Стадион
Шрифт:
— Ну, не знаю, — ответил Громов, — лично я нахожу в ней кое–какой смысл.
Солнце опустилось еще ниже, и голубой снег стал розовым, словно невидимый художник положил новые мазки на широкую панораму подмосковной зимы.
— Товарищ подполковник, все уже на местах, — доложил радист.
Громов взглянул на часы.
— Простите, мне пора, — сказал он.
И, не дожидаясь ответа, вспрыгнул на танк.
— Я сейчас прикажу, чтоб в Архангельское к санаторию пришла машина, — крикнул он, спускаясь в люк. — Шофера потом отпустите. Счастливо!
И скрылся в люке.
Внизу что–то
С высокого берега реки Савва Похитонов увидел танк, хотел даже посоревноваться с ним, но машина обдала его снежной пылью и исчезла. Юноша оглянулся и на опушке леса увидел двух лыжниц. Хотел позвать, но сдержался. Это ни к чему, не ответит сейчас Ольга на его призыв. Надо идти домой.
Через час он уже сидел за столом.
— Почему же больше не приходит твоя невеста? — спросила Неонила Григорьевна сына, ставя перед Саввой глубокую тарелку с горячим, вкусно пахнущим супом.
Юноша сделал вид, что не слышит. Сейчас все его внимание было поглощено узорчатыми, красиво вырезанными из моркови звездочками на дне тарелки. Удивительно вкусно готовит мать, и выглядит все так, что приятно смотреть. Казалось бы, можно просто нарезать морковь и бросить в кастрюлю, так нет же — она не жалеет рук и труда: не звездочки, а просто произведение искусства. Только вот напрасно она вмешивается в личные дела сына. Но тут ничего не поделаешь — родителям всегда кажется, что они должны опекать своих взрослых детей и руководить ими, хотя в этом нет никакой надобности. Поэтому Савва не ответил на вопрос матери и, нетерпеливо вздохнув, принялся за еду.
Но Неонила Григорьевна не привыкла, чтобы на ее слова не обращали внимания. Она критически и слегка насмешливо оглядела сына и сказала.
— Если ты ведешь себя со своей невестой так же вежливо, как с матерью, то я понимаю, почему ей не хочется к нам ходить. Кому охота водиться с невежами?
Савва понял, что молчаньем не отделаешься. Мать, видимо, решила поговорить на эту тему, а ее не переупрямишь. Пришлось отвечать.
— Видишь, мама, — примирительным тоном сказал он, — должно быть, часто так случается… покажется, будто перед тобой не девушка, а настоящий ангел; потом приглядишься поближе, узнаешь ее лучше — и видишь, что это не ангел, а совсем наоборот…
— Черт?
— Нет, этого сказать я не хотел, но в общем совсем не то, о чем ты мечтал всю жизнь… Вот и со мной случилось такое.
Савва был уверен, что Неонила Григорьевна обрадуется и поддержит его. Ведь она всегда так боялась вторжения какой–то незнакомой и несимпатичной девушки, которая заберет от нее любимого сына. Но мать не проявила никакой радости. Несколько минут она молча наблюдала, как ест Савва, потом принесла ему второе и только тогда заговорила:
— Значит, твоя невеста, узнав тебя поближе, просто отказала тебе? Так?
— Нет. Она мне не отказала.
— Ну, просто сказала — «атанде», что на вашем студенческом жаргоне означает «отскочь»,
Мать обладала поразительным уменьем задевать за самые больные места, касаться незаживших ран. Интересно, где она научилась этим словечкам? Впрочем, это неважно. Сейчас основная задача — надо поскорее кончить с обедом и уйти в свою комнату, ибо продолжать такой разговор просто нет сил. И так все эти недели, минувшие со дня разрыва с Ольгой, Савва не может найти себе места, а тут еще приходится слушать нотации.
— Ты здорово выучила московский блатной жаргон, — желая уколоть Неонилу Григорьевну, сказал Савва, — но только зря приписываешь его студентам. А Ольга… Что же, действительно мы с ней, очевидно, больше встречаться не будем. Я глубоко в ней ошибся и разочаровался. И давай никогда не будем о ней говорить.
— Но чем ты ее обидел? Почему она не хочет тебя видеть?
– — Ровно ничего я ей не сделал, и дело вовсе не в ней. Просто я разочаровался. Ты когда–то была права: она мне не пара. Пусть не думает, что я умру от горя или что–нибудь в этом роде… Средние века давно прошли… Вертеры перевелись на свете. Мне она совершенно безразлична.
— Да, оно и видно, что безразлична, — покачала головой Неонила Григорьевна. — Должна тебе сказать, что среди всех твоих знакомых она была самая красивая, симпатичная,(И умная. Умная хотя бы потому, что прогнала тебя.
— Ну и целуйся со своей Ольгой Коршуновой, если она тебе так нравится! — крикнул Савва и, положив в рот остаток котлеты, выбежал из–за стола.
Мать проводила его неодобрительным взглядом. На пороге своей комнаты он оглянулся и сказал:
— Можешь радоваться, ты добилась своего — она к нам никогда больше не придет. Ну, какая же девушка будет уважать семью, где ей показывают вещи, как в ко миссионном магазине, да еще называют цены? Ты подумала об этом, прежде чем попрекать меня? Во всем виновата ты, только ты, и больше никто!
— Это она тебе сказала?
— Она ничего не говорила, но это и так ясно.
— Я думаю, что мы с ней отлично поняли бы друг друга. Лучшей невестки я и не желаю. Не забывай, через два года она непременно и без всякого сомнения станет чемпионкой мира.
Неонила Григорьевна обратила против Саввы его же оружие. Он даже задохнулся от гнева, вбежал в свою комнату, хлопнул дверью и бросился на диван. От волненья, злости и еще какого–то непонятного чувства было тяжко дышать, так тяжко, будто кто–то схватил за горло и нельзя ни вырваться, ни освободиться. Не мать с ее неуместными разговорами вызвала это странное чувство. Он злился на Ольгу Коршунову и в то же время не переставал ее любить.
Там, у Волошиной, выпив и ни о чем не думая, он сказал Севочке Баркову слова, которые рассорили его с Ольгой. И как только он почувствовал, что расстался с ней навсегда, неожиданно для себя понял, что не может жить и дня без Ольги. Он не мог выбросить ее из головы — его преследовали воспоминания о том, как она говорит, смеется. Он мог быть самым счастливым человеком, а вместо того оказался ничтожеством, вроде Севочки Баркова. Ольга не обращает на него никакого внимания, смотрит, как на пустое месдо, и равнодушно обходит, если он встречается ей.