Стадион
Шрифт:
В чем это выражалось, Нина сама не знала, но чувствовать себя обиженной было приятно.
Соревнования начались в субботу парадом всех участников и должны были закончиться в воскресенье вечером. Манеж был украшен белыми с голубой полосой флагами спортивного общества «Наука», на стенах висели лозунги и плакаты. Играла музыка. Соревнования напоминали большой студенческий праздник.
Нина Сокол в этот день переживала мучительные колебания. Сначала она решила вообще не показываться на манеже, где проводились соревнования, и держалась этого сурового решения довольно долго — почти до семи часов вечера, то есть до начала парада. Но чем ближе к семи подходила часовая стрелка, тем труднее становилось ей бороться с желанием пойти.
Ведь там, на трибунах, будет много студентов–неспортсменов, почему бы среди них не быть и Нине Сокол? Это даже интересно — все заметят, что она не участвует, и удивятся. Очень хорошо! Итак, нечего сидеть дома, скорее пальто на плечи, шапочку на голову — и в дорогу. Может, она понадобится, чтобы выручить свой факультет. Конечно, ей непременно надо быть там. И, ухватившись за этот предлог, Нина поспешила в манеж.
Она пришла вовремя — парад только начался. Вдоль манежа выстроились студенты всех факультетов Их приветствовал ректор университета и секретарь комсомольской организации; потом торжественно зазвучали гимны Советского Союза и Советской Украины.
Все было так красиво и значительно, что Нина даже забыла о небольшом, всего только университетском, масштабе этих соревнований. К ней никто не подошел, не попросил принять участие, и от этого на сердце было тяжело и неприятно, и где–то зашевелилось сознание собственной неправоты, но признаться в этом не хотелось.
В глубине души еще тлела надежда, что настанет минута, когда для победы понадобится ее помощь.
Небольшие трибуны манежа помещались наверху, как балкон в театре, с них хорошо видно все, что происходит внизу, на беговой дорожке. Нина не отрываясь смотрела на своих товарищей, которые готовились к первому старту. Она видела Ирину Гонта, Валю Волка и других студентов, таких знакомых, близких и в то же время таких далеких сейчас. Нина все острее ощущала недовольство собой и не знала, как от него избавиться.
К ней подошел высокий мальчик лет тринадцати, в черной форме суворовца с широкими лампасами на штанах и красными погонами на плечах; он удивленно посмотрел на нее и очень вежливо попросил разрешения сесть на соседнее свободное место. Девушка сначала взглянула на него мельком, потом повернула голову и вгляделась в его лицо внимательнее. Он кого–то напоминал ей, но кого — она не могла вспомнить сразу.
— Вам, вероятно, кажется, что я на кого–то похож? — спросил суворовец, заметив ее взгляд. — На меня часто так смотрят люди, которые хорошо знают мою сестру.
В этом юном будущем офицере поражало чувство собственного достоинства и уважения к другим. Даже в том, как он заговорил с Ниной, как попросил разрешения сесть на свободное место, как старался ничем не мешать ей, чувствовалась настоящая воспитанность.
— А кто твоя сестра? — спросила Нина и тут же поправилась: — Кто ваша сестра?
— Моя сестра — Ольга Коршунова, спортсменка. Вы, наверное, ее знаете. А меня зовут Леонид Коршунов.
По тону, каким мальчик произнёс эти слова, Нина поняла, что он гордится сестрой, любит ее пылкой, самоотверженной любовью и глубоко убежден, что лучше ее нет никого на свете.
Тем временем начались забеги на шестьдесят метров. На больших щитах обозначалось количество очков, полученных каждым факультетом. Пока что журналисты шли неплохо, но трудно было предсказать, какое они займут место. Вот на старт вышла Ирина Гонта. Она пробежала дистанцию, далеко обогнав своих соперниц, и количество очков факультета журналистики сразу же увеличилось. Диктор объявил время, результаты бега — Ирина повторила лучшее время Нины.
— Жаль, что вы не можете участвовать в этих соревнованиях, — сказал Леня Коршунов.
— Разве вы меня знаете?
— Знаю. А ваша Ирина Гонта молодец! Если б не она, факультет не набрал бы столько очков.
В его тоне слышалось сочувствие — он был совершенно уверен, что только важные причины не позволили Нине Сокол выступить на этих соревнованиях. Спрашивать об этих причинах он счел невежливым, но узнать о них ему очень хотелось. В самом деле, странно — происходят университетские соревнования, а известная спортсменка сидит одна–одинешенька в публике.
И Нине вдруг захотелось оправдаться перед этим тоненьким, спокойным и таким уверенным мальчиком. Она чуть не начала рассказывать ему о своих переживаниях в последние месяцы, но вовремя спохватилась, просто на кончике языка задержав первое слово. Он, этот маленький офицер, наверное, не понял бы ее, а если бы и понял, то осудил бы. Он счел бы рассуждения Нины явно неправильными. Девушка вдруг рассердилась на Леню Коршунова. Хорошо ему сидеть и толковать про успех факультета журналистики, когда у него самого, должно быть, нет на душе ни пятнышка и никому в голову не придет сказать, что он чего–то не сделал для своих товарищей, для сестры или для своего училища. А если б он запутался, как Нина, то, наверное, не говорил бы таким тоном.
К Нине подошла Карташ.
— Тренировку перенесем на понедельник, — сказала она. — Завтра тут все занято.
— Хорошо, — кивнула Нина. Появление Софьи Дмитриевны показалось ей сейчас неуместным. Скорее бы она уходила!
— А я для тебя приготовила подарок!
Нина вопросительно взглянула на Карташ.
— Смотри, — ответила Софья Дмитриевна, протягивая девушке газету.
Нина посмотрела и увидела большую фотографию, где они были сняты вместе с Карташ. А немного ниже жирными буквами написано:
/Студентка университета, отличница учебы и мастер спорта Нина Сокол обсуждает со своим тренером Софьей Карташ план штурма мировых рекордов.
— Отличница учебы, — произнесла Нина растерянно. Темные буквы плыли перед ее глазами.
— Правда, здорово? — радовалась Карташ.
— Отличница учебы, — еще раз сказала Нина. — Кто это им сказал?
— Конечно, я. — Карташ и не собиралась отпираться.
Нина подумала, как будут издеваться над ней товарищи, и чуть не заплакала. Как же она теперь в университет покажется, если все знают, что у нее три тройки! Как смела Карташ это написать!
— Вы завтра же пойдете в редакцию, — едва сдерживая гнев, сказала Нина, — и скажете, что произошла ошибка. Слышите?
Карташ рассмеялась:
— Что за глупости! У нас ведь так заведено — раз чемпионка, значит, должна быть отличницей.
— Но это же вранье!
— Весеннюю сессию сдашь на «отлично» — вот и не будет вранье.
«Вранье!» — чуть не крикнула Нина.
Ярость застилала ей глаза, и девушка не видела ничего–ни манежа, ни публики, ни спортсменов. Только испуганное лицо Карташ стояло перед ее глазами.