Стадион
Шрифт:
— Начинаем самодеятельный новогодний концерт!..
— Пойдемте в буфет, — предложил Косенко.
— Не хочется, — сказала Нина.
Русанов промолчал, и они остались. Ничего интересного от этого концерта Косенко не ждал, — его лицо, сложившееся в презрительную гримасу, говорило об этом красноречивее всяких слов. Но никто не обратил на него внимания, и Ростислав разозлился.
Начался концерт, и тут ему пришлось сознаться, что он ошибся. Концерт состоял всего из восьми номеров, но каждый из них запомнился надолго. Было даже удивительно, что студенты, которые
Никто и не заметил, как время подошло к двенадцати.
На полную мощность включили репродуктор. И с первым ударом курантов на Спасской башне Кремля из Москвы прозвучало на весь зал, на весь университет, на весь мир:
— С Новым годом, товарищи!
Русанов, Нина и Косенко были в буфете. Косенко наливал вино, что–то говорил, но Нина ничего не слышала. Ее до сих пор не оставляло ощущение, что вокруг никого нет и существует один только он, Владимир Русанов.
Ростислав подал Нине и Русанову бокалы. В прозрачном стекле пенилось золотое игристое вино.
— За наше счастье! — быстро облизнув губы и пристально глядя на Нину, произнес Косенко.
— За наше счастье! — девушка глядела куда–то вдаль.
— За наше счастье! — откликнулся Русанов, тоже глядя на Нину.
Они выпили.
— А теперь танцевать! — воскликнул Владимир и, подхватив Нину под руку, быстро повел ее в зал.
Косенко недовольно поморщился и пошел следом за ними. Ладно, пусть Русанов потанцует с ней. У Коёенко есть свои козыри, он это знает точно, и пусть прыгает сколько угодно его долговязый друг — Нина от Ростислава Косенко не уйдет. Вот только никак не удается залучить девушку к себе в гости.
А в актовом зале тем временем стало еще веселее. Все немножко опьянели и оттого заговорили, запели, затанцевали с еще большим воодушевлением.
Усталые, но от этого не менее веселые, студенты стали расходиться по домам лишь около шести часов утра. Из окон актового зала все еще лился яркий свет и доносилась музыка.
Снег скрипел под ногами, мороз, усилившийся под утро, захватывал дыхание, но нисколько не мешал петь, играть в снежки, бегать, бороться и валяться в сухом, искристом снегу.
Провожать Нину они пошли вдвоем. Сначала Ростислав надеялся, что Русанов признает за ним право давности и оставит его наедине с девушкой, но тот был далек от этой мысли. Сегодня решалось что–то очень важное, имеющее огромное значение для всей его жизни, — трудно сказать, что же именно, ибо между ним и Ниной не было сказано ни одного слова об этом, но тем не менее он был уверен, что все уже решилось. И Нине и Русанову никакие слова не шли на ум — слишком переполнены были их сердца. Говорить пришлось одному Косенко.
Ростислав полностью использовал это преимущество В анекдотах он превзошел самого себя. Нина и Русанов смеялись, но если бы спросить их, нему они смеются, вряд ли они смогли бы ответить.
Так они дошли до улицы Артема. Ростислав надеялся, что хоть под конец приятель уйдет и оставит его вдвоем с девушкой, но Русанову это просто в голову не могло прийти, и Косенко стала разбирать злость.
В подъезде высокого дома они попрощались, постояли, прислушиваясь к стуку каблучков по лестнице, потом вышли на улицу.
И только теперь они ощутили мороз, усталость, вдруг дали себя знать застывшие ноги и бессонная ночь.
По улице Артема быстро бежала машина с зеленым огоньком. Косенко поднял руку. В нем еще кипело раздражение на товарища. Он взглянул на его блаженно улыбающееся лицо. «Ну, погоди же, — зло подумал он, — сейчас я тебе кое–что расскажу; посмотрим, будешь ли ты тогда так сиять».
Машина остановилась. Сидевший у руля пожилой водитель дружелюбно взглянул на молодых людей.
— С Новым годом! — садясь в машину, поздравил его Русанов.
— И вас тоже, — ответил шофер, — с новым счастьем!
Косенко сердито молчал. Машина двинулась.
Однако Новый год встречают не только в Киеве. Пришел дед Мороз и к Эрике Штальберг. Теперь она уже была совсем не одинокой на стадионе «Черный Дракон».
Шиллинг сказал правду — через некоторое время все изменилось. Откуда–то появилось множество спортсменов, заполнилась маленькая комната, в столовой стало людно и весело. Однажды утром за завтраком Эрика Штальберг неожиданно очутилась в большом и шумном обществе. Все знали друг друга по имени, и до конца завтрака Эрика тоже успела перезнакомиться со всеми. Ее встретили как старую знакомую — ведь газеты не жалели красок на описание и самой Эрики и ее достижений. Новоприбывшие спортсмены уже по многу раз побывали на всех континентах — почти во всех странах мира; им приходилось соревноваться и в прохладном Осло и в жарком Каире — мир был для них словно хорошо знакомым, давно обжитым домом.
— Очень рад с вами познакомиться, — крепко стиснув руку Эрике, сказал Том Г'аркнес, молодой человек двухметрового роста, один из лучших баскетболистов Америки. — Откровенно говоря, я вас такой себе и представлял. В последней поездке кто–то меня о вас спрашивал, но умереть мне на месте, если я смогу вспомнить кто. Но вы не беспокойтесь, я вспомню, непременно вспомню.
У Эрики от волнения пересохло во рту.
— А откуда вы сейчас приехали? — тихо спросила она.
— Мы провели три матча в Швеции и все выиграли. Но там были не только баскетболисты, там проходили соревнования по легкоатлетике между чехословаками, кажется, венграми и шведами. Может быть, кто–нибудь из них вами заинтересовался?
— Может быть, — холодея, прошептала Эрика. — Я вас очень прошу — вспомните, пожалуйста, для меня это очень важно.
— Обязательно вспомню, — засмеялся Том Гаркнес, показывай крупные белые зубы. — Я напрягу все свои мозговые извилины и вспомню. Знаете, такое мозговое напряжение мне не часто приходится переживать. Это, как правило, случается со мной ночью; неожиданно проснусь, все вспомню, и если не запишу, то до утра непременно забуду.
— Я очень прошу вас записать, — серьезно ответила Эрика, — вы не можете себе представить, как это для меня важно.