Срезающий время
Шрифт:
— Ловко Вы с ними справились, — сказал Билли, впуская Ромашкина в дом. — Я подглядывал за Вами и скажу одно: одноногий Том никого не боится, а перед Вами дрожал как осиновый листок на ветру.
— Это хорошо, Билли, что Вы знаете их. Двое юношей, что были с Томом, будут работать на меня. Одного из них пристрою в гостинице Ипсвича, а второго — в Дюнкерке.
— Как Вам будет угодно, сэр. Только Том не простой калека, каких в этих местах сотни. Милостыню не просит, подачек не принимает, и я удивлён, что он взял у Вас шиллинг.
— А я ему не из-за сострадания монету дал, — сказал Ромашкин, — а за храбрость. А это уже награда. Разницу
— Разницу я понимаю, — ответил Билл, — только не отдаст он мальчишек.
Андрей Петрович смерил взглядом собеседника и не стал продолжать полемику. Для себя он уже всё решил и, когда дошёл до двери комнаты, произнёс:
— К четырём утра я должен получить плотный завтрак и пусть Маргарет соберёт мне с собой снеди. И ещё, Билли, спасибо тебе за всё.
В четыре тридцать Андрей Петрович покинул убежище, держа в одной руке холщовую сумку с парой варёных куриц, а в другой трость. У заколоченной бочарни стояли двое мальчишек, дрожа от холода и переминаясь с ноги на ногу. Парням было лет по двенадцать-четырнадцать, одеты были в грубые домотканые рубахи, тёмно-коричневые штаны и заштопанные чулки, явно подобранные у старьёвщика. Всё заношенное и не особо чистое. На их ногах были деревянные башмаки, отчего переминания в попытках согреться походили на стук киянки по бревну.
— Где Том? — спросил Ромашкин, подойдя к ним.
— Зарезали, — ответил тот, что выглядел постарше. — За Ваш шиллинг, сэр.
— Кто?
— Джон Попугай, сэр.
— Где мне найти этого попугая? — спросил Ромашкин, и лицо его помрачнело.
— На кладбище, сэр. Мы его забили палками, когда он опьянел.
"Удивляться нечему, — подумал Андрей Петрович, — дно общества, а, следовательно, и законы соответствующие. Что ж, парни потеряли вожака стаи и ищут к кому бы прибиться. Придётся всё брать в свои руки".
— Хотите жить не как крысы, снующие по помойке, а как нормальные люди? — спросил Ромашкин, протягивая свою сумку самому говорливому.
— Конечно, хотим, сэр. Том так и сказал вчера: "Заживём как нормальные люди".
— Дорогу к конюшне О"Райлли знаете?
— Знаем, сэр.
— Очень хорошо. А теперь назовите себя.
— Я Питер, — назвал своё имя молчавший до этого юноша. — Младшего зовут Джеймс. Мы родом из Эксетера.
— Грамотны? — поинтересовался Ромашкин, обходя лужу и направляясь к рынку на Бойл-стрит.
— Газету прочесть сможем, сэр. Том занимался с нами.
Счастливы люди, которым судьбою или же случаем была дарована возможность оказаться в жизни на своём месте, отдаваясь делу целиком и полностью. Андрей Петрович только сейчас понял, что прежняя его служба в Туле была той самой скорлупой, которую давно стоило разбить, чтобы вылезти из заточения ростком в поисках приключений. Выбросить всю мелочность, позабыть тривиальные и глупые интрижки, оставить позади страхи и погрузиться с головой в новый интерес. Ромашкин почувствовал, что может абсолютно всё, он понял суть и принцип работы, которую полюбил.
