Сталин, Иван Грозный и другие
Шрифт:
Сталин намного превзошел Ивана Грозного и в репрессиях. Но причинно-следственная связь между внешнеполитическими успехами царя Ивана и его репрессивной внутренней политикой, с одной стороны, а с другой – между внешними успехами СССР и размахом еще более страшных репрессий, в русско-советской историографии еще никогда никем не рассматривалась. По отношению к XVI в. с намеком на век ХХ наиболее ярко это сделал Виппер.
Виппер быстро приспособился к советской действительности и к ее изменчивой идеологии. В Москве бытовые вопросы были решены моментально. Ему дали возможность адаптироваться к преподавательской и научной деятельности через несколько ступеней. Сначала он был принят на профессорскую должность в Московский институт философии, литературы и истории (знаменитый ИФЛИ). Возможно, он предполагал, что там сможет совмещать свою давнюю любовь к преподаванию истории с любовью к философии истории и литературному стилю. Затем, с началом войны и с закрытием института и вплоть до 1950 г., преподавал в Московском государственном университете, в наиболее авторитетном в советское время учебном заведении. В 1941–1943 гг. часть МГУ обреталась в стенах Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте; туда же переместился историк и многие его коллеги. С 1943 г. Виппер уже совмещал преподавательскую деятельность с работой в исследовательском Институте истории АН СССР. Как и до революции, лекции он читал по истории Древнего Востока, античности, средневековой Западной Европы, истории христианства. Но с момента переезда в Москву и несмотря на все осложняющие обстоятельства предвоенного и военного времени, возраст и др., Виппер упорно работал над вторым изданием книги
144
Виппер Р.Ю. Иван Грозный. Второе издание. Ташкент: Госиздат УзССР, 1942. С. 3.
Мало объяснима удивительная доброжелательность и открытость коллег к престарелому заграничному профессору, по велению начальства «перехватывающего» у них на глазах и с их же помощью самые животрепещущие вопросы истории царствования Грозного. К тому же Випперу наверняка было известно, что Веселовский предельно негативно относился к государственной деятельности «царя-сифилитика». И в дальнейшем, во всех своих панегириках о царе, вплоть до 1947 г., когда Веселовский подвергся опале, Виппер будет упоминать о нем в своих книгах. В то же время Виппер не упоминает в новом издании ни Бахрушина, ни Смирнова, что также симптоматично. В эти предвоенные и военные годы они также готовили свои исследования о Грозном, но опубликуют их только после выхода второго издания книги Виппера [145] . Конечно, все это не случайно, как не случайным был интерес к историку и забота, которой он был окружен властями. Виппера, глубоко чуждого коммунистической идеологии, явно пропускали вперед, используя советские административные рычаги.
145
См. Бахрушин С.В. Иван Грозный. М., 1942; Он же. Иван Грозный. Изд. 2-е. М., 1945; Смирнов И.И. Иван Грозный. М., 1944.
