Сталинка
Шрифт:
Константин осмотрелся. Луна, небольшая, но яркая, словно до блеска натёртая хорошей хозяйкой, освещала крыльцо дома и палисадник. Ставней на окнах не было. Не знал тогда Константин, что не успел хозяин как следует обустроить дом. Из одного окна на снег падал неяркий квадрат света. Остальные заливала чернота. Крыльцо и двор покрыл лёгкий снежок и по этому снежку виднелись следы небольшой, видимо женской ноги. Он прокрался к освещённому окну, заглянул. Но ничего толком рассмотреть не удалось. Некоторое время постоял под окном, прислушиваясь и присматриваясь. Наконец решившись,
– Я с добром. Не бойтесь. Пустите переночевать, - и вернулся к дверям.
– Кто таков?
– в ночной тишине женский голос даже через толстую дверь было отчетливо слышно.
– Из геологоразведки я. Охотился и заплутал. У меня и документы есть.
– Иди себе в какой другой дом.
– Не могу. Говорят, Агафья Грунько в этом проживает.
Приглушенно стукнул тяжелый засов, и дверь удивительно бесшумно отворилась.
– Заходи, на улице не лето, в дверях стоять. Тут слева сундук, садись. Говори, зачем пришёл?
– Да говорю же из геологоразведки, - свет хозяйка так и не зажгла. Была ли она одна дома, по доброй ли воле впустила его к себе в дом, или оперативники Ольгу ожидают?
– Фамилию мою тебе тоже в твоей геологоразведке сказали, и куда заблудиться заранее придумали, - едкий смешок послышался в голосе.
– Шастают тут, шастают. Никакого покоя. Прийти ей, давно бы пришла. Нет у меня в доме Ольги, нет! И не было! И в живых теперь уже, наверное, нет её, - негромкий, монотонный голос дрогнул: - Хочешь, проверь и уходи!
– Тише, тише... Не шумите