Стадион
Шрифт:
— Я пришлю за вами машину. Вы меня не подведете?
— Нет, я никого не боюсь встретить ни в каком секторе Берлина.
— Хорошо, через полчаса машина будет у вас..
Любопытно, зачем понадобилось Майеру вспоминать это старое знакомство? Познакомились они давно, еще во время войны, когда Майер командовал спортивными колоннами на парадах фюрера. В этих колоннах ходил и Баум, но он этого не скрывал, да, собственно говоря, и скрывать–то нечего! Тогда ведь всех студентов одевали в спортивную форму и гоняли по плацу до тех пор, пока не выучивали маршировать на прусский манер. После этого их выпускали на парад.
Рихард отлично понимал, что едет в осиное гнездо и вряд ли можно надеяться, что в окружении Майера он встретит много друзей. Поэтому следовало принять кое какие меры предосторожности. Он зашел к товарищам, работавшим в соседних мастерских, и рассказал о разговоре с Майером.
— Я не думаю, чтобы они устроили тебе какую–нибудь пакость, — сказал архитектор, вместе с которым Баум планировал квартал. — Не посмеют. Поезжай, посмотри, что там делается.
Вскоре пришла машина, и Баум поехал.
Путь их лежал с востока на запад, через Унтер–ден–Линден, Бранденбургские ворота, мимо рейхстага и памятника бойцам и офицерам Советской Армии, все прямо, никуда не сворачивая, длинной улицей, которая называется сначала Шарлоттенбургским шоссе, а потом Бисмаркштрассе, до высокой башни радиостанции, стоявшей слева от Олимпийского стадиона.
Майер ждал Баума, прогуливаясь по широкой асфальтовой дорожке, ведущей от ворот к трибунам. Ярко светило холодное зимнее солнце, пощипывал легкий морозец, посеребривший все вокруг прозрачным голубовато–белым инеем. Иней был всюду — на асфальте, на бетоне трибун, на замерзших кустах увядших астр.
Несмотря на мороз, Майер, как бы желая доказать, что он еще молод и превосходно закален, вышел встречать гостя с непокрытой головой, в одном свитере, расшитом китайскими драконами. Лицо его сияло самой дружеской приветливостью. Нельзя было не улыбнуться в ответ на его обаятельную улыбку.
— Очень рад вас видеть, Баум, — заговорил Майер, придав голосу выражение искренней радости, — а когда вы узнаете, для чего я вас пригласил сюда, то, наверное, не будете жалеть, что потратили время на поездку.
Он произнес эти слова многозначительным тоном фокусника, который уже показал публике свою волшебную черную шкатулку и готовится вынуть оттуда самые неожиданные вещи, заранее зная, что фокус будет иметь у зрителей большой успех.
— Добрый день, Майер, — сказал Баум. — Интересно узнать, что за сюрприз вы мне приготовили. Но прежде чем приступить к разговору, быть может, вы покажете мне Олимпийский стадион. Я давно тут не был.
— Вероятно, со времени парадов, которые принимал фюрер? — как бы невзначай усмехнулся Майер, не сводя с Баума чуть прищуренных глаз.
— Да, именно, — спокойно ответил Баум.
— Ну что ж, тогда прошу сюда, — тоном гостеприимного хозяина сказал Майер.
Громадный стадион «Олимпия» был выстроен в тысяча девятьсот тридцать шестом году специально для проведения олимпийских игр. Нацисты не пожалели денег и выстроили к западу от Берлина не только стадион, но и целый городок для спортсменов всех стран, прибывавших на соревнования. Городок этот так и назывался Олимпишесдорф и состоял из множества комфортабельных домиков. Сразу же после олимпийских игр в этих домиках чрезвычайно удобно разместились эсэсовские части, а стадион превратился в учебный плац для солдат. Бауму не раз приходилось маршировать на нем.
Баум шел следом за Майером. Им овладело немножко щемящее чувство, появляющееся всегда, когда приходишь на старые места, которые давно уже не видел и которые связаны с воспоминаниями юности.
Они прошли по широкому коридору, поднялись по лестнице и вышли на середину трибуны. Отсюда хорошо был виден весь стадион с футбольным полем, беговыми дорожками и бесчисленными уступами скамеек на трибунах, которые, словно наперегонки, старались влезть все выше и выше, к самому небу.
Баум невольно вспомнил о своем проекте и сравнил его с этим гигантом. Да, «Олимпия», несомненно, больше его будущего стадиона, но это вовсе не значит, что здесь лучше. Принципиальная разница в подходе к строительству этих двух стадионов совершенно очевидна. Олимпийский стадион строился как коммерческое предприятие, и архитектор прежде всего стремился извлечь доход из каждого метра площади. Это чувствовалось даже в распределении мест на трибунах. Баум хорошо помнил раздевалки и душевые стадиона, — архитектору не было никакого дела до спортсменов. Правда, в те времена всегда можно было получить отдельную раздевалку, очень удобную, с ванной и зеркалами, но только за особую плату. Не хотите или не можете платить, пользуйтесь общей раздевалкой, где воняет дезинфекцией — не то креозотом, не то зеленым мылом.
Баум взглянул направо и налево. Сиденья трибун были завалены деревянными ящиками. Вверху и внизу возле этих складов не спеша похаживали американские часовые. Стадион превратился в склад военных материалов; что в этих ящиках — патроны или продовольствие, — Баум разобрать не мог, но не было никакого сомнения, что все это военные запасы.
Еще больше удивился он, переведя взгляд на футбольное поле. На почерневшей, вытоптанной, уже опаленной декабрьским морозом траве маршировали шеренги по–военному подтянутых и вышколенных людей в штатском; только на командирах была какая–то полувоенная форма. Они маршировали, делали гимнастические упражнения, фехтовали, учились штыковому бою.
Казалось, будто тут ничего не изменилось с тысяча девятьсот тридцать девятого года. Это было неожиданно, и Баум не удержался от удивленного восклицания.
— Что вас так удивляет? — весело спросил Майер. — Это мои ребята, члены спортивного клуба «Тевтон». Не сомневаюсь, что у нас будут крупные спортивные достижения.
— Ваш спортивный клуб очень напоминает полковую школу, — заметил Баум. — Когда–то я учился в ней на этом самом стадионе.
— Сходство зависит от ассоциаций, и каждый волен вспоминать что угодно, — заявил Майер. — Да, вспоминать можно, но забыть ничего нельзя.
В этих словах был какой–то намек, но Баум снова не захотел понять его.
— Когда весь Берлин станет демократическим, — сказал он, — этот стадион придется немного реконструировать. Каким он тогда будет удобным!
Майер захохотал громко, неудержимо, словно услышал что–то чрезвычайно остроумное.
— Вы сегодня с утра взялись смешить меня, Баум, — вытирая платком глаза, сказал он. — А в мои годы смеяться вредно. Говорят, от этого возле глаз делаются морщинки. Но пойдем ко мне, поговорим о делах.