Стадион
Шрифт:
Нина уткнулась лицом в подушку и горько заплакала. Да, теперь она уже научена жизнью. Отныне она будет только работать, заниматься своим делом, она станет чемпионкой, журналисткой, она станет знаменитой.
Конечно, она тоже виновата, что и говорить! Но ведь понять свою вину и сделать из этого выводы — значит в какой–то степени искупить ее. Все ясно. Ничего подобного в ее жизни никогда не повторится.
Целый день она просидела дома, тихая, задумчивая, а перед ужином сказала отцу:
— Папа, я очень виновата и понимаю это, Можешь быть уверен, я больше никогда…
Сокол
— Ой, не зарекайся!..
— Нет, поверь мне, пожалуйста.
Нина произнесла эти слова так твердо и убежденно, что Сокол не позволил себе снова рассмеяться. Значит, первая опасность предотвращена. Придет время, и все станет на свое место. Однако его не оставляли беспокойные мысли о не всегда ему понятных настроениях дочери и о ее характере.
— Нина, вот я смотрю, у тебя вроде нет подруг в университете. Почему это? — вдруг спросил он. — Когда в школе училась, их было сколько угодно, а тут я что–то ни одной не вижу.
Вопрос этот застал девушку врасплох.
— Я об этом как–то не думала, — смутилась она.
— А ты подумай. Может, ты уже стала такой знаменитой спортсменкой, что и подруги тебя боятся?
Вот тебе и новогодний праздник! И что это отец в последнее время вздумал мучить ее какими–то тревожащими душу горькими вопросами? Хорошо, ей и в самом деле нужно об этом подумать.
Целых три дня томился нетерпением Владимир Русанов, а потом разрешил себе пойти в университет. Он нашел массу причин для этого посещения, и деловых и личных. Ему надо было договориться с Максимовым о будущих соревнованиях и… ему необходимо увидеть Нину, ибо сейчас ни одна даже самая простая формула не лезет в голову.
Они встретились в коридоре, недалеко от деканата филологического факультета. Коридор был светлый, со множеством окон, выходящих в квадратный внутренний университетский двор. Тут никак не скроешь выражения лица. €)ба взволновались, увидев друг друга. Но в ту же секунду Нина вспомнила разговор с отцом, и волнение исчезло, уступив место холодной решимости.
— Здравствуйте, — улыбнулся Русанов, — как я рад, что сразу же нашел вас!
— Разве вы искали меня? — сухо осведомилась Нина.
— Да… то есть нет, — смутился Русанов. — У меня тут дела… надо договориться о встрече баскетболистов.
Нина отлично понимала, что баскетбол сейчас совсем не интересует Русанова и пришел он сюда из–за нее.
— А вам разве не хотелось встретиться со мной? — неожиданно спросил Русанов.
Нина вспыхнула. Значит, Русанов такой же самоуверенный, как и все остальные, как Косенко! Один вечер всего потанцевала с ним, а он уже воображает, что покорил ее на всю жизнь. И, может быть, даже думает, как Косенко, что ему ничего не стоит одержать над ней полную победу? «Ну, погоди, я тебя проучу», — со злостью думала Нина. Теперь она не прощала ничего.
— Я попрошу вас запомнить, — холодно произнесла она, — что у меня нет решительно никаких оснований желать встречи с вами, тем более, что эти встречи не доставляют мне никакого удовольствия. Всего хорошего.
С неприступным видом она пошла к выходу, а ошеломленный Русанов так и остался стоять у стены.
Глава двадцать четвертая
После новогоднего вечера в душе Эрики Штальберг как будто что–то надломилось. Мысль о том, что ей придется еще целые годы жить в Америке, была для нее невыносимой. Любой ценой она должна вернуться домой, ради этого она готова стать калекой и навсегда лишиться возможности выступать на стадионе.
Все чаще и чаще наступали минуты, когда Эрика начинала ненавидеть спорт. Казалось, с этого дня, когда она впервые вышла на черную гаревую дорожку, на нее посыпались беды. А если так, то она должна доказать Шиллингу свою полную неспособность к спорту, убедить его, что он ошибается, думая, будто она может поставить рекорд. Но это нужно делать постепенно, пусть ему пока и в голову не приходит, что она может проиграть на соревнованиях. Если Шиллинг вздумает давать ей допинг, она согласится, тем больше будет оснований для оправдания неудач.
Эрику Штальберг уже знали в лицо не только посетители Янки–стадиона, но и многие любители спорта в Америке. Каждую ее победу встречали овациями, а побед было немало.
«Славная лошадка», как назвал ее когда–то Шиллинг, еще ни разу не подвела людей, ставивших на нее деньги. А то, что частную жизнь Эрики Шиллинг окружил таинственностью, вызывало еще больший интерес к ней.
Эрика читала о себе в газетах удивительные нелепости. Статейки, в которых сообщалось, что она завтракает и ужинает только мясом однодневных цыплят, спит по шестнадцати часов в сутки и собирается выйти замуж за восьмидесятилетнего старика, сначала забавляли девушку, но недолго. Ко всему можно привыкнуть, даже к подобным глупостям, и девушка вскоре научилась не обращать внимания на газеты.
Подарки, на которые Шиллинг стал шедрым в последнее время, не улучшали настроения девушки. Когда ее спрашивали, чего она хочет, ответ был всегда один и тот же:
— Домой!
А этого Шиллинг никак не мог ей позволить.
И Эрика тосковала по родине, по далекой зеленой Германии, по ее негустым чистым, словно подметенным, лесам, где деревья посажены по линейке, по мелководным и теплым нешироким рекам, по которым проходят такие громадные баржи, что кажется странным, как они умещаются в этих берегах, по маленьким уютным городкам, в которых даже на окраине слышно тиканье часов на городской ратуше, наконец, по людям, которые говорят по–немецки, а не коверкают слова, как Шиллинг.
Однако душевное смятение девушки нисколько не отражалось на доходах менаджера, поэтому он почти ничего не замечал. Шиллинг твердо верил, что немецкое воспитание не позволит Эрике нарушить контракт, и спортивно–финансовые комбинации, в которых она так или иначе должна была принимать участие, все больше увлекали тренера.
Но даже он заметил перемену, происшедшую в Эрике после Нового года. Словно это не она еще так недавно выходила тренироваться на поле веселая, уверенная в себе. Шиллинг ни в чем не мог упрекнуть свою воспитанницу — он! Г была такой же трудолюбивой, так же точно и послушно следовала всем указаниям тренера, но это не давало никаких результатов.