Стадион
Шрифт:
— Что, что?
— Сегодня к нам в гости придет моя невеста.
Он выговорил эти слова уже твердо и уверенно. Неонила Григорьевна поняла, что ей предстоит куда более трудный бой, чем она надеялась. Она знала — рано или поздно эта борьба закончится ее поражением, и сын все–таки женится, но хотелось эту минуту отодвинуть как можно дальше, а главное — выбрать Савве невесту по своему вкусу. И все случилось гораздо скорее, чем она думала. Сегодня придет какая–то девчонка… Несмотря на всю свою подготовленность, Неонила Григорьевна не выдержала:
— Я так и знала, — воскликнула она, —
— Мама, — попробовал перебить Савва, но Неонила Григорьевна не желала слушать никаких возражений:
— Приведешь бог знает кого и скажешь: «Вот, смотри, это моя жена».
— Она мне еще не жена, а невеста.
— Ну, теперь, кажется, разница невелика. Кто же она?
— Студентка нашего института Ольга Коршунова, известная спортсменка.
— Футболистка? Сама, наверное, величиной с гардероб, а лицо как у ломовой лошади?
Савва хотел рассердиться, но, подумав, что сейчас это не вовремя, сдержанно ответил:
— Сама увидишь. Я люблю Ольгу и прошу тебя встретить ее ласково.
— Оставь, Савва! Все это глупости, мальчишеская фантазия, как у всякого двадцатилетнего юноши. Через две недели ты в ней разочаруешься.
Звонок в коридоре словно уколол Савву. Юноша с беспокойством взглянул на часы.
— Это она. Мама, я умоляю тебя, будь с ней поласковее. Ты не представляешь, как это много для меня значит.
Савва выбежал в коридор открыть двери. Неонила Григорьевна обвела взглядом комнату, такую знакомую и привычную, украшенную дорогими картинами и редкими скульптурами. Большинство из них могли бы стать экспонатами музея. Коллекция была подобрана бережно, вдумчиво и любовно. И вот придет какая–то девица и станет хозяйкой всего этого десятилетиями собираемого богатства и — что больнее всего — даже не поймет художественной ценности этих вещей, не оценит утонченного вкуса людей, которые собирали эти произведения талантливых художников. Скрипнули двери. Неонила Григорьевна оторвала взгляд от картин и взглянула на девушку, которая остановилась на пороге, не решаясь войти в комнату. Да, конечно, у Саввы неплохой вкус. Он не приведет в дом какое–нибудь пугало. Девушка очень красива, ничего не скажешь. Сравнения с гардеробом и ломовой лошадью были крайне неуместны. Все это так, однако, никакой симпатии Ольга Коршунова у Неонилы Григорьевны не вызывала. Скорее наоборот. Красота девушки только усилила ощущение опасности. Неонила Григорьевна внутренне напряглась, словно собираясь вступить в тяжелый и неравный бой.
— Входите, пожалуйста, — любезным тоном сказала она, — садитесь.
Она окинула Ольгу ревнивым взглядом. Заметила все: и сильно поношенные туфли и скромное платьице. Нет, не о такой невестке мечтала Неонила Григорьевна..
— Оленька, познакомься — это моя мама, — сказал из–за плеча девушки Савва.
— Очень приятно, — как хорошо выученный урок произнесла Ольга, протягивая руку и стараясь не слишком стиснуть пухлую, словно ватную, ладонь хозяйки. — Меня зовут Ольга, Ольга Коршунова.
— Очень рада с вами познакомиться. Меня зовут Неонила Григорьевна. Я имею несчастье быть матерью этого сорвиголовы.
Наступила неприятнейшая пауза. Говорить, казалось, было не о чем, а молчать неловко. Ольга смотрела на пол, не решаясь поднять глаза. Савва переводил взгляд с Ольги на мать, не в силах преодолеть эту проклятую неловкость, а мать торжествующе смотрела на сына и словно говорила ему: «Вот видишь, какая она глупенькая, с ней и говорить не о чем».
Однако у сына было такое умоляющее лицо, что она сжалилась и решила поддержать разговор.
— А у вас есть мать, Ольга?
— Нет, моя мать умерла во время войны. — Ольга почувствовала себя увереннее и почти перестала смущаться.
— А отец? — великодушно расспрашивала Неонила Григорьевна.
— Погиб на войне.
— Кто же вас воспитывал?
— Тетя Оксана.
— Тут, в Москве?
— Нет, в Донбассе.
— Так, — словно подводя итоги и уже все поняв, произнесла Неонила Григорьевна, — значит, вы не всегда жили в Москве?
— Совершенно верно.
Неонила Григорьевна взглянула на разрумянившееся, безусловно очень красивое лицо девушки. Если она хочет быть женой Саввы, то должна понять, куда попала, должна проникнуться надлежащим уважением ко всему семейству Похитоновых, к их жизни и положению.
— Мой муж, как вы, вероятно, знаете, был известным врачом, — с сознанием собственного достоинства произнесла Неонила Григорьевна, — К нему на консультацию приезжали даже из Франции, а это говорит о редкой популярности. Все, что вы тут видите, он собрал собственными руками, а перед своей скоропостижной смертью завещал мне. С тех пор мы все сохраняем в таком же порядке, как было при нем. Разумеется, после моей смерти все перейдет к моему единственному сыну. Понимаете?
— Понимаю, — ответила Ольга, чувствуя, как в ней разгорается веселая злость.
Неонила Григорьевна величаво оглянулась, подошла к стене и указала рукой на осенний, прекрасно написанный пейзаж.
— Вот, например, эта картина работы известного Левитана. Может быть, вам приходилось слышать о нем? Она стоит двенадцать тысяч, была гордостью коллекции нашего незабвенного Петра Ильича. Понимаете?
— Понимаю, — сказала Ольга.
— А вот эту картину, — слегка отступив в сторону, продолжала хозяйка, — написал художник Будрицкий в ранний период своего творчества. Еще ни одному искусствоведу не удалось разобрать, что на ней изображено. Но это нисколько не уменьшает ценности картины, и мой покойный муж купил ее за пять тысяч.
— Двенадцать и пять — семнадцать, — весело подсчитала Ольга.
— Что? — не сразу поняла Неонила Григорьевна.
— Я говорю: двенадцать и пять — семнадцать.
— А-а.., Совершенно верно.
Савва, слушая этот разговор, бесился про себя. Он видел, что Ольга откровенно издевается над Неонилой Григорьевной и имеет для этого все основания. Надо было как–то остановить этот глупый разговор, но он не знал, как это сделать.
Савва в отчаянии махнул рукой и отвернулся к картине Будрицкого, невероятной мазне, где переплетались какие–то руки, солнечные лучи, глаза и деревья. Он про–кли–нал ту минуту, когда надумал пригласить свою любимую домой.