Стадион
Шрифт:
— Здравствуйте, — поздоровалась Эрика Штальберг, садясь к столу.
Мери улыбнулась и произнесла что–то невнятное.
— Вы теперь будете жить у нас?
Мери кивнула. По лицу ее нельзя было угадать, довольна ли она, что пришла к Шиллингу, или, наоборот, огорчена этим.
В столовую вошла Лора Майклоу. Она радостно бросилась к Мери, обняла ее и расцеловала.
— Я уже давно слышала, что вы переходите к нам, — говорила Лора, вытирая неожиданные слезы. — Очевидно, Шиллинг решил укомплектовать какую–то большую команду. Он собирается даже расширить пансионат. Вы,
Мери опять кивнула; она, видимо, была неразговорчива. Эрика до сих пор не знала, какой у нее голос.
— Вы, наверное, будете работать вместе? — не унималась Лора. — Скоро еще появятся девушки для эстафеты. Да, Шиллинг к чему–то готовится. Это уже наверняка.
Эрика слушала, и сердце ее замирало от волнения. Может быть, тренер готовит команду для студенческих игр? Теперь главное — попасть в эту команду.
— Пойдемте в мою комнату, девушки, — сказала Лора, когда завтрак был окончен. — Тут нам и поговорить не дадут. Идемте, идемте… Мне непременно нужно побеседовать с вами.
Мери только слабо усмехнулась в ответ, а Эрика почувствовала в голосе Лоры какие–то новые нотки и сразу заинтересовалась. Они поднялись по лестнице и вошли в комнату, где на стенах висели портреты хозяйки, сделанные еще в то недавнее время, когда она была молодой и красйвой. Эрика избегала и смотреть на портреты. Ей было страшно сравнивать их с оригиналом.
— Садитесь, — сказала Лора, — у меня есть к вам важный и секретный разговор.
Мери кивнула и опустилась на диван. Эрика села рядом.
Лора подошла к двери, прислушалась, потом рывком распахнула ее; за дверью не было никого.
— Я хотела проверить, не подслушивает ли нас эта толстая обезьяна, — объяснила она и тоже села на диван. — Сейчас я открою вам одну тайну, — торжественно начала Лора, — но поклянитесь, что вы меня не выдадите.
Мери молча подняла вверх два пальца.
— Клянусь! — с готовностью воскликнула Эрика, все больше и больше заинтересовываясь.
Лора с улыбкой оглядела девушек, как шая радость, которую доставит им ее сообщение.
— Слушайте меня внимательно, — тихо сказала она. — Уже решено окончательно: наша команда поедет на всемирные студенческие игры в Берлин.
— Ох! — Эрика всплеснула руками. Все, о чем она мечтала, все, что казалось таким далеким и неосуществимым, стало совсем близким: протяни руку — и достанешь. — Когда это будет? — простонала она.
— В конце лета. У Шиллинга еще хватит времени, чтобы привести вас в отличную спортивную форму.
— И мы попадем в эту команду? — все еще не веря своему счастью, спросила Эрика.
— О да! Наверное, лучших спортсменов он за это время в Америке найти не сможет. Но я позвала вас не только для того, чтобы рассказать про эти игры. У меня другое на уме, и мне хочется, чтобы вы не отказались мне помочь.
— Ну конечно, Лора, — весело сказала Эрика. — Какие тут могут быть сомнения?
Лора взглянула на Мери. Девушка сидела на диване в на редкость неуклюжей позе. Ноги ее, руки, кисти были согнуты под какими–то неимоверными углами, и все это было прикрыто цветастой модной материей. Она ответила взглядом на взгляд Лоры и кивнула.
— Вам может показаться странным то, что я скажу, — начала Лора, — но мне хочется, чтобы наши американские спортсмены сказали на этих играх свое особое слово. Если меня туда возьмут, — продолжала массажистка, — то это слово попытаюсь сказать я сама. Но на это надежды мало. Посмотрите на меня, девушки, и посмотрите на мои фотографии. Ведь они сделаны всего пять лет назад. Такая же участь, быть может, ждет каждую из вас и большинство наших спортсменов. Сейчас вы еще можете отказываться от допингов, но когда силы начинают слабеть, когда стареют мускулы, ты сама просишь облатку, ты сама глотаешь отраву, лишь бы удержаться в седле, лишь бы не попасть под ноги толпе голодных спортсмено, которые стараются занять твое место… Девушки, я хочу, чтобы там, на студенческих играх, вы вспомнили обо мне и рассказали всем о судьбе Лоры Майклоу, о том, что такое спорт у нас в Америке, об Артуре Шиллинге, который сидит в своем кабинете и издали назначает, кто из вас должен прийти первым и кто последним. Если меня пустят в Берлин, я это сделаю сама, а если я не поеду, то обещайте сказать это вместо меня.
Девушки молчали. Им было немножко неловко: ведь обе они отлично знали, как распределялись их победы. Но сейчас они думали о другом. Слова Лоры Майклоу показались им слишком неожиданными и опасными. Это смахивало на открытый бунт против Шиллинга. Как знать, хватит ли у них смелости сказать это там, в Берлине.
— Я нарочно решила поговорить с вами сейчас, за много месяцев до начала игр, — продолжала Лора, — чтобы у вас было время привыкнуть к этой мысли и набраться смелости. Сейчас это кажется вам невозможным. Но не забывайте о собственной судьбе, не забывайте о морщинах, которые появятся у вас раньше, чем у ваших ровесниц, не забывайте о прибылях Артура Шиллинга, добытых ценой ваших морщин, согнутых спин, негнущихся суставов и преждевременной старости…
Лицо Лоры помолодело в эту минуту, стало даже вдохновенным. Ее горячие, убежденные слова шли от самого сердца. Видно, не одну ночь, обдумывала она их и вынашивала в душе. Сейчас Лора Майклоу была очень похожа на свои фотографии.
Мери шевельнулась. Неуклюжая куча костей изменила свои очертания под платьем, и сейчас уже нельзя было понять, где руки и где ноги.
— Вы коммунистка? — тихо спросила она.
Эрика Штальберг впервые услышала ее голос. Спокойный и серьезный, он поражал выражением глубоко скрытой печали. Казалось, уже ничто не может удивить или взволновать Мери Гарден. Вот и сейчас она задала этот короткий вопрос равнодушным, ничуть не взволнованным тоном.
— Нет, я не коммунистка, — резко ответила Лора. — Я такая же американка, как и все прочие американцы. И значительно больше, чем Эрика Штальберг, которой будет поручено защищать спортивную честь нашего звездно–полосатого флага. Я не коммунистка, но я ду–маю о судьбе наших спортсменов и хочу быть последней в длинном ряду калек, которых фабрикуют с помощью своих допингов менеджеры. Если об этом узнают там, на играх, то всем этим кровопийцам–менаджерам, наверное, станет труднее делать свое черное дело…