Стадион
Шрифт:
В кабинете Майера они уселись друг против друга в глубоких креслах возле письменного стола, закурили сигареты, и Майер приступил к разговору.
— Я буду говорить с вами, Рихард, — он впервые назвал Баума по имени, желая подчеркнуть этим откровенность беседы, — как начальник спортивного клуба «Тевтон». Мы организовались уже довольно давно, но настоящей силы достигли только теперь. В нашем клубе огромное количество спортсменов…
— На дивизию уже наберется?
Майер усмехнулся и не ответил на этот вопрос.
— …Средства у нас большие, и ясно, что Клуб будет еще расти и развиваться. Мы хотим иметь собственную спортивную базу, целый спортивный город, где можно было бы воспитывать настоящих рекордсменов, способных защищать спортивную честь Германии.
— Что ж это должен быть за город? — Баум хотел знать все.
— Пожалуйста, это не секрет. Стадион, административные здания и пансионат, рассчитанный на большое количество спортсменов. Я вижу, вы не читаете газет, Баум. Про этот спортивный город так много пишут.
— Ваши газеты я, правда, читаю от случая к случаю, — ответил Баум. — И большой должен быть пансионат?
— Мне трудно сейчас сказать точно.
— Так, ясно. Скажите, Майер, почему вы обратились именно ко мне? Я вам нужен?
— Да. Нужны, как талантливый архитектор и спортсмен.
— Значит, вы предлагаете мне строить этот город и«-.
— Стать членом спортивного клуба «Тевтон».
— А вы не боитесь, что я расскажу газетам о том, что видел здесь и о смысле нашего разговора?
Майер снова засмеялся:
— Пожалуйста! «Тевтон» — популярный клуб. Фотографии моих ребят чуть ли не каждую неделю появляются в газетах. Сначала болтали, будто наш клуб — военная организация, потом, видно, это приелось. Ну и перестали, прекратили болтовню.
— Но от этого организация не перестала быть военной.
Майеру надоело изображать веселое добродушие. Лицо его слегка вытянулось, улыбка исчезла.
— Ну, довольно, Баум, — уже другим тоном заговорил он. — Вы мне нужны как спортсмен. Вы будете отличным примером для всех, кто захочет вступить в наш клуб. О вашем приезде мы оповестим все газеты. Будущее ваше я обеспечу. Мне надо сообщить, что лучшие спортсмены бегут из восточного сектора к нам. Вот и все.
— А если я не соглашусь?
— Согласитесь.
— Кто меня заставит?
— Я.
— Каким образом?
— Вот таким.
Спокойно, не сомневаясь в победе, Майер встал с кресла, подошед к столу, выдвинул ящик и, достав какую–то бумагу, перевел взгляд с нее на своего гостя, затем протянул ему бумагу.
Это была фотокопия заявления, которое Баум написал в организацию гитлеровской молодежи, когда ему было шестнадцать лет. Все школьники тогда писали такие заявления по приказу школьного организатора гитлерюгенда, но принять их не успели, так как началась война. Заявление же сохранилось, и Майер сумел разыскать его.
— Вы сейчас член Единой социалистической партии Германии, — иронически сказал Майер, — но долго ли вы там пробудете, если я пошлю туда копию и у меня запросят оригинал?
Лицо Рихарда Баума оставалось каменно–спокойным.
— Каким условиям должен отвечать новый город?
— Вот люблю деловых людей, — улыбка снова озарила лицо Майера, — вместо мелодраматических сцен — деловой подход строителя! Правильно! Вы молодец, Баум! Я никогда не ошибаюсь в людях. Пожалуйста, вот вам данные о спортивном городе.
Рихард внимательно прочитал написанное, потер щеку, будто проверяя, хорошо ли она побрита:
— Рассчитано примерно на одну дивизию?
— Да.
— Понятно. А теперь, Майер, я поеду домой. Я бы еще поболтал с вами, но мне некогда, надо строить наш стадион! Всего хорошего!
— Без шуток, Баум! Вы в моих руках!
— Чепуха! Неужели вы думаете, что, вступая в партию, я не написал этого в автобиографии? Мы вступаем в партию с чистым сердцем. Видите, чего стоит ваше знание людей! Вы проиграете, потому что меряете нас своей меркой.
В глазах Майера сверкнула бешеная, неудержимая злоба. Баум, конечно, говорит правду. Майер понял, что план его провалился, и прошипел:
— Вы тут и останетесь! Поняли?
— Было бы весьма наивно с моей стороны, идя сюда, не предупредить товарищей, куда и к кому я иду. Вы смешной человек, Майер, — Баум впервые позволил себе улыбнуться. — Вы думаете, что немцы остались такими же, как и были, а между тем они сильно изменились. Честные люди Германии не хотят войны, а если вы будете стараться помогать кое–кому разжигать войну, то петля, которая уже однажды соскользнула с вашей шеи, теперь уже ее не минует. Подумайте об этом.
И он, не прощаясь, вышел из кабинета. Майер пошатнулся от ярости, потом глубоко втянул в себя воздух, провел рукой по шее, словно воротник стал ему вдруг тесен, и тяжело опустился в кресло.
Глава двадцать вторая
Сухой, сыпучий, сверкающий снег лег на улицы Киева, запорошил деревья в парках, сгладил все неровности асфальта, звонко заскрипел под ногами прохожих. Город, укрытый снегом, стал удивительно чистым и тихим. Казалось, даже автомобильные гудки звучат глуше, словно и н‘а них легли подушечки пушистого снега.
Русанов вышел из института, глубоко вдохнул морозный воздух и, сняв с перил горсть снега, слепил снежок и запустил им в гущу деревьев, туда, где ветки обвисли вниз под тяжестью снеговой ваты. Ветки вздрогнули, словно ожили, встрепенулись, сбросили свой груз и выпрямились. Русанов засмеялся, сам не зная отчего. Деревья казались ему живыми существами, застывшими под снеговым покровом. Если стряхнуть снег, они оживут, зашевелят ветвями и преградят ему путь через парк. Так скорей, скорей вниз, по широкой аллее, пока есть проход.