Стадион
Шрифт:
Русанов быстро, почти бегом, пошел по парку. Он спешил к трамвайной остановке. Вокруг мягко падал с деревьев, хрустел, пересыпался снег, а в памяти Русанова строчка за строчкой звучали некрасовские стихи про деда Мороза:
«Задумаю — реки большие надолго упрячу под лед, построю мосты ледяные, каких не построит народ…»
Где–то слева, возле киностудии, зазвенел трамвай, и даже понять нельзя, в какую сторону он идет, так приглушил все звуки снег. Кажется, все–таки он идет в город. Скорей!
Русанов ускорил шаги, и тотчас же стихи тоже ускорили
«Идет—-по деревьям шагает, трещит по замерзлой воде, и яркое солнце играет в косматой его бороде».
Вагон подошел в тот момент, когда Русанов вышел из ограды парка. Одним прыжком перемахнул он через две ступеньки; сесть негде, но это неважно, можно и постоять. Он доедет до площади Победы, пройдет квартал вверх, перейдет бульвар Шевченко и через минуту будет дома. Жил Русанов в большом светлом доме старой постройки. У них с матерью просторная комната в коммунальной квартире. Интересно, вернулась ли из школы мама?
В вагон набилось много народу, стало тесно. На улице многолюдно необычайно, в магазинах не протолкаться, и тема всех разговоров одна: Новый год.
Да, сегодня последний вечер старого, уже прошедшего года. Чем же помянуть этот прошлый год Владимиру Русанову? Если честно перебрать в памяти все события, то, пожалуй, самым значительным будет ветре–ча с Ниной Сокол. Нет, ничего подобного, он не влюбился, но от воспоминаний о первой встрече на баскетболе и первом разговоре на душе становится теплее. Правда, разговор был не совсем приятный и дружелюбный, скорее наоборот, но почему–то запомнился.
Они встретились еще раз — когда он был на практике на «Крещатикстрое», но и тогда разговора тоже не получилось, а почему — не поймешь. Чем объяснить, что он думает о девушке ласково, а увидит ее — и хочется сказать что–нибудь колючее, ядовитое? Как странно!
Сегодня они опять увидятся и, быть может, на этот раз не будут ссориться. В университете большой студенческий бал: Русанов и Косенко с трудом раздобыли приглашения — казалось, вся молодежь Киева стремится во что бы то ни стало попасть туда. Да, в университете хорошо умеют устраивать такие праздники!
Вагон подошел к остановке. Посреди площади Победы стояла высокая елка, увешанная игрушками и фонариками.
Трамвай остановился. Русанов спрыгнул со ступеньки вагона и быстро пошел по заснеженному бульвару Шевченко.
Вот и его дом. Три этажа вверх — это один миг. Маленьким ключиком отперта входная дверь… Мама дома, чудесно!
Он вошел в комнату и ахнул от неожиданности. Так бывало только в далеком детстве, когда был еще жив отец и жили они не в этой комнате, а в большой квартире, в доме, разрушенном войной. Маленького Вовку тогда выпроваживали в другую комнату, а отец с мамой долго чем–то шелестели и звенели в столовой. Потом двери распахивались настежь, и мальчик начинал визжать от радости, увидев украшенную, сверкающую елку с зажженными электрическими свечками, с блестящей пятиконечной звездой на верхушке.
Что–то похожее на прежний восторг Владимир ощутил и сейчас. Невысокая елка с блестевшими на зелени серебряными и золотыми пятнами игрушек стояла на столике у окна и, как тогда, светилась разноцветными огоньками. Как хорошо знал он эти игрушки! Вот старый пушистый заяц, лет пятнадцать тому назад Володя надорвал ему ухо, так оно и осталось надорванным.
А вот старые знакомые — лиса и кот. А вот облезлый золотой шар, в детстве казавшийся необычайной драгоценностью. Все эти игрушки во время войны оставались в Киеве. Как радовался Русанов, когда, вернувшись в Киев, нашел в совершенно разбитой квартире заветную коробку. А сейчас все игрушки на елке, и восторг, как в детстве, переполняет сердце.
Антонина Павловна Русанова, преподаватель математики, всегда такая серьезная и солидная, улыбалась, стоя возле елки, и смотрела на сына лучистыми, счастливыми глазами. А он, закрыв дверь, подбежал к ней, схватил на руки и заплясал с ней около елки.
— Владимир, пусти, надорвешься!
Когда мама называла его полным именем, это значило, что она собирается вести с ним серьезный разговор. Но сейчас на это можно было не обращать внимания. Запыхавшись, Русанов осторожно поставил мать на пол, поцеловал в обе щеки и побежал раздеваться и мыть руки.
— Ты где встречаешь Новый год? — спросил он, возвратившись.
— В школе, конечно, со старшими классами.
— А я в университете! Ура!
— Почему такой восторг? — подозрительно спросила Антонина Павловна.
— Потому что там будет весело, — не моргнув глазом, ответил Владимир.
— И вероятно, это «весело» бегает по университету с косичками? — улыбнулась мать.
— Между прочим, мне уже двадцать три года, — напомнил сын, — и если кто и бегает по университету с косичками, то беды в том нет. Но могу тебе откровенно сказать — пока ничего угрожающего в моей жизни я еще не встретил.
Мать и сын пообедали вместе. Владимир сел на тахту, взял книжку, раскрыл ее и долго сидел, задумавшись. Вот еще один год прошел. До окончания института остается полтора года. Они промелькнут быстро, и Владимир Русанов станет инженером. Он уже сейчас представил себе высокие ажурные мосты и мощные стальные конструкции, которые придется ему строить. Он сидел, мечтал, и в своих мечтах видел Нину, Не солгал ли он маме, что ничего важного в его жизни еще не произошло?
Мать ушла в школу, и Владимир остался один. Он прилег на минутку на тахту, сладко потянулся, представил себе, каким веселым будет сегодняшний вечер, и неожиданно заснул.
Разбудил его звучный голос Косенко. Ростислав вошел в комнату, не снимая пальто и шапки.
— Вставай, просыпайся! Новый год проспишь, уже десятый час! — закричал он. — Где это видано, чтобы перед балом так спали?
Владимир вскочил, быстро умылся, надел праздничный костюм, в котором казался еще выше и тоньше.
— Ох, и выгнало же тебя! — восторженно произнес Косенко. — Как только ты посредине не сломаешься!
— Не сломаюсь, там десятикратный запас прочности, — засмеялся Владимир. — Все на месте? Ну ладно, пошли.