Спрут
Шрифт:
— У меня есть на то основания. Арестованный Маррокко начал давать показания.
Но на Терразини это не произвело никакого впечатления.
— А почему вы мне об этом говорите? — спросил он.
«Скользкий, как угорь», — подумал Бордонаро. И продолжал атаку:
— Комиссар Каттани утверждает, что именно вы приказали похитить его дочь.
В ответ Терразини расхохотался.
— Нет, вы мне скажите: с чего это вдруг мне понадобилось бы делать такую глупость?
— Причина была. Комиссар готовился предъявить вам обвинение в том, что
— Ах, да-да, — усмехнулся Терразини. — Если не ошибаюсь, я перевел деньги на банковский счет, открытый на имя какого-то цветка... Что-то в таком роде. — Он резко взмахнул ладонью, словно рассекая воздух, и добавил: — Это старая история. Впоследствии комиссар взял назад свои обвинения.
— Потому что тем временем у него похитила дочь, — сухо комментировал Бордонаро.
Здесь Терразини прибег к испытанной оборонительной тактике, часто весьма действенной: отвергать без разбора все подряд обвинения, черня и оговаривая того, кто эти обвинения выдвигает. Понизив голос до шепота, словно сообщает нечто доверительное, он сказал:
— Доктор Каттани может пенять только на самого себя. Бегал за женщинами. Втюрился в молодую герцогиню. А это, как вы знаете, вывело из себя одного человека... как бы его назвать? Одного петушка. Теперь, конечно, комиссара мучают угрызения совести. И он говорит, что из-за любовных историй не похищают детей, как у него похитили дочь. Он уверяет: мое расследование кое-кому мешало, меня хотели остановить. Бедняга, его можно понять, когда он приводит такие оправдания. Но мы должны считаться с фактами, не поддаваться эмоциям.
Не в силах больше слушать этот урок лицемерия зампрокурора отпустил Терразини и начал допрос банкира Раванузы.
В отличие от Терразини он, казалось, нервничал. Ерзал на стуле, то и дело терял терпение, срывался.
— Короче, выходит, что после того, как я всю жизнь честно трудился, — возмущался он, — теперь я превратился в человека, преследуемого правосудием!
— Никто вас не преследует. Я лишь пытаюсь разобраться в некоторых совпадениях. Например, чек, на который арестованный Маррокко купил лавку, вышел из вашего банка. Что вы можете сказать по этому поводу?
Реакция Раванузы была весьма бурной.
— На что вы пытаетесь намекать? Что это за инсинуации!
— Успокойтесь, — строго сказал Бордонаро. — Я ни на что не намекаю. Я говорю, что имеется много неясностей в отношении вашего банка. К примеру, я хотел бы узнать, кому принадлежат два текущих счета, открытые на условные имена Жасмина и Мака.
Равануза, прежде чем отвечать, немного подождал. В тишине слышалось его тяжелое дыхание. Потом, чувствуя, что пауза слишком затянулась, он произнес:
— Не помню.
— И вы думаете, я вам поверил! — воскликнул Бордонаро. — По этим двум счетам рекой текли миллиарды лир, а вы не помните, чьи они!
— Меня не касаются частные дела моих клиентов.
— В таком случае я вам скажу, что согласно расследованию, проведенному комиссаром Каттани,
Ответ Раванузы можно было предвидеть:
— Но ведь потом комиссар отказался от своих утверждений!
— Знаю, — сказал Бордонаро, — но теперь он подтверждает все свои прежние показания.
Однако то, что здесь заявил Равануза, вряд ли кто мог предвидеть:
— И вы верите человеку, ослепленному ненавистью? Человеку, у которого похитили и изнасиловали дочь?
Бордонаро сидел, наклонившись вперед. Он резко поднял голову и ударил кулаком по столу.
— А вы откуда об этом знаете? — закричал он.
Застигнутый врасплох, Равануза не понимал, что такого ужасного у него случайно вырвалось. Глаза его растерянно забегали, и он тщетно, словно взывая о помощи, обращал взгляд к адвокату, своему защитнику. Наконец банкир пробормотал:
— Простите, что такого я сказал?
— То, что девочка была изнасилована,— наседал на него Бордонаро. «На сей раз ты у меня не выкрутишься», — подумал он.
Равануза, казалось, чуть приободрился.
— Да об этом все знают, — проговорил, он.
— Ошибаетесь, — возразил зампрокурора. — Об этом никому не известно. И вы тоже не должны были бы знать.
— Я повторяю лишь то, о чем говорят вокруг, — запротестовал банкир.
— Вряд ли кто в курсе таких подробностей, — с наигранным спокойствием произнес Бордонаро. — А кому это известно, тот должен знать также, кто приказал похитить девочку.
Равануза обливался потом. Губы у него предательски тряслись.
— Я тут ни при чем, — проговорил он сдавленным
Росом. — Однако вы знаете, кто велел похитить девочку. — Нет, не знаю.
— Если вы знаете, что она изнасилована, значит, знаете и то, кто приказал ее похитить.
— Я не знаю.
— Кто это — Терразини?
— Нет, я ничего не знаю.
Зампрокурора быстро решил сыграть ва-банк,
— Предупреждаю вас, — строго произнес он, — что располагаю достаточными данными, чтобы вас арестовать.
Равануза побледнел. Но на помощь пришел его защитник: он попросил прекратить допрос, подмигнув при этом секретарю.
— Перерыв пять минут. Пойди-ка принеси нам кофе.
Когда они остались одни, Бордонаро поставил локти на стол, сцепил пальцы и сказал:
— Ну что, давайте поговорим по душам.
Телефонный звонок в спецслужбы
Последней пришла графиня Камастра. Она извинилась за вынужденное опоздание, объяснив его тем, что на заключение сделки иногда уходит больше времени, чем предполагаешь. Она заняла место за большим круглым столом, вокруг которого уже сидели шесть человек. И сделала рукой жест, означавший, что можно начинать. Совещание происходило в небольшом, закрытом для посторонних зале того же палаццо, где помещался Клуб интеллигенции. Совещание созвал Терразини, который сейчас готовился пояснить причины, побудившие его всех пригласить.