Стадион
Шрифт:
— Ты где была, Ирина? — спросила Нина, глядя на гимнаста.
— На стадионе.
— В такой холод? Ваш Максимов скоро вас совсем заморозит.
— Ничего, зато к лету будем в форме.
Максимов всю зиму занимался со своей группой не только в зале, но и на стадионе. Он считал, что можно вести тренировку целый год, независимо от погоды.
— Он просто издевается над вами!
— Не думаю. Ты знаешь, что в марте у нас университетские соревнования?
Гимнаст резким движением оторвался от перекладины, коснулся ногами пола и остановился неподвижно, как вкопанный.
— Хорошо спрыгнул, — сказала Нина. — Не на стадионе, надеюсь?
— Нет, в манеже. Тебе тоже надо будет принять участие.
В ответ на слова Ирины Нина только усмехнулась.
— Не собираюсь. Не думаю, чтоб это было интересно.
— Нет, это, вероятно, будет очень интересно, — возразила Ирина. — У нас есть надежда занять первое место по университету.
— Без меня не займете.
— Может, займем и без тебя, но я не понимаю, почему ты отказываешься…
— Эти соревнования не для меня…
— Почему? У тебя будут сильные соперники.
— Не ты ли?
— Нет, я еще не готова.
Ирина произнесла это таким тоном, что Нина ясно поняла: девушка уже думает о победе, готовится к ней. Нине вдруг это показалось ужасно смешным, и она весело рассмеялась, но Ирина не обратила никакого внимания на ее смех и продолжала смотреть на свою собеседницу тем же серьезным, пытливым взглядом.
— Это пустой разговор, — сказала Нина. — Я сейчас готовлюсь к лету, к новым рекордам и не могу тратить силы на такие соревнования.
Ирина помолчала. Ей хотелось наговорить Нине резкостей, но она сдержалась, твердо решив высказать все до конца.
— Слушай, — сказала она, — этот разговор не доставляет мне никакого удовольствия, но раз уж мы начали, надо сказать все.
— Скажи, — серьезность секретаря комсомольского бюро смешила Нину.
— И скажу. Я много о тебе думала и до сих пор так и не понимаю, что с тобой делается. Смотри, у тебя нет близких подруг. Учишься ты на тройки. Ко всем относишься свысока, будто и в самом деле имеешь какие–то необычайные достижения. Теперь отказываешься от соревнований…
— Один рекорд — и ты первая будешь расхваливать меня на всех собраниях.
— За рекорд буду хвалить, а про все остальное тоже не забуду сказать. Но я хотела говорить о более важных вещах. Ты понимаешь, не может человек быть патриотом, любить свою страну, если он не любит своего курса, своего университета, своего города. А ты? Ты ко всему равнодушна, кроме своих рекордов.
— Так я, выходит, не патриотка, не люблю свою родину, не боролась и не борюсь за ее славу? — в голосе Нины звучала обида.
— Подожди, дай мне досказать, — теперь Ирина уже знала, что не поддастся раздражению, не сорвется. — Да, ты занимала первые места, ставила рекорды и решила, что сильней тебя уже никого нет. И перестала работать, перешла к Карташ…
— Потому что Максимов не умеет со мной обращаться.
— Неправда, не потому. Ты перешла, потому что Максимов требует настоящей работы, а не ублажает учеников комплиментами. А у Карташ всем командуешь ты. Нравятся тебе упражнения — делаешь, не нравятся — не делаешь. Ты думаешь, что при такой тренировке у тебя будут рекорды? Сомневаюсь.
В душе у Нины все кипело. Она ведь чувствовала, что Ирина говорит правду.
— А про патриотизм, я недаром заговорила, — продолжала Ирина. — Ставя рекорды, не о родине ты думала, а о собственной славе. Вот будут у нас соревнования, все спортсмены выйдут на старт, а товарищ Сокол не придет. И подумают про тебя студенты: «Она не захотела помочь нам добиться этой маленькой победы, так разве можно на нее рассчитывать? Захочет ли она нам помочь, когда дело дойдет до настоящего боя?»
— Ты говоришь со мной, как прокурор с подсудимым.
— Да ни в чем я тебя не обвиняю. Я только хочу, чтобы ты подумала, каким путем идешь в жизни. Мы уже не дети, нам пора об этом думать.
Ирина говорила уверенно, убежденно.
— Нечего тут думать. Пришла и ни с того ни с сего наговорила мне всяких обидных слов! Теперь наверняка не буду участвовать в соревнованиях. Так и знай! Не буду, вот и все!
— Ты не горячись, а все–таки подумай. Когда–нибудь товарищи непременно спросят тебя: «Почему ты так себя держишь?» Что ты им ответишь?
— Я отвечу делом, новым рекордом.
. — А не мало ли этого?
— Нет. И, пожалуйста, перестань меня воспитывать. Надоели мне твои нотации.
— Ну ладно! Значит, ты не поможешь нам в этих соревнованиях? Что ж, будем рассчитывать на собственные силы.
— На собственные слабые силы, — насмешливо сказала Нина.
— Там посмотрим, какие они.
Нина встала, подошла к шведской стенке, повисла на высокой рейке, выгнулась дугой, потом снова выпрямилась. Она делала упражнения четко, законченно, ловко — сказывалась максимовская школа.
Ирина несколько минут смотрела на нее, потом молча пошла к двери.
— Желаю тебе поставить мировой рекорд на ваших соревнованиях! — насмешливо крикнула ей вслед Нина.
Ирина ничего не ответила. Она пошла в читальню, села к столу и задумалась, перебирая в памяти разговор с Ниной. Может, не следовало и начинать его? Может, она не то говорила ей? Нет, все правильно. Так она чувствует, в это верит, так должна она говорить. Но ведь она комсомольский вожак, а не смогла убедить Нину а своей правоте! И вот теперь Нина не будет участвовать в соревнованиях. Наверное, Ирина чего–то не продумала, что–то не так сделала, не нашла какого–то ключика к этому разговору. Надо сейчас же найти Максимова и посоветоваться с ним. Медлить нельзя!