Стадион
Шрифт:
После гимнастики и бега девушки взялись за диски, и тут началось главное — детальная отработка техники метания диска, доведение ее до полного совершенства.
Как будто несложная штука, этот диск: кружок из металла и дерева весом всего в один килограмм, кажется, не стоит никакого труда бросить его так далеко, что и не увидишь, где он упал. Но попробуйте сделать это, и сразу поймете, как это сложно, сколько требуется силы и ловкости.
Когда смотришь на хорошего спортсмена, то создается впечатление, будто движения его не стоят ему никаких усилий, будто диск сам вылетает у него из рук, баскетбольный мяч сам летит в кольцо, а черная беговая дорожка сама несет бегуна — только переставляй ноги, чтобы касаться земли и не взвиться в воздух. И немногим известно, каким тяжким, поистине титаническим трудом достигается эта ловкость, непринужденность, точность. Все признают, что для достижения рекордов надо много трудиться, но только рекордсмены и их тренеры знают, каковы масштабы этой работы. Систематические, тщательно продуманные тренировки рассчитаны на целые годы. Часто у юношей и девушек не хватает терпения выдержать постоянную нагрузку. Такие спортсмены никогда не увидят своего имени рядом со словом «рекорд». Потому что рекорд — это не случайность, не счастливое стечение обстоятельств, а необходимые физические данные в сочетании с напряженным, долголетним, самоотверженным трудом.
Именно такую работу и вел Карцев со своими ученицами. Он всегда применял метод увеличенных нагрузок так, чтобы соревнования по сравнению с тренировкой казались легкими. Теперь тренер внимательно смотрел, как тренируется Ольга Коршунова. Он видел ее недостатки, думал над тем, как избавить ее от них, и одновременно с увлечением следил за свободными, стремительными движениями девушки, когда диск вылетал из ее руки и, блеснув на солнце, падал далеко в поле на тронутую желтизной траву.
«Да, — думал Карцев, — еще год или два, и Ольге Борисовне придется поступиться своим рекордом. Но Ольге Коршуновой эта победа дастся нелегко. Остается один метр до рекорда. Первые пятьдесят сантиметров одолеть легче, чем остальные, и труднее всего будет последний сантиметр. Быть может, на него придется потратить годы…»
Карцев поглядел на Ольгу Коршунову, на ее серьезное, сосредоточенное лицо и подумал, что она может трудиться десять лет и все–таки добьется своего.
Девушки положили диски. Последние упражнения, потом короткая пробежка по стадиону — и тренировка закончилась. Два часа промелькнули, как одна минута.
Ольга Коршунова быстро прошла в раздевалку, сбросила костюм и через минуту уже стояла под душем.
Сильные прозрачные струи падали на ее тело, крупное, хорошо развитое и упругое, ласкали кожу и, словно играя, разбивались на множество крошечных бриллиантовых брызг.
Как хорошо после такого душа растереться жестким сухим полотенцем, чтобы кожа горела и волны приятного нежного тепла растекались по всему телу. Ольга вышла из раздевалки такая бодрая и свежая, будто и не было позади целого дня занятий в институте и напряженной тренировки. Карцева она встретила недалеко от входа, там, где против высоких железных ворот стоит большая скульптура.
— Почему сегодня не пришла Ольга Борисовна? — спросила она.
Карцев нахмурился. Ему не хотелось говорить об этом.
— Она больше не будет заниматься вместе с вами. У них в театре сейчас готовят новый спектакль, и ее свободное время не совпадает с вашим.
— Может, она не хочет работать со мной?
— Почему же она может не хотеть? — покривил душой тренер.
— И правда, — засмеялась Ольга, — почему она может не хотеть? Я задаю какие–то нелепые вопросы. Простите, Федор Иванович.
Через несколько минут Ольга уже выходила на станции метро «Красные ворота». Напротив метро возносился в небо высотный дом. Сотни машин сбегались к светофору, останавливались и мчались дальше, обгоняя друг друга.
Ольга взглянула на часы и заторопилась. Надо поспеть в институт, пока не закрылась столовая, пообедать и сесть за книги — третий курс педагогического института был трудным. Она не опоздала. Столовая еще была открыта.
Ольга пробежала глазами меню, обращая больше внимания на цены, чем на названия блюд, — до стипендии далеко. Итак, нечего долго раздумывать: суп, котлета с макаронами — и все. Без компота можно обойтись.
— Тебе письмо, Ольга, — окликнула ее одна из студенток и протянула синий конверт с адресом, написанным крупным, почти детским почерком.
Письмо было от Лени, брата Ольги, который учился в Киевском суворовском училище. Ольга обрадовалась. Она очень любила брата. Родителей ее давно не было в живых — отец, майор артиллерии, погиб на фронте, мать умерла в Ташкенте во время эвакуации. Друзья отца определили Леонида в училище, а Ольге помогли окончить десятилетку и поступить в институт.
Быстро орудуя большой алюминиевой ложкой, Ольга читала письмо. Леня поздравлял ее со званием мастера спорта, — он очень гордился успехами сестры, — сообщал, что у них уже начались занятия, и попросил не присылать ему денег, так как в училище дают все, что нужно. Прочитав последние строчки, Ольга задумалась, и рука ее, державшая ложку, застыла в воздухе. Из своей стипендии она посылала пятьдесят рублей брату. Как это мало… Скорее бы окончить институт и зарабатывать, как все люди!..
Ольга дочитала письмо и пошла в читальню. До девяти она будет работать над конспектом по политэкономии, а в девять…
В девять часов она обещала прийти к Савве Похитонову и познакомиться с его матерью. Быть может, не очень приятным окажется это знакомство; впрочем, разве заранее угадаешь? Но это будет еще только в девять, а пока надо садиться за работу.
Этот вечер для Саввы Похитонова был нелегким. Надо было подготовить мать к приходу Ольги, а как это сделать, он не знал.
— Понимаешь, — немного неуверенно и смущенно сказал Савва, подходя к матери, полной седой женщине, которая сидела с вышиваньем в глубоком кресле, — понимаешь, сегодня ко мне должен прийти один человек…
— Ну что же, очень приятно, — равнодушно ответила Неонила Григорьевна, — надеюсь, вам хватит того коньяка, что стоит в буфете.
— Видишь ли, мама, дело в том…
Неонила Григорьевна сделала несколько стежков, потом воткнула иголку в толстую ткань будущей подушки и удивленно взглянула на сына.
— Ну, в чем же?
— Ты понимаешь… Дело в том…
Савва, взволнованный и растерянный, обошел кресло и остановился с другой стороны. Он старался придумать, как бы лучше начать предстоящий разговор, но, как назло, ничего не приходило ему в голову.
— Видишь ли… Дело в том…
— Неужели ты не'можешь найти других слов? — рассердилась Неонила Григорьевна. — В нашем языке более сорока тысяч слов, поищи получше, может, выберешь подходящие.
Савва не слушал мать — сейчас ему было не до разнообразия выражений.
— Дело в том, что это моя невеста, — в отчаянии выпалил он.
Неониле Григорьевне удалось сохранить внешнее спокойствие. Она уже давно привыкла к мысли о том, что неизбежно наступит такая минута, и приготовилась к обороне. Еще не зная, о ком идет речь, она уже была уверена, что эта девушка недостойна ее сына. Да и вообще достойной его на свете быть не может. Стараясь выиграть время, она сделала вид, будто не расслышала, и переспросила: