, — резко повернулась к нему девушка, — что вы чересчур назойливы?
Ответить Женька не успел: в класс шумно ворвался Серёжка Вьюн. Прямо с порога он метнул сумку с книгами по диагонали через весь класс на последнюю парту.
— Здравствуй, Нина! Женька, привет!
Он перепрыгнул через стул, оказавшийся на его дороге, и подошёл к ним:
— Вы что сентябрём выглядите? Или уже поцапаться успели?
Оба промолчали. Женька только искоса посмотрел на Серёжку, а Нина по-прежнему смотрела в окно, словно разговор совсем не касался её.
— Да вы что молчите-то? — рассердился Сережка, но его внимание отвлек другой ученик, вошедший в класс. — A-а, не хотите говорить, как хотите. Привет, Витек!
Класс постепенно начал заполняться. Женька сел на свою парту, время от времени искоса поглядывал на Нину, но её уже окружили подруги, и оттуда доносились оживлённые возгласы и взрывы весёлого смеха.
«Не на мой ли счёт проезжаются?» — тревожно подумал Женька и попытался по обрывкам, долетавшим до него, уловить смысл разговора. Нет, судя по всему, девчата вспоминали о работе в колхозе, и Женька невольно удивился, как быстро Нина вошла в их семью, словно училась вместе со всеми с первого класса.
Быстрой походкой вошла Ира Саенко, комсорг класса. В руках она держала свёрнутый в трубку лист плотной белой бумаги. Её появление вызвало бурю выкриков:
— Ура! Новая «колючка»!
— Кого прохватили?
— Иринка, покажи!
— Сейчас, сейчас, ребята! Потерпите минутку! Серёжка, быстро за молотком и гвоздями!
— Пулей лечу!
Обрадованный Серёжка — раз его послали за молотком и гвоздями, значит, не его сегодня протащили в «колючке» — в два прыжка оказался за дверью.
— Да не теребите, ребята, сейчас повешу!
Но кто-то уже выдернул свёрток из рук Ирины, передал другому, тот — третьему, и газета, как большая белая птица, запорхала по классу.
— Изорвёте! Отдайте! Разыгрались, малыши!
На помощь Иринке пришли девчата, их было раза в два больше, и газета после шумной возни возвратилась к комсоргу, немного помятая, но целая.
— Вот и я! — влетел с молотком Серёжка. — Давай прибью!
Наконец газета была повешена на своё место, и возле неё сгрудились почти все ученики класса, остались сидеть за партами только Нина и Женька, своим внешним равнодушием хотевший показать, что он выше мелкого интереса.
Но любопытство одолевало, и Женька, выждав немного, чтобы не уронить своего достоинства, медленно вылез из-за парты и подошёл к окружившим газету ребятам. Перед ним расступились.
В центре стенгазеты, гвоздем номера, были две карикатуры. На одной из них возле вагона, из которого выглядывали улыбающиеся мордочки ребят, изображен человек, согнувшийся почти вдвое и державшийся за грудь, на второй — этот же человек под баскетбольным щитом с мячом в руках. Еще не читая подписи, Женька понял, что объектом «колючки» на сей раз был он.
Кровь бросилась ему в лицо, и, чтобы скрыть краску, он почти вплотную приблизился к газете. Там было написано:
Если ехать всем в колхоз, Сразу у него невроз… Если ж прыгать на площадке, Сердце у него в порядке.Женька круто повернулся. Все смотрели на газету, на классную доску, в сторону, куда угодно, только не на него. Одна Ира Саенко, вызывающе вскинув голову, смотрела прямо ему в глаза.
— Глупо, — проговорил Женька.
Высокий, звенящий голос, готовый вот-вот оборваться, показался ему чужим и противным.
— Глупо, — повторил он, — глупо и… бессердечно смеяться над чужими болезнями!
Последние слова вырвались сами собою и прозвучали неожиданно жалобно. Ирина на секунду смутилась, но тотчас же упрямо вскинула голову:
— А почему у тебя так странно проявляется болезнь: когда тебе нужно — ты болен, а когда не нужно — здоров?
— К сожалению, болезнь не спрашивает, когда ей прийти, ни меня, ни даже комсорга.
Звонок, рассыпавшийся в коридоре, прервал их разговор. Вместе со звонком в класс ворвался Сергеев.
— Чуть не опоздал!
Он плюхнулся на парту рядом с Курочкиным, но тот даже не пошевелился.
— Ты что, всё ещё за вчерашнее дуешься?
Женька снова ничего не ответил.
— Брось, старик, сам же виноват. А впрочем, дело твоё.