Инициатива подчёркнутого «опекунства» исходила от самого Сталина, который читал «Ивана Грозного» и другие книги историка еще лет за шесть до его возвращения на родину. В то самое время, когда по инициативе генсека и при его участии стал готовиться новый школьный учебник по истории (с 1934 г.), а в среде интеллигенции его ОГПУ – НКВД все чаще стали сравнивать с опричниками Ивана Грозного [146] , Сталин прочитал и эту книгу. Но если книги и учебники Виппера по древней и средневековой истории, новой истории Европы до сих пор хранятся в личном архиве Сталина с его многочисленными пометами и замечаниями, то «Ивана Грозного» там нет. Нет этой книги и в архиве Виппера, точнее, в том, что от архива осталось. В предыдущих работах я не раз писал о том, каким Сталин был дотошным читателем и редактором. Почти на всех прочитанных книгах (часто одну и ту же книгу он перечитывал несколько раз от начала и до конца) Сталин оставлял свои замечания и правку. Спустя годы я начинаю думать, что эта дотошность могла быть связана в том числе с низкой первоначальной культурой и с неразвитостью мышления. Он, возможно, не сразу схватывал смысл прочитанного и был вынужден «вгрызаться» в текст. При этом здравствующим авторам Сталин или передавал экземпляр со своими замечаниями, или, что чаще, пересылал свое мнение в письменном виде, а иногда и устно. В нашем случае ничего из этого обнаружить не удалось. Возможно, Сталин передал книгу по инстанции главе Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), ставшем затем секретарем ЦК ВКП(б), А.А. Жданову. Он в эти годы курировал комплекс вопросов, связанных с искусственным, а по существу, с насильственным переформатированием образа Ивана IV (и других исторических героев) в общественном сознании второй четверти ХХ в. Если Жданов по указанию Сталина накануне войны лично делал заказ на эту тематику С. Эйзенштейну (другим художникам «помельче» заказы делали и чиновники меньшего ранга), то с Виппером Жданов не встречался, а через аппарат Академии наук, затем через директора Института истории академика Б.Д. Грекова передал замечания и пожелания Сталина, связанные с книгой. Недаром Виппер только его одного из всех коллег благодарит за советы и замечания, тогда как среди его благожелательных критиков были не менее крупные специалисты. Так что прямого контакта или переписки (кроме приведенной выше телеграммы) со Сталиным у Виппера не было. Война и другие государственные дела были как будто важнее, но и ситуацию с Виппером и с другими участниками «проекта» Сталин тщательно контролировал. В эти годы прямое общение с вождем было только у Ал. Толстого. С. Эйзенштейн изредка писал ему короткие послания, а однажды получил аудиенцию совместно с актером Н. Черкасовым. В архиве Сталина хранится макет книги Ал. Толстого на ту же тематику с пометами вождя и записки писателя, адресованные ему же. В случае с Виппером, похоже, сложилась цепочка: Сталин, Жданов, Греков, наш герой и обратно. Мы еще получим возможность убедиться в этом.
146
См. напр.: Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б), ВЧК – ОГПУ – НКВД о культурной политике. 1917–1953. М., 2002. С. 416.
В той или иной форме Виппер, без сомнения, получил замечания Сталина и предложение доработать и переиздать книгу, но они до нас не дошли. О них с большой долей вероятности можно судить по иным сохранившимся источникам, косвенным данным и по характеру вставок во втором издании книги. Более основательно можно судить об официальных мнениях историков, коллег Виппера по институту.
Архив Виппера сохранился плохо. По словам внука историка, Ю.Б. Виппера, архив деда дважды горел, а сам историк не был склонен к тщательному сбережению своих документов [147] . Однако трудно поверить в то, что автограф вождя был сознательно или по небрежности уничтожен еще при жизни благосклонного к историку диктатора, в то время как сохранился комплекс документов, отражающий деятельность Виппера по переработке книги о царе. Неизвестно, что происходило с документами Виппера после смерти в 1954 г. и до 1968 г., когда архив был передан на государственное хранение. На этот промежуток времени приходится пик «борьбы с культом личности Сталина», которая отразилась на оценке рассматриваемой работы и всей грозненской сталинианы.
147
См.: Архив Российской академии наук (Архив РАН). Ф. 1562. Предисловие к описи. С. 2.
В архиве Виппера есть раздел «История России. Выписки и заметки. Автограф». В нем, в частности, находится серия фрагментов, написанных автором, и, судя по смыслу, все они относятся к тому периоду, когда Виппер, прибыв в Россию, приступил к переработке первого издания «Ивана Грозного». Это происходило между маем 1940-го и июлем 1942 г., когда второе издание «Грозного» было подготовлено и сдано в печать. Напомню, что в момент написания первого издания российские историки Виппер и Платонов дружно проигнорировали записки современника Ивана IV, пленного, ставшего в Москве помощником аптекаря немца Альберта Шлихтинга, и другого активного участника событий, немца-опричника Генриха Штадена. «Сказание» Шлихтинга на латинском языке было обнаружено в конце XIX в. сначала в архиве Ватикана, а затем на языке немецком в одном из германских архивов. Перед Первой мировой войной информация о «Сказании» появилась и в русской научной печати, несколько раз публиковались обширные выдержки из него, а к 1935 г. «Сказание» в переводе и под редакцией А.И. Маленина вышло уже четвертым, исправленным и дополненным изданием [148] . В 1925 г. вышло первое русское издание записок Штадена в переводе и с предисловием И.И. Полосина, хотя информация о них появилась в немецкой печати в 1917 г., а в России в 1922 г. [149] В этот же период были опубликованы или подготовлены к печати несколько источниковедческих работ. В книге Виппера, вышедшей в 1922 г., имена Шлихтинга и Штадена не упоминались. Теперь же в рукописных фрагментах военной поры мы находим следы знакомства не только с произведениями Шлихтинга и Штадена, но и с некоторыми работами И.И. Полосина и П.А. Садикова, советского историка, умершего в 1942 г.
148
Новое известие о России времени Ивана Грозного // Сказание» Альберта Шлихтинга. Перевод, редакция и примечания. А.И. Маленина. Л.: АН СССР, 1934. С. 3–4.
149
Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Перевод и вступительная статья И.И. Полосина. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1925. С. 5–10.
В чем заключалась тайная и явная задача Виппера? Перед ним была поставлена цель истолковать новые источники так, чтобы черное стало белым и наоборот; чтобы отрицательное волшебным образом преобразовалось в положительное и наоборот. В Стране Советов в эту эпоху мастеров подобного чародейства развелось с избытком. Шла масштабная перелицовка реального в нереальное, не бывшее никогда в прошлом – в ставшее бывшим! Ко времени же возвращения Виппера в Россию залогом выживания для историков и дореволюционного и более молодого поколения могла быть только угодная власти интерпретация истории (партии, России, всемирной истории, биографии царей, вождей, полководцев и др.) на потребу текущей политики власти. До революции российский историк не смел задевать власть и особ правящей династии, а в остальном он был достаточно свободен. Н. Карамзин, один из самых монархически настроенных историков начала XIX в., заложил основы критического, т. е. честного, отношения не только к историческому источнику (это было сделано до него еще в XVIII в. историками: Шлёцером, Миллером, Щербатовым, Новиковым), но и к неправедной власти и, вообще, к историческому герою. Весь XIX в. прошел под знаком все возрастающей свободы в творчестве историков. Появилось много конкурирующих школ разного толка. Отсюда впечатляющие достижения дореволюционной историографии. Но, несмотря на все более и более проявляемый плюрализм, отношение к личности Ивана IV было, с различными оговорками, единодушно отрицательное. В советское время, и в особенности в эпоху сталинизма, историк все больше превращался в интерпретатора историософских медитаций правителя, прямо или косвенно участвуя в различных фальсификациях и в идеологическом оправдании любой политической конъюнктуры. Сталин не нуждался в объяснениях или в оправданиях перед своим народом. От историков он требовал другого. Они должны были доказать народу на примере истории царя-опричника, что уничтожение «худшей» части народа и проявляемая при этом садистская жестокость власти ему же, народу, а значит и государству, идет на пользу. Тех историков, кто не улавливал пожеланий вождя, уничтожали или до времени сажали. Десятки историков были расстреляны, посажены в лагеря и отправлены в ссылку. Еще совсем свежо было «Академическое дело», в результате которого пострадало несколько историков, в том числе погиб академик А.Ф. Платонов. Незадолго до возвращения Виппера умер в заключении его лучший ученик, первый директор Института истории АН СССР академик Н.М. Лукин (Н. Антонов). Другой историк, один из героев этой работы И.И. Смирнов, наоборот, необъяснимым образом был выпущен из застенка.
