Спящие боги
Шрифт:
— Стройтесь клином! И к воротам!.. Помогите мне! Я ничего не вижу! Где вы все!.. — и, уже не сдерживая животного ужаса, завопил. — А-А-А-А!!!
На него налетели — он еще кого-то зарубил, но — выхватили клинок, подняли на руки, стремительно понесли. Кто-то нервно частил:
— Где здесь ворота?! Этот дым! Ничего не видно! Где же здесь ворота?!..
И Творимир кричал:
— Ничего не вижу!.. Куда меня несете?!.. Отвечайте!!! А-А-А!!!
Какая-то жесткая материя процарапалась по его лицу, и Творимир получил возможность видеть. Вообще-то, видеть было нечего. Наползал, нервно клубился кровавый дым. В этом дыму беспорядочно бились и исчезали людские фигурки. Не понять было, где свои, где чужие. Творимира окружала жалкая, беспомощно озирающаяся кучка воинов. Они пробивались неведомо куда…
От воя, от жара, у Творимира все сильнее ломило в висках, и вот он схватился за голову, застонал:
— Но это же все в моей голове! Этот город из меня родился — выходит, я его могу и разрушить!..
И тут закричали:
— Мы пробились к воротному механизму! Скорее — Все — Сюда!.. Их здесь слишком много! А-А! — вопль резко оборвался.
А Творимир по-прежнему держался за голову, стонал:
— …Может, я, по-своему желанию могу изменить все это?.. Ну, вот представлю сейчас зеленое поле, и будет поле…
С немалым трудом представил поле: среди колышущихся травных волн возвышался холм, а неподалеку блистала под ясным небом широкая река. И ничего не изменилось! По-прежнему вопили, убивали, и все перемешивалось в адской, хаотичной круговерти…
От пятитысячного отряда уцелела едва ли треть, но эта треть пробилась-таки к воротам. Ясно, что здесь сопротивление достигло наивысшего предела. Каждый шаг обильно кропился кровью.
— Я должен жить… я должен жить… — бесконечно повторял Творимир, и, подхватив чей-то клинок, продолжал прорубаться.
И вдруг, в кровавом месиве, перед ним выросло его же, Творимирово лицо! И этот Творимир был одним из защитников города!
Лишь мгновенье длилось замешательство, и в это мгновенье клинок вспорол Творимира. Разрывая кишки, живот, печень, пылающая сталь рванула вверх.
— ЖИТЬ! — страстно взмолился Творимир, и потянулся за клинком.
Дрожащими руками ухватился за лезвие, но этим лишь распорол ладони. Клинок еще раз рванул — затрещали ребра — в глазах зачернело — "ЖИТЬ!!!" — последняя страстная мысль-вопль-жажда.
От неожиданного перехода заломило в висках, и он, стеная, рухнул на колени.
Две волны воспоминаний смешивались, бились с исступлением не меньшим, чем окружающие воины.
Да — он был Творимиром, начальником пяти тысяч, супругом Любавы и сына Волода (нынче уже мертвых), он тридцать лет осаждал Гробополь. Но он же был и другим Творимиром. Этот Творимир в самом начале бежал в Гробополь, так как знал — правда на стороне «разбойников» (а на самом то деле — честных людей). Здесь, в Гробополе, жила его мать, но, почему-то (он и не знал, почему) — за все эти годы, он ни разу не навестил ее, а если и встречал — то это были случайные, в несколько мгновений укладывающиеся встречи…
— Прости… — прошептал этот новый Творимир — защитник города.
Рядом оказался один его знакомый — раненый, истекающий кровью. Этого знакомого клонило к земле, и он, чтобы не упасть, вцепился Творимиру в плечо. Кровавой пеной захрипел:
— Все — кончено наше дело. Они ворота захватили. Сейчас откроют.
— Быть может, нам еще удастся уйти! — крикнул Творимир, и потащил раненого за собой.
А позади протяжно заскрипели многие годы простоявшие закрытыми врата. Уже слышались крики царских отрядов: "УРА!", но, среди этого гула, отчетливо прозвучал голос Бригена Марка:
— А вот и Творимир — мертвый. Вынесите его отсюда. Завтра устроим ему пышные похороны…
А Творимир-защитник впихнулся на маленькую улочку, и тут понял, что его знакомый тоже мертв. Он оставил его, и, что было сил, помчался по лабиринту улочек… Он приговаривал:
— Еще давно, когда я только попал в этот город — моя мама была старушкой. И сейчас — ты знаешь это! — она мертва. Есть ли толк просить у мертвых прощенья? Слышат ли они?.. Но найти бы могилку…
Он и не знал, где эту могилку искать, и вскоре понял, что окончательно запутался. Блики пламени укрылись в отдалении, а здесь было очень тихо. Глянул вверх — среди редких облачков примостилась одноглазая Луна; тихо переливались почти земные созвездия…
Вдруг на Творимира ливанула световая колонна, обдал приветливый женский голос:
— А, вернулся, все-таки. Ну, проходи…
— Любава! — громко крикнул Творимир.
И оказалось, что он стоит возле того затерявшегося в лабиринте улочек домика, от которого бежал тридцать лет назад.
Любава совсем не постарела, и была очень привлекательна. Одной рукой она уперлась в бок, а другую — уложила на дверную перекладину. Она чуть выгнулась, спросила:
— Ну, что же ты не идешь?
Творимир отступил — вздрогнул, когда уперся спиной в стену. Крикнул:
— Я должен найти мать! Оставь меня! Ведьма!..
И как тогда, тридцать лет назад, он собирался зажать уши и бежать, но девушка окликнула его:
— И долго ли будешь бегать от меня, брат мой? Мать свою ищешь? Так, где же ей быть, как не в нашем доме?
Творимир обернулся — порывисто шагнул к проему, прохрипел:
— Сестра…
Он смертно побледнел, осунулся, его била дрожь — и все же это был не иссеченный шрамами, седой старик, но молодой Творимир, он прошептал:
— Сестра…
— Ну, конечно же — сестра твоя, Любава. Забыл что ли? Брат мой, Волод…
Губы Творимира сильно дрожали — он едва мог говорить:
— Ну да… у Волода-художника… то есть у меня… ох, как же все смешалось… Когда я жил в этом… В этом ли?.. Ну, конечно же в этом городе! Была сестра Любава. Как же я мог забыть…
— Не знаю. — Любава обижено надула губки. — А еще ведьмой обзывает. Ну, ладно — после стольких лет разлуки — прощаю.
Любава быстро чмокнула Творимира в пылающий лоб, а он вскрикнул, отшатнулся — его бил озноб, он вцепился в угол дома, он хрипел: