Сталин, Иван Грозный и другие
Шрифт:
Сталинская перестройка не могла обойти стороной школу и преподавание истории. Открыто вернуться к царско-имперским ценностям было невозможно, да и не надо этого было делать. Как бы в прошлом ни был высок культ российского царя, но культы мировых владык типа Цезаря, Августа, Чингисхана, Наполеона, Ленина и подобных им исторических деятелей были на порядок выше, ярче, а судьбы – невероятней. Они не были наследниками древних царских родов, они не были счастливчиками-узурпаторами, нет, они были творцами собственной, неповторимой судьбы, они были героями всех времен и народов! В конце 1920-х – начале 1930-х гг., да и позже, Сталин живо интересовался деятельностью этих и подобных им героев мировой и отечественной истории. В его модели того мира, который он заново создавал, сильные личности типа Ленина, Ивана Грозного, Кромвеля или Петра Великого должны были стать предшественниками, сигнализирующими стране и миру о появлении нового, более великого и даже более жесткого исторического героя. Он не боялся остаться в памяти народов великим тираном. Он боялся остаться в памяти людей невзрачным, малозаметным хромоножкой, нечаянно заброшенным на вершину власти. Пройдет время, и на последней встрече с Эйзенштейном в феврале 1947 г., в присутствии артиста Черкасова и нескольких членов Политбюро Сталин скажет, что, конечно, «Иван Грозный был очень жестоким» и что показывать в кино жестокости царя можно и даже нужно, но надо объяснять, чем такие репрессии были обусловлены [59] .
59
Запись беседы И.В. Сталина, А.А. Жданова и В.М. Молотова с С.М. Эйзенштейном и Н.К. Черкасовым по поводу фильма «Иван Грозный // Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) – ВКП(б), ВЧК – ОГПУ – НКВД о культурной политике. 1917–1953 гг. М., 2002. С. 613.
Так обыденно мученическая смерть была провозглашена доброкачественным орудием государственного управления.
Сталин на протяжении 1929–1931 гг. расправлялся со всем кругом ученых, от экономики до философии, гуманитарных дисциплин, а также с их выдающимися представителями в Академии наук СССР. Среди тех, кто пострадал еще на заре масштабных репрессий, была целая когорта выдающихся историков. В 1929 г. началось, а в 1930 г. закончилось расстрелами и посадками
60
Павленко Н. «Академическое дело». (Историки под прицелом ОГПУ) // Наука и жизнь. 1999. № 11; Интернет-ресурс: https://www.nkj.ru/archive/articles/9908/
С.Ф. Платонов не дождался окончания ссылки и скончался в Самаре в 1933 г., М.К. Любавский – в Уфе в 1936-м, были и другие утраты. Историкам, оставшимся в живых, после окончания срока разрешили вернуться в столицы к прежней работе. Ю.В. Готье, С.В. Бахрушину, А.И. Яковлеву, Е.В. Тарле вернули звания академиков. Известный отечественный историк Н. Павленко считал, что этот «феномен» могут объяснить три внешних обстоятельства: «в 1932 г. скончался фактический диктатор в исторической науке М.Н. Покровский; в следующем году в Германии к власти пришел Гитлер; а еще через год вышло постановление ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР «О преподавании гражданской истории в школах СССР», за которым последовали другие постановления, напрямую осуждавшие историческую концепцию Покровского и его школы» [61] . С этими соображениями можно согласиться, но они не учитывают того важнейшего обстоятельства, что новый диктатор сам претендовал на первенство во всем, в том числе на идеологический диктат во всех областях исторической науки. Помимо овладения орудиями борьбы за единоличную власть, Сталин именно сюда направил основные свои и чужие интеллектуальные и организационные усилия, замешанные на различных формах насилия.
61
Там же.
Многие исследователи придерживаются того мнения, что поворотным моментом в резком изменении положения исторической науки в СССР стал публичный окрик Сталина. Это так называемое письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма», опубликованное в шестом номере за 1931 г. [62] В нем в грубой форме навязывалась глубоко антинаучная установка, показывающая, насколько автор был далек от понимания элементарных основ исторической науки. Точнее, он был убежден в том, что они не имеют никакого значения, что ими можно пренебречь ради «дела», ради нужд проводимой им вульгаризирующей науку политики. Отныне было предписано опираться не на подлинные исторические источники, не на архивные документы и установленные факты, а на произвольную трактовку событий, исходящую от высших партийно-государственных авторитетов. Это письмо ознаменовало возврат к средневековому пониманию достоверности исторического знания, которое «возникает» после его освящения авторитетом феодала, церкви, короля или иного носителя власти. Сталин, никогда ранее не изучавший ни проблемы истории, ни приемы работы историков, ни архивы, как источники исторических исследований, позволил себе неприязненные, брезгливые суждения об этих предметах [63] . Наука история вдруг, но совершенно не случайно, стала его не только раздражать своим тяготением к факту и документу, в конечном счете к относительной, но очень конкретной истине. Она стала ему мешать, поскольку именно в годы борьбы с оппозициями он понял, насколько память истории ему опасна. Если кто и мог рассказать о подлинной биографии вождя, истории партии, о роли его бывших соратников в революции и Гражданской войне, то это только независимая историческая наука. Статьей в «Пролетарской революции» он начал поход против науки: «Допустим, что кроме уже известных документов, – разглагольствовал не получивший даже законченного школьного образования партийный функционер, – будет найдена куча других документов в виде, скажем, резолюций большевиков… Значит ли это, что наличия только лишь бумажных документов достаточно для того, чтобы демонстрировать действительную революционность и действительную непримиримость большевиков…? Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на одни лишь бумажные документы? Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям? [64] Тех исследователей, которые привычно опирались на архивные документы, он записал в «фальсификаторы истории нашей партии» и призвал «систематически срывать с них маски».
62
Сталин И.В. Соч. Т. 13. М., 1951. С. 84–102; Дунаевский В.А. О письме Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция» и его воздействии на науку и судьбы людей // История и сталинизм. М., 1991. С. 284–291 и др.
63
В Тифлисской духовной семинарии Сталин имел по этой дисциплине тройки и до революции исторической литературой практически не интересовался. Существуют многочисленные измышления по поводу интеллектуального уровня и круга чтения дореволюционного Сталина, особенно охотно воспроизводимые в зарубежной литературе на основании недостоверных мемуаров и псевдоисторических публицистов времен Сталина или современной России и Грузии.
64
Сталин. Указ. соч. С. 95.
Своим письмом Сталин запретил любую не санкционированную властью полемику («гнилой либерализм») не только по вопросам истории партии («аксиомам большевизма»), но и по всему кругу проблем истории. С тех пор и более чем на полвека, вплоть до перестройки М.С. Горбачева, историческая наука стала особо контролируемой идеологическими органами, а при Сталине – лично вождем. С тех пор политика стала удушать науку, хотя первые движения в этом направлении сделал еще Ленин и его ближайшие соратники. С начала тридцатых годов Сталин не только запрещал и контролировал, но и сам систематически занимался вопросами истории, понимая, что именно за ней остается последнее слово в оценке деяний любого государственного деятеля. Он наивно полагал, что сможет еще при жизни запрограммировать на века вперед для подвластного народа собственную трактовку своего образа, оценки истории Советского Союза и окружающего мира. Но и в этом Сталин был не оригинален: так вели себя императоры Древнего Китая и Востока, феодалы и короли средневековой и новой Европы, русские цари, т. е. практически все автократоры. Но Сталин не ограничился контролем над историческим знанием и формированием той части пропаганды, которая целенаправленно вульгаризировала и фальсифицировала знания, накопленные за XIX столетие молодой русской исторической школой. Была введена жесточайшая цензура (Главлит), во всех крупных библиотеках и архивах были созданы отделы специального хранения (спецхраны), на местах роль цензурных учреждений дополнительно выполняли партийные органы, уничтожались живые свидетели Октября и Гражданской войны, друзья детства и близкие соратники Сталина. Одновременно со всем этим вождь инициировал конструирование «марксистской» исторической науки, объявив уже существовавшую историческую школу большевика М.Н. Покровского немарксистской, антиленинской, ошибочной и мелкобуржуазной. Для историков «школы Покровского» (следовавшим за Марксом) исторических героев не было, а были представители различных социальных и экономических сил (например, торгового или финансового капитала и т. д). А Сталин в начале второго очень успешного десятилетия борьбы за единоличную власть убедился в том, что он человек неординарный и великий, т. к. обыграл целую свору ленинских клевретов, в том числе самого умного и опасного из них – Троцкого. Предполагаю, что Сталин почувствовал себя героем более высокого полета, чем все его бывшие соратники. Соратники нового, сталинского набора, особенно Л.М. Каганович, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, С.М. Киров и др., пели ему о величии громко, открыто и постоянно. Понимая, что сам он, в отличие от Ленина, Троцкого, Бухарина, Покровского, историка-меньшевика Рожкова и многих других, не способен выработать какую-либо новую историческую концепцию или хотя бы приемлемый список проблем, который стал бы ядром сталинистской философии истории, вождь осторожно двинулся по новому для себя пути. Он решил начать с самого низшего, памятного ему еще с детства уровня, со школьного учебника истории для детей, для младших классов. Здесь он себя чувствовал уверенней, да и легче было скрыть свое невежество и наскоро начитаться. Базовых-то, университетских, знаний он не имел.
В начале 1934 г. главе Наркомпроса Бубнову Политбюро поручило организовать разработку новых учебников по истории для начальных классов средней школы [65] . Более двух лет Наркомпрос, не получая четких политических ориентиров, в строжайшей тайне формировал коллективы историков и предлагал им самостоятельно разработать конспекты «марксистских» учебников для разных звеньев средней школы. Между Политбюро (фактически лично Сталиным) и Наркомпросом (Бубновым) завязалась оживленная переписка по этому вопросу. И эта, в общем-то обычная для любого общества проблема приемлемых школьных учебников была объявлена «строго секретной». Она до сих пор тщательно охраняется в особом «спецхране» (в «особой папке»), незаконно существующим и полностью не рассекреченном до сих пор в Архиве Президента РФ. В наше время документы из этого архива изредка публикуются небольшими тематическими комплексами. Так, материалы, связанные с разработкой первых учебников истории первых сталинских лет, частично были опубликованы в специально для таких случаев организованном «Вестнике архива президента Российской Федерации» [66] . Другая значительная часть находится в РГАСПИ в открытом доступе [67] .
65
См.: Историю – в школу: создание первых советских учебников // Вестник Президента Российской Федерации. М., 2008. С. 29; Богуславский М.В. ХХ в. российского образования. М., 2002. С. 91–111.
66
См.: Историю – в школу: создание первых советских учебников // Вестник Президента Российской Федерации. М., 2008.
67
См.: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 120. Д. 358–365.
Знакомясь с этим изданием и соответствующими документами архива РГАСПИ, понимаем, что проекты, разработанные под руководством Бубнова, оставляли Сталина до поры равнодушным, хотя он их иногда читал и делал замечания [68] . Большой необходимости в этом не было, т. к. для рецензирования привлекли ряд профессиональных историков и педагогов, не говоря уже о том, что со многими проектами знакомился лично нарком. Позже, когда в начале 1934 г. был объявлен конкурс, учебники рецензировали такие известные партийные теоретики и литераторы, как Н. Бухарин и К. Радек [69] . На мой взгляд, Сталин, лично участвуя в рецензировании проектов учебников, воспользовался возможностью пополнить знания по истории той страны, которой по воле иррационального случая ему суждено было править. Есть и другие признаки того, что Сталин использовал время работы над учебником истории не только для самообразования, но и для выработки собственного взгляда на то, какое прошлое он хотел бы внедрить в умы и души детей, а заодно и в души взрослых.
68
Для организации конкурса учебников в мае 1934 г. решением Политбюро была создана комиссия под руководством А.А. Жданова. Среди материалов этой комиссии есть проекты, читанные Сталиным.
69
Историю – в школу: создание первых советских учебников // Вестник Президента Российской Федерации. М., 2008. С. 258, 172–178, 226–229.