Сохранилось предание, которое спустя годы записал в своем дневнике К.И. Чуковский: «Сейчас ушел от меня известный профессор Борис Николаевич Делоне… Рассказал, между прочим, как Сталин заинтересовался «Историей опричнины», разыскал книгу о ней и спросил, жив ли автор книги. Ему говорят «жив». – «Где он?» – в тюрьме. – «Освободить его и дать ему высокий пост: дельно пишет»… Профессору Делоне это рассказывал сам автор – Смирнов» [150] . Очень похоже на правду, хотя у Смирнова работы с таким названием я не нашел. Всю грозненскую эпопею Сталин раскручивал лично. Знал ли Виппер о судьбах историков и исторической науки в СССР, принимая решение вернуться на родину по приглашению генсека? Не мог не знать.
150
Чуковский Корней. Дневник. 1901–1969. Т. 2. 1930–1969 // Эпохи и судьбы. Т. 1. М., 2002. С. 621.
Несмотря на то, что записки Штадена и Шлихтинга уже много лет как были переведены и имели предварительные археографические описания, до 1942 г. они не использовались ни в одном серьезном труде. Скорее всего, историки не решались браться за тексты, в которых прочитывалась резко отрицательная характеристика не только личности Грозного, всей его деятельности как правителя, его опричнине, изуверским казням, но и рисовались неприглядные картины московской государственной и повседневной жизни и, что не менее важно, давались уничижительные характеристики русским людям. При этом и сами свидетели (особенно Штаден) представали перед читателем как умные, но наглые грабители и убийцы, призывавшие к ответной военной интервенции Запада (эфемерной Священной римской империи германской нации) в Московию. Учитывая относительную скудость подлинных источников, дошедших от грозненского времени, эти записки производят сильное впечатление на читателя, впервые с ними познакомившегося. Удивительная наблюдательность, откровенность, обилие фактов и психологических зарисовок, даже ошибок, дает то ощущение подлинности, которое может предложить только свидетельство очевидца.
Из предварительных набросков (тезисов) Виппера и других сохранившихся авторских материалов видно, в каком направлении историк получал советы (или указания?) академика Б.Д. Грекова доработать свою старую книгу. Дело в том, что почти не измененные рукописные фрагменты вошли затем в развернутый доклад, который Виппер сделал на сессии Института истории летом 1942 г., а тексты последнего затем вошли во второе издание «Грозного». И тезисы, и доклад составили содержание новой главы: «Борьба с изменой» и дополнили главу: «Посмертный суд над Грозным». Однако сначала были написаны тезисы.
Изучая тезисы, замечаешь, что у Виппера была предварительная установка: усилить линию борьбы с негативным отношением подавляющего большинства историков дореволюционного и постреволюционного времени к Ивану IV и его деяниям. Виппер должен был дать исключительно положительную характеристику личности царя, опричнине, его внутренней и внешней политике, преобразуя смертные грехи, военные и политические катастрофы, убийство сына, искусственно организованную Гражданскую войну, развязанную царем против собственного народа, во все положительное, провидческое, достойное великого правителя. В крайнем случае совсем не говорить о темных сторонах его правления. Напомню: до революции Виппер не был известен как историк-исследователь, т. е. знаток архивных документов, музейных хранилищ, историографической и источниковедческой традиции. Он был отличным интерпретатором чужих трудов и устоявшихся знаний, которые воспринимались им как материал для чтения лекций, написания учебников, построения историософских теорий, способных, подобно роману, увлечь слушателей. Отличное качество! Специализация в науке – исследователь или лектор-преподаватель, – давняя традиция не только для России. Очень редко кому удается заниматься и тем и другим на одинаково высоком уровне, т. к. это очень разные сферы деятельности, требующие редко совместимых талантов. Вот и Виппер, поднабравшись впечатлений, подошел к новым источникам с привычными для него мерками. Ведь большую часть своих предыдущих книг, в том числе «Ивана Грозного», он писал не на базе первоисточников, а на основании исследовательской литературы, т. е. работ других авторов. Так пишутся учебники или популярные очерки, но не строгие научные исследования. Виппер хорошо владел навыками педагога и популяризатора.