Стадион
Шрифт:
Ирина прочла билет и сразу успокоилась. Ей казалось, что там будут стоять обязательно какие–то незнакомые вопросы, которых она совершенно не знает, а увидела она такое известное, хорошо подготовленное, что на душе стало легко. Она не успела еще как следует вдуматься в вопросы своего билета, как в аудитории раздался голос Нины:
— Разрешите отвечать?
— Прошу, — слегка удивившись быстроте, с какой девушка подготовилась к ответу, сказал Булаков.
Нина говорила коротко, сухо, сдержанно, выбирая самые точные слова и выражения. Отвечала она недолго.
— Не могли бы вы пошире осветить первый вопрос? — спросил профессор.
— Пожалуйста.
Нина заговорила снова — молчать в такую минуту было просто неловко. Немного иными словами она рассказала то же самое. Профессору стало ясно — студентка пользовалась конспектом и больше ничего не читала. Сейчас это можно проверить. Вопрос, основанный на материале конспекта, — короткий, точный ответ. Другой вопрос, выходящий за пределы лекции, — и Нина отвечает сбивчиво и путано. Все ясно.
— Спасибо, вы свободны, — сказал Булаков.
Он сделал пометку в зачетной книжке, расписался и поднял глаза на Валю Волка. Нина, уверенная, что ответила на «отлично», облегченно вздохнула, взяла зачетную книжку и вышла из аудитории.
Волк начал отвечать, но Ирина не слушала. Все ее внимание сосредоточилось на трех вопросах. Они ясные и совсем простые, а говорить о них можно целый день. Какой же материал взять, чтобы ответить коротко и точно, так, как отвечала Нина?.
В аудитории стало тихо, и Ирина почувствовала на себе взгляд профессора, Раскрасневшийся, но довольный Валька Волк уже шел к двери, навстречу ему входили новые студенты. Неужели ей сейчас отвечать? Ирина оглянулась, словно ища помощи.
— Прошу, — сказал профессор.
Ирине показалось, что она успела сказать только несколько слов, как Буланов остановил ее:
— Довольно. Второй вопрос.
— Я еще хотела… — попробовала спастись Ирина, — я должна еще сказать…
— Второй вопрос, — повторил профессор.
И на этот раз было то же самое. Ирина окончательно растерялась. Отвечая на третий вопрос, она затараторила так быстро, что профессор сказал:
— Не спешите.
— Но я же не успею все рассказать, — на глазах у девушки выступили слезы.
— Наверное, усмехнулся профессор.
Что он, издевается над ней, что ли? Опять не дал договорить до конца. Поблагодарил, а когда Ирина в полном отчаянии выходила из аудитории, что–то, смеясь, сказал ассистенту.
Ирина, даже не взглянув в зачетную книжку, вышла из аудитории с таким трагическим выражением лица, что студенты не стали ее расспрашивать.
Немного погодя она все же решилась проверить свою отметку и, не веря своим глазам, увидела слово «отлично». Девушка только охнула и, стараясь сдержать радость, теплой волной хлынувшую в сердце, побежала узнавать отметки остальных. Валя Волк — четыре, Нина Сокол… что такое? Нина Сокол — три?.. Как же это может быть? Наверное, какая–нибудь ошибка.
Нина куда–то исчезла, а немного погодя в кабинет декана влетела возбужденная, разгневанная Софья Дмитриевна Карташ. Почти одновременно с нею вошел Булаков, закончивший экзамены. Софья Дмитриевна, оттеснив профессора в узкий простенок между шкафом и дверью, приступила к делу без всяких предисловий.
— Василий Степанович, — сказала она, — у вас на первом курсе сегодня сдавала введение в языкознание Нина Сокол…
— Знаю, такая востроносенькая девушка, — Булаков теперь уже знал всех своих студентов по фамилии и в лицо.
— Так вот, ома у вас получила тройку.
— Это очень неприятно, но больше поставить я не мог.
— А вы знаете, что она почти чемпионка страны?
— Что ж из этого? Если она хочет учиться в университете, то обязана изучать языкознание как следует. По физкультуре можете поставить ей пятерку.
— Но вы понимаете, как это неудобно: чемпионка — и вдруг тройка?
— Не понимаю, — Булаков сделал попытку вырваться из–за шкафа, но Карташ и не думала его выпускать.
— Мы всегда говорим, что чемпионы у нас во всем идут впереди — и вдруг, пожалуйста, вы ей ставите тройку!
— А вы сделайте так, чтобы чемпионы лучше учились. Языкознание нельзя сдавать ногами, — — начал сердиться Булаков.
— По–моему, вам следует изменить оценку, — сказала Софья Дмитриевна. — Неудобно, понимаете вы, неудобно!
— Ну, матушка моя, — слово это означало у Будакова крайнюю степень раздражения, — пусть хоть сам министр мне приказывает, а я своей оценки не изменю. Ваша драгоценная чемпионка выучила конспект лекций, а в дополнительную литературу даже не заглянула. За что же я поставлю ей пятерку? А вам, матушка моя, не советую в другой раз вмешиваться в такие дела, ибо выглядит это не очень красиво.
Булаков так яростно сверкнул на Карташ глазами сквозь толстые стекла очков, что ей пришлось сдаться. Что–то сердито пробормотав, Софья Дмитриевна вышла из кабинета декана. Профессор хитро прищурился ей вслед, словно хотел сказать: «Что, съела?» — и появился из–за шкафа.
Тройка в зачетной книжке осталась, и, обвиняя Будакова в несправедливости, Нина несколько дней ходила с обиженным видом. Но на следующем экзамене она снова получила тройку. На третьем ей поставили четверку, на четвертом — снова три. Девушка растерялась. Она привыкла быть первой, непобедимой, — почему же она стала чуть ли не последней на своем курсе? Может быть, профессоров раздражает ее слава, они требуют с нее больше, чем с других студентов? Вот где корень зла!
А как показать отцу такую зачетную книжку? Нет, это невозможно!
Первой на курсе по поводу оценок Нины стала беспокоиться Ирина Гонта. Когда во время сессии на Нину посыпались тройки, она решила поговорить с девушкой начистоту. Разговор этот не мог быть приятным, но это не волновало Ирину.
Как–то под вечер она пришла в университет со стадиона, где группа Максимова проводила тренировку, и в гимнастическом зале увидела Нину. Девушка только что закончила упражнения, которые ей дала Карташ, и теперь отдыхала, присев на длинную низкую скамейку. Яркие лампы горели под потолком. Мускулистый гимнаст делал на перекладине «солнце». Тело его на мгновение замирало, вытянувшись в стойке, затем стремительно падало вниз, описывая полный круг, и снова замирало в мертвой точке.