Стадион
Шрифт:
Русанов о интересом посмотрел на капитана команды США, молодого человека, еще выше, чем он, ростом, с добродушным лицом. Они поздоровались и стали тянуть жребий, кому на какой стороне играть. Наконец команды заняли свои места, свисток судьи — и игра началась.
Кто из нас не видал этой целеустремленной, темпераментной, огненной игры, когда вся команда как бы становится единым организмом, а игроки понимают не только взгляды, но и мысли друг друга!
Осторожно, но очень напряженно началась игра между студентами США и Советского Союза. Команды словно приглядывались друг к другу, нащупывая слабые места или щелки в обороне, сквозь которые можно прорваться к кольцу. Вот Русанов издалека, точно рассчитанным броском положил мяч в кольцо, и на щите Советского Союза появилась первая двойка. Американцы ответили стремительной атакой, и через минуту мяч оказался в кольце советской команды — счет выровнялся.
Нина, сидя в первом ряду трибуны для участников, не отрываясь следила за игрой. Как она волновалась в эти минуты за Владимира Русанова, как пламенно желала ему успеха!
А на площадке быстро и драматически развивались события. Первая половина игры закончилась вничью 18 : 18. Когда началась вторая половина, американцы немного отстали, разница в счете равнялась четырем очкам.
По правилам баскетбола любая команда имеет право во время игры заменять игроков, и тренер команды русских умело пользовался этим правом. Он все время вводил свежие силы, не заменял только капитана. Русанов так хорошо вел игру, что просто невозможно было дать ему отдых. И очень скоро весь стадион понял, где центр, где душа советской команды. Каждый раз, когда мяч из рук Русанова попадал в кольцо, зрители разражались аплодисментами.
Разница в счете достигла уже шести очков, и Артур Шиллинг, сидевший на скамье рядом с Эрвином Майером, встал с места. Если так пойдет и дальше, то команда проиграет. Этот Русанов — игрок мирового класса.
Шиллинг подошел к своим запасным игрокам, и через несколько секунд на поле выбежал Джек Джилькс.
Ни судьи, ни зрители даже не заметили, как это произошло. Джилькс оказался рядом с капитаном команды русских. Русанов занес руку, чтобы перехватить мяч, и вдруг она повисла неподвижно. Послышался такой звук, будто сломался карандаш.
— Ох! — коротко вскрикнул Русанов. В глазах у него потемнело от боли, колени подогнулись, и он медленно опустился на землю. Бессильно откинутая рука его была согнута выше локтя. Игра прервалась. К Русанову уже бежал врач, но, опередив его, забыв о тысячах посторонних глаз, обо всем на свете, к Владимиру кинулась Нина. Она подбежала к нему, наклонилась, заглянула в глаза — живой!
Товарищи вынесли своего капитана с поля и положили на лавку. Судья свистнул, выбежал новый советский игрок: встреча продолжалась.
Эрвин Майер, глядя на большое распростертое тело Русанова, сказал вернувшемуся на место Шиллингу!
— Мы сделали больше, чем могли мечтать.
— Вы это о чем?
— Посмотрите на девушку — это Нина Сокол.
А стадион ревел. Все хорошо поняли, в чем дело. Берлинские зрители были достаточно опытны и теперь чувствовали себя глубоко оскорбленными. Весь стадион сейчас желал победы советской команде. Но вот у американцев уже тридцать очков, тридцать два, сейчас счет сравняется.
Русанова перенесли в помещение медпункта. Нина не отходила ни на шаг. Пришел врач. Рука Владимиралежала на столе неподвижная, словно глиняная, и даже смотреть на нее было больно.
— Ничего, ничего, — сказал врач, — все срастется, и он прекрасно будет играть. Сейчас наложим лубки.
Он вышел, и в этот момент из маленького громкоговорителя под потолком медпункта раздалось:
— Американцы сравняли счет — 34:34.
Русанов открыл глаза, хотел подняться и застонал: сломанная рука страшной тяжестью потянула его вниз, и он медленно опустился на спину. Прямо перед собой он увидел огромные, затуманенные слезами глаза Нины, но сердце его, сердце капитана советской команды, было с теми, кто сражался на поле.
— Американцы ведут, — сказал голос: — 36: 34.
Стадион разразился грохотом. Игра кончилась. Американцы выиграли.
От свиста на трибунах дрожали стены комнаты.
Русанов открыл глаза. Как это случилось? Он не мог вспомнить, как это произошло.
— Больно? Очень больно? — услышал он голос Нины и снова увидел над собой ее глаза.
— Нет, не очень, — стараясь улыбнуться, ответил он. — Какие же они подлецы! Ведь это нарочно сделано, я знаю…
— Ничего, ничего, врач говорит, что все будет хорошо.
— Ты иди, Нина, тебе ведь бежать надо.
— Не сердись на меня, я не могла… Я очень… очень тебя люблю… Я буду тут… Я не могу без тебя.
Здоровой правой рукой Владимир обнял Нину, пригнул к себе ее голову и бережно коснулся губами ее побледневших губ. Каждое движение отдавалось нестерпимой болью.
— Иди, — через силу выговаривая слова, произнес он, — тебе сейчас бежать.
Нина встала. Да, она отплатит за эту сломанную руку! Какое счастье, что она в состоянии это сделать!
Вошел врач.
— Ну, — сказал он, — будем вас ремонтировать. Месяц–два походите с куклой — и все.
Русанов не обратил на эти слова никакого внимания, он сейчас не видел ничего, кроме глаз Нины, ничего не слышал, кроме ее шагов.
— Я запретил сюда входить, — продолжал врач, — но эта девушка прорвалась следом за вами. Товарищей мы пустим, когда наложим повязку.
— Хорошо, — прошептал Русанов и скрипнул зубами, когда врач взялся за его левую руку.
В медпункт вошли Карцев и тренер баскетбольной команды: оба были взволнованы.
— Какой дурак приказал нас не пускать? — крикнул Федор Иванович.
— Это я, — учтиво ответил врач. — Выйдите сейчас же и не мешайте мне.
Его спокойный тон сразу же охладил Карцева.
— Ничего опасного?
— Через три месяца опять будет играть в баскетбол.
Тренеры послушно вышли. Несмотря на боль, Русанов улыбнулся.
В раздевалку, где после матча собрались американские баскетболисты, Шиллинг вошел не без внутренней робости. С этими двухметровыми парнями всегда много возни: они знают, как трудно их заменить, и поэтому позволяют себе держаться независимо. Но тренер ничем не выдавал своей тайной тревоги — ему приходилось бывать и в более трудных положениях.