Лошади О"Райлли неслись как заговорённые, преодолевая милю за милей. Поездка в экипаже в солнечный день, как будто в первый день весны, сменяющей долгую суровую зиму, среди сельских пейзажей, начинающихся сразу, едва они оставили за собой Брентвуд и старый, опасного вида мост, оказалась целительнейшим бальзамом для души и катализатором для идей. К тому же северный ветер сменился западным, а с ним исчезло и неприятное чувство губительного сквозняка, идущего из невидимых щелей кареты. Питер и Джеймс сидели напротив и поглядывали на сумку с продуктами. Переодетые в одежду, подобающую отпрыскам небогатых рантье, они всё равно выглядели оборванцами с улицы.
— Питер, — прервал затянувшееся молчание Андрей Петрович, — когда мы доедем до места, у меня будет к тебе серьёзный разговор, а пока я хотел бы определиться, как он будет протекать.
— Я слушаю, сэр, — ответил юноша.
Ромашкин задал ему несколько вопросов, проверяя того на сообразительность. Рассказал историю и попросил пересказать её, после чего потребовал описать служащего станции, где они в последний раз меняли лошадей. Удовлетворившись ответами, Андрей Петрович спросил:
— Ты хочешь стать по настоящему грамотным?
Похожий тест был проведён и с Джеймсом, и к его окончанию Ромашкин уже твёрдо знал, кто из братьев останется в Англии, а кто поедет с ним дальше, в Дюнкерк.
Невысокий, лысоватый мужчина старше средних лет с серьёзным видом стоял у основания древнего земляного вала, сцепив руки за спиной и уткнувши подбородок в складки скромно повязанного галстука, пытался вжать голову в воротник пальто, спасая уши от промозглого ветра, смотрел на старое здание.
— Элфи, Не жалеете, что продали мне гостиницу? — спросил Ромашкин, подходя к нему.
— Жалею ли я сэр? Нет! Вы добрый человек, не изгоняете меня и милостиво позволили жить в моём бывшем доме. За это я Вам благодарен, а моя жена, Долли, вообще молится за Вас. Только ни как не приму в голову, зачем Вам всё это? Полторы дюжины постояльцев в год… Вы не получите ни пенни прибыли.
— Я надеюсь, что лучшие времена всё же настанут, — немного подумав, ответил Андрей Петрович. — Война, наконец, окончится, и в порт станут заходить корабли разных стран. Люди начнут путешествовать…
— Всё так, всё так… Сэр, я немного разбираюсь в людях и прекрасно понимаю, что Вы сделали это для детей. Кто они Вам? Тот, что ниже ростом, немного похож…
— Элфи…
— Понял, сэр. Замолкаю. Я прослежу, чтобы всё шло своим чередом и подберу достойного учителя для юноши.
В день отплытия, глядя в окно, Ромашкин не без интереса заметил, что на берегу реки впадающей в залив, теперь активно строились каркасы двух домов, которых ещё даже не было в проекте, когда он в первый раз оказался здесь. Девственно чистая природа этого берега ныне была потревожена человеком — можно сказать, была им убита. Такова суть прогресса и всегда таковой останется. Сейчас прямо под окном гостиницы виднелись раскинувшиеся снаружи предприятия Ипсвича. Нагромождение пакгаузов, конюшен, столярных и бочарных мастерских, лавок продавцов дёгтя, кузниц, сушилен сухарей, пекарей и много-много других. Андрею Петровичу даже показалось, что за время его отсутствия народу в городе прибавилось, и он всё больше походил на муравейник. Здесь стало более шумно, увеличилось количество разъезжающих по улицам лошадей, тележек и экипажей. Одна только скамейка в окружении платанов оставалась такой, какой он её помнил и это не могло не радовать любителя тишины и спокойствия. Отвернувшись от окна, Ромашкин встретился глазами с Питером и увидел, что он вот-вот разрыдается. Его брат стоял рядом, уже собранный для путешествия и тоже не находил себе места. "Странно, — подумал Андрей Петрович, — ещё несколько дней назад они забили палками живого человека, а нате вам, такая сентиментальность. Но сожалеть уже поздно — нужно завершать начатый путь".