Спящие боги
Шрифт:
— А разве за неделю их не разгромим? — прошептал Творимир.
— Да какой там! Эти окаянные крепко засели. У них же Гроб Весны. Он им таких сил придает, что каждый за десятерых бьется! Ух, была бы моя воля — всех бы их передавила! Давить таких надо, давить! — и она чмокнула беспомощного Творимира в лоб.
— Нет — я не согласен. — сказал он, но чувствовал, что слова его столь же беспомощны, как и его тело…
И потекли однообразные, страшные дни в лазарете. Постоянные вопли, стенания раненных — Творимиру казалось, что он попал в застенок.
Вот, наконец, рука была излечена, и Творимир оказался в большой палате среди пьяных и еще более злых, нежели прежде воинов.
— Гады! — ревел один из них — покрытый шрамами, и с выбитым глазом. — Надолго мы здесь застряли! Надолго! У-ух, гады!..
И несколько часов все вопили и пили. И вновь Творимир пропитался их злобой. Ночью снились тысячи мальчиков-мстителей, с окровавленными клинками. Творимир рубил, но на место павших приходили новые…
Следующим утром он вновь был направлен в атаку…
И вернулся уже вечером — с несколькими новыми, но незначительными ранами на теле, и с безумным, исступленным пламенем в очах. Он много пил, а потом вцепился в плечо своего, такого же пьяного соседа, и зашипел:
— Мне бесы в душу лезут… Сегодня я сначала с отвращением рубил, ну а потом — как взяла меня злоба, уже не мог остановиться. И рубил. И рубил! И рубил!! Нескольких насмерть зарубил… Тошно мне… О-о-ох, тошно!..
Воин впился в него мутными глазами, что-то невразумительно пробормотал, и побрел на улицу…
Ночь. Палата храпит, смердит, кто-то во сне стонет, кто-то ругается…
Пьяный Творимир грыз грязную ткань, которая составляла стены, из глаз его текли слезы — захлебываясь в материи, он хрипел:
— Здесь все обезумели… И, если я не сбегу — тоже разума лишусь…
Так он решил бежать.
Спотыкаясь об тела, прошатался к выходу, вывалился под звезды. Пригибаясь, побежал меж иными палатами.
Уже у выхода из лагеря его окрикнул пост.
— Эй, кто идет?!
— Оставьте меня! — нервно крикнул Творимир — метнулся в сторону.
Бежал очень долго, а, когда наконец остановился — понял, что он среди поля, что лагерь остался где-то далеко, и что никакой погони нет.
Надеясь тут же обрести благодать, повалился он в травы.
И тут началось безумие.
Прежде всего, Творимир понял, что намертво врос в землю, и не может пошевелиться. Затем его грудь стала набухать, расти вверх — трещали, рвались кости, и, если бы он мог, то закричал от боли.
Кости складывались в стены, в здания, дворцы, стены. На стенах и на улицах складывались фигурки «разбойников», а вблизи от города, из лица Творимира сложился огромный военный лагерь. Тысячи и тысячи озлобленных, жаждущих крови воинов пребывали в душных палатках, и каждого из этих воинов чувствовал своим раздробленным сознанием Творимир. И он вопил тысячью голосов, он пил тысячью глоток, от терзался тысячами ран. На него наползали бессмысленные нагроможденья образов, но главенствовала злоба…
И Творимир вновь оказался в палате, где пили и гарлопанили. Некто одноглазый, с перекошенной ненавистью мордой, налетел на Творимира, и всучил ему отдающую сильным смрадом чашу, прохрипел:
— Ну, что же ты не пьешь?!.. Пей, тебе говорят…
Творимир, что было сил оттолкнул его, рванулся к выходу, запутался в темном от грязи пологе, под оглушительный хохот повалился… затем, все-таки вырвался на улицу.
Он был среди лагеря, который казался безмерно большим, нежели покинутый им недавно. Лагерь окружали рвы, были массивные стены, некоторые постройки вполне походили на дома.
Ну а возвышающийся над лагерем град был настоящим исполином. Сложенные из массивных гранитных блоков стены вздымались на десятки метров, и казались совершенно непреступными.
А войско государево готовилось к штурму. Кажущиеся бесконечными отточенные колонны маршировали, выстраивались в боевые порядки.
И повсюду была кровь. Кровь текла густыми ручьями, кровь дымкой висела; кровью была пропитана почва, дальние поля блистали кровавой росой.
Тогда Творимир сжал голову, медленно осел на колени, прохрипел:
— Что это?.. Откуда это наваждение?.. Как мне бежать отсюда?!.. Ну же ответьте!.. Кто-нибудь — ответьте!!!
И тут две сильные руки обхватили его сзади, сжали за ребра. Руки показались жгучими, тяжело было дышать. В глазах Творимира потемнело.
Он, думая, что это либо Бриген Марк, либо какое-нибудь чудище, из всех рванулся вперед, прохрипел исступленно:
— Выпусти!.. Ты, сволочь, гадина! Выпусти!
Руки разжали — он повалился на окровавленную землю. Вот уже вскочил, а знакомый голос приветливо окликнул:
— Да что с тобой, любимый?..
— Любава?! — он резко обернулся.
Она постарела. Прибавила весу, на лице появились морщины, но все же Любава по-прежнему была красивой, и, видно, очень гордилась, козыряла этой красотой. Высокая, сильная физически, одетая в мужицкие штаны и широкую рубаху, подошла, полошила полную руку ему на плечо.
— Это ты после вчерашнего?
— А что было вчера? — Творимир затрясся, и зашептал совсем уж жалобно. — Выпусти меня… Молю…
— Да как же я тебя выпущу, после всего?
— Выпусти меня из этого безумия… — по щеке Творимира покатилась слеза. — …За что мне такое наказание…
— Да — наверное, это у тебя после вчерашнего. Вчера яростный бой кипел! С рассвета и до заката. Сорок тысяч наших воинов зарублено! Но мы выбили ворота, теперь осталось совсем немного и город будет наш…
— Подожди, подожди… — Творимир пристально вглядывался в ее глаза. — Что это за город…
— У, они, гады — Любава погрозила городу кулаком. — До чего тебя довели! Тебе отдых нужен, но в тоже время — отдыхать никак нельзя! Скоро грянет решительный, последний бой!.. Это город Гробополь, и вот уже восемь лет как мы его осаждаем…