Проект учебника истории СССР, который был составлен в 1934 г. под эгидой Наркомпроса коллективом историков, руководимым проф. Н. Ванагом, Сталина не удовлетворил по невнятным причинам. Он обвинил их в том, что они якобы по старинке предлагают осветить только историю русского народа, а вождь стал требовать дать жизнеописание всех народов СССР, которых бывший наркомнац сам же насчитал около 50 (на самом деле их было значительно больше). В те времена никто не разрабатывал источниковую базу истории народов СССР – только-только развернули масштабные этнографические изыскания, но они были явно недостаточны для создания значительных исторических монографий, не говоря уже об учебнике. Требование написать школьный учебник по истории всех народов СССР было утопичным, но вождь этого не понимал или делал вид, что не понимает. Да и можно ли было решить этот вопрос в рамках школьного курса, который на самом деле был не о русском народе, а о государстве Россия-СССР, империи, постепенно поглотившей массу различных этносов и постепенно их переваривавшей? А вот учебники по истории государства выходили до революции, издавались в СССР и выходят сейчас. Скорее всего, претензии к проектам учебников носили непринципиальный для вождя характер. Сталин просто ждал, когда, наконец, кто-то из маститых профессионалов сообразит и сделает его не только главным действующим лицом российско-советской истории, но создаст удачный синтез (с его точки зрения) этих историй. Двойная задача действительно было не простой. И в проекте учебника группы Ванага роль Сталина, конечно, была сильно преувеличена, особенно в октябрьских событиях 1917 г., но все же не так патологически, как это произошло в будущем проекте учебника, одобренном вождем. Пока же Сталин, как всегда, ждал от других оформления своих тайных замыслов, тогда как он сам не всегда знал, в чем эти замыслы состоят и как их достичь. На примере истории с учебниками хорошо видно, как смутно он мыслил и в то же время как целенаправленно группировал все проблемы вокруг собственного культа, бесконечно удовлетворяя свою «похоть власти» (Н. Бердяев). А люди, эти удивительно чуткие существа, все чаще приносили ожидаемое и искомое; они нутром предугадывали, что хочет «хозяин», а тот выбирал и отбраковывал проекты (конечно, не только учебников) вместе с людьми. После того, как работа над учебниками завершилась, многие участники лишились не только премий, но и жизней.
Второй учебник, который не приглянулся Сталину, написала группа более молодых ученых, возглавляемая сталинским выдвиженцем И.И. Минцем, оказавшим значительное влияние на советскую историческую науку в 30–80 гг. ХХ в. В эту группу входили известные талантливые историки: Е.А. Мороховец, М.В. Нечкина, Б.Е. Сыроечковский и В.Е. Сыроечковский. К деятельности Минца и других упомянутых историков мы еще вернёмся. В 1935 г. подготовленный творческим коллективом текст издали для рецензирования ограниченным количеством экземпляров. Этот пробный учебник «Элементарный курс истории СССР для начальной школы. Часть I и II» получился громоздким – более 250 страниц убористого текста, перегруженный множеством увлекательных и подробных деталей и отвлечений [70] . Текст отредактировал нарком Бубнов, а затем с ним поработал профессиональный редактор. Коллектив и нарком явно рассчитывали на успех. В нем очень четко излагалась одна из важнейших характеристик царской России, которой придерживались все группы социал-демократов, Ленин и его сторонники, включая Сталина, но с конкретной исторической привязкой: «В царствование Ивана Грозного, – утверждали авторы, – Русь стала тюрьмой народов. В этой тюрьме томились казанские, сибирские и астраханские татары, чуваши, мари, мордва и другие, поволжские и сибирские народы» [71] . Однако к 1935 г. во взглядах Сталина в этом вопросе уже произошёл сдвиг, – не мрачная «тюрьма народов», а великая страна, ставшая многонациональным централизованным государством. Авторы учебника об этом еще явно не знали. Очень любопытны характеристики опричнины и личности царя, данные Нечкиной, историком, сложившимся в первые годы советской власти, и одобренные еще более советским историком Минцем. Утверждалось, что царь был ставленником хищного класса дворян и осуществлял террор против другого класса, т. е. бояр, в целях перераспределения богатств. Орудием террора были опричники. «Они (опричники.– Б.