Спящие боги
Шрифт:
Творимир, сжимая винную бутылку, надвигался на Жару…
И тут на него налетели сзади, несколько раз сильно ударили, вырвали бутылку, выкрутили руки. Резко развернули. Стоят: опухшие от долгих пиров воины, и Царь — смотрит на Творимира как хищник голодный на добычу. Голос его был притворно спокоен:
— Я всех вас сразу раскусил — не посланцы вы Всесвята — шарлатаны; но вы мне нужны — потому не казнил. Ты знаешь, в прошлом году, один мужик богатый, но все ж мужик — напился, умудрился боярина избить. Мужику, по моему указу, глаза выжгли,
Пока, пиная, тащили вниз по лестницам, Творимир протрезвел. Только вот слабость телесная и душевная оставалась. Он взмолился:
— Все случайно получилось! Не хотел его смерти!..
Царь кровожадно оскалился.
Творимира приволокли в холодный, темный подвал, приковали к стене — на некоторое время оставили. Цепи сжимали руки — страх давил сердце.
Жуткое выжидание никак не прекращалось, но, когда за ним пришли, он крупно задрожал, и ничего не мог с собой поделать. Над его трусостью потешались, пинали его, плевали в лицо, а он дрожал еще больше, и молил своих мучителей, чтобы сжалились.
Его привели в каменную зальцу, где было два стула, на одном, на подушках, сидел Царь. Второй стул был менее удобным: железный, с острыми шипами. Под стулом горел пламень и шипы нагрелись докрасна. С потолка свешивались цепи. Два массивных палача едва выделялись в полумраке — один осведомился:
— С чего начнем? На стул его усадим?
— Нет. — Царские скулы набухли, зубы заскрежетали. — Пусть стул добела прокалиться. Для начала наденем ему на голову Царский Шлем.
Палачи схватили трясущегося Творимира, приковали к железному столбу у стены — ошейником притянули шею; начали крепить на голове что-то тяжелое, давящее.
— Нет, не надо, пожалуйста! Смилуйтесь! Ну, пожалуйста! — жалко молил он.
Палачи отступили — на голове Творимира остался некий механизм. Что-то железное, острое коснулось мочки его правого уха, слегка надавило.
Царь усмехнулся, отпил из поднесенного кубка, молвил с притворным, хищным спокойствием:
— Дивлюсь я на изобретательность наших мастеров. Такую вещь как Царский Шлем просто не придумаешь. Это ж все рассчитать надо!.. Ты, пока еще слышать можешь, выслушай меня — шило в ухе чуешь?..
— Да… — не своим голосом простонал Творимир — по лицу его скатывались крупные капли холодного пота.
— Шило медленно движется. Разорвет ухо — дальше в голову пойдет. Ты думаешь — в мозг?.. Нет, так бы ты слишком быстро издох, собака. — царь еще отхлебнул. — Под мозгом пройдет. Не сразу, не сразу. Семь часов — и из другого уха выйдет. Ты подумай только — всего семь часиков. В постели с Жарой и не заметил бы, а тут по иному время пойдет. Поверь — минута вечностью станет. Тебя будут бить судороги, ты будешь орать, терять сознание,
— Все что хотите сделаю. Все! Все! — истово вопил Творимир — ухо жгло болью.
Царь допил кубок — ему поднесли еще.
— А завтра его на стул усадим. — заявил палач.
— Нет. — отрезал Царь. — Стул решил напоследок. Завтра будем ноги пилить.
— О-ох, ваше величество. — зевнул палач. — Скукотища какая. Мы, конечно, вашу волю исполним. Но ведь тупыми пилами изволите, да?
— Да. Конечно. И все по уставу: сначала голень, затем — выше колен.
— Скука. Скука. — зевал палач. — Кровотечения надо прижигать, этого все время отливать. На один отпил — три часа. О-хх…
Царь жадно созерцал животный ужас Творимира:
— Стул напоследок. На каленых железных шипах сидеть удобно, но, для большего удобства оденем тебе на голову железный шлем. Вот беда — в шлеме темно, душно, ничего не видно. А еще у шлема ошейник с железными крючьями — крутится ошейник, крючья — сначала кожу сдирают…
Творимир уже потерял способность воспринимать речь. Отдельные кровавые слова били — усиливали ужас. Потекла из уха кровь…
Любой ценой остановить боль!
— Я знаю, как добыть одежды из Лунного Серебра!
Царь в очередной раз подносил к губам кубок, но тут его рука замерла:
— Что?
— Да! Да! Да! — зачастил смертно бледный Творимир — он и не думал еще выдавать Деву, а лишь так — разговором муку отдалить.
— Говори! — велел Царь.
Шило все сильнее вдавливалось в ухо Творимира — жгло, давило.
— Прекратите! — не помня себя, завопил Творимир. — Все расскажу, все — только прекратите!..
Царь замер — раздумывал. Прошло лишь несколько мгновений, но для Творимира они растянулись бесконечно. Жалкий, перепуганный — он весь трясся. Вот быстро, прерывисто заговорил:
— Это в старом заброшенном парке, на берегу озера. Вы только снимите это… О-ох, скорей снимите — тогда все расскажу!..
Он и сейчас надеялся, что удастся как-то не предать деву-птицу, разговором боль оттянуть.
Царь обратился к палачам:
— Шило остановите, но шлем не снимайте.
Один из палачей подошел, что-то нажал — шило остановилось.
— Нет, нет… — застонал Творимир. — Вы можете обмануть: я расскажу, а вы велите продолжать!
— А моего царского слова тебе мало?
— Да я и не смогу словами рассказать. Я ж там всего один раз был. Это показывать надо.
— Ну, хорошо-хорошо. — царь поднялся. — Освободите его от цепей. Э-эй, стража — глаз с него не пускать. Эту забаву… — царь кивнул на орудия пыток. — прибережем для кого-нибудь иного. Ежели правду говоришь — дарую тебе жизнь, но коль обмануть вздумал: ждут тебя мученья еще тягчайшие…
Творимира освободили, но, несмотря на то, что в подвале было и душно и жарко, он никак не мог унять сильной дрожи. И потом, когда его отвели в невыносимо маленькую, похожую на каменный мешок камеру, он все трясся…