И.) пьянствовали, совершали бесчисленные казни и пытки, пели молитвы и читали церковные книги. Всем этим сборищем командовал царь Иван. Он был жестоким человеком. Весь свой ум и свою хитрость он употребил на пользу дворян-помещиков. Он прочел много книг, был грамотеем своего времени и образованным человеком. Он был высокого роста, сухощавый, с орлиным носом и маленькими, бегающими острыми глазками, постоянно посмеивался. Он сам руководил пытками и убивал людей. Его жестокость не знала никакого удержу. Ударом железного посоха он убил даже собственного сына, рассердившись на него из-за пустяков… Этот страшный царь правил Русью пятьдесят один год. Следующие цари продолжали его дворянскую политику» [72] . Портрет царя и характеристики в целом соответствовали канонам, сложившимся со времен князя Щербатова и Карамзина, дополненные марксистской теорией классовой борьбы. Этот макет учебника, как и многие другие, рецензировал заведующий отделом школ ЦК ВКП(б) Б.М. Волин, сделавший значительное количество чисто редакционных замечаний, среди которых главным стал упрек в недостаточном освещении достижений в области культуры. Но вывод был сделан радикальный: «Книгу в таком виде никак нельзя печатать. Учебник нуждается в очень серьезной переработке» [73] . Экземпляр макета учебника с правкой Волина и с его отзывом был направлен Сталину, который его просмотрел, в некоторых местах посмеялся, оставив свои: «Ха-ха». И действительно, было над чем похохотать. Вот, например, как авторы описывали детям внешность завоевателей-монголов: «У монголов – широкое лицо, приплюснутый нос, выдающиеся скулы, как из узкой щелки, смотрят вдаль зоркие глаза. У мужчин – редкая, маленькая борода» [74] . Других «этнографических» наблюдений в учебнике нет, но интересно было бы почитать, как бы они описали кавказца (Сталина), его нос, усы и т. д.? Надо ли напоминать, что это должны были читать дети страны, в которой чуть ли не половина населения относилось к монголоидной расе. Сталин же рассмеялся, когда в очередной уже раз уткнулся в характеристику «контрреволюционный». Авторы назвали раздел, посвященный польско-шведской интервенции начала XVII в. «Контрреволюция», объявив «контрреволюционером» царя Василия Шуйского, подавившего восстание под предводительством Болотникова, а с ним и русских помещиков и купцов, призвавших иностранцев тушить пламя крестьянских восстаний. К контрреволюционерам они отнесли и князя Пожарского, да и купца Минина, поскольку они также участвовали в подавлении крестьянских и казацких движений. «Контрреволюционная армия выбила поляков из Кремля и укрепилась в столице», – был сделан вывод. Когда Волин прочитал этот текст, он написал на полях: «Непонятно: выходит, что поляки были революц(онной) армией?» После него Сталин тут же рядом откликнулся похожей репликой: «Что же, поляки и шведы были революционерами?» [75] В общем, Сталин макет забраковал, но без тех злых слов, которыми он снабдил отзыв на проект под руководством Ванага. Сталин в этом учебнике во всем первый сподвижник Ленина, в Октябрьские дни, в Гражданской войне, а внутренние враги – не только фашисты-троцкисты, давние предатели Зиновьев и Каменев, но и Бухарин, Рыков, Томский. Это еще не преддверие 1938 г. (процесс над Бухариным), а «спокойный» 1935 г. Значит, Минц с сотоварищами что-то знал о скором будущем «бухаринской праволевой оппозиции»? Знакомство с первыми и последующими проектами учебников показывает, что никаких жестких и развёрнутых программ и установок сверху не было, каждый творил в той мере, как понимал «марксистский» подход к истории СССР. Трактовка древних, средневековых и современных эпизодов целиком исходила от самих авторов, а Сталин, как ментор, оценивал, развешивал ярлыки и сыпал репликами. По мере усвоения материала они становились все более частыми и злыми.
70
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 217, 218.
71
Там же. Д. 217. Л. 78.
72
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 217. Л. 80.
73
Там же. Л. 1.
74
Там же. Л. 46.
75
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 217. Л. 36–37.
В эти годы Минц был близким к Сталину человеком, был поставлен вождем приглядывать за архивными документами времен Гражданской войны, трактовками советской части истории России и ключевых эпизодов советских глав биографии вождя. Помимо общего руководства, Минц написал в учебник постреволюционные эпизоды и, в частности, впервые ввел раздел: «Оборона Царицына». Минц был одним из тех, кто превратил рядовой момент Гражданской войны в ключевой, который якобы принес большевикам решающую победу: «В Царицыне в то время (лето 1918 г. – Б.И.) находился Сталин… Он понял, что отдать город казакам – значит открыть врагу дорогу на Москву. Сталин очистил город от офицеров и юнкеров, которые собирались восстать в тылу. Он заставил буржуазию рыть окопы. Сталин быстро создал из многих отрядов Десятую армию и назначил командующим Клима Ворошилова… Сталин отстоял город. Царицын поэтому стали звать городом Сталина – Сталинградом». Волин подправил: «Советская власть назвала», Сталин оставил все как есть [76] . Здесь только один из этапов «битвы» за Царицын-Сталинград. Макет же был забракован, точнее, не получил одобрение.
76
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 217. Л. 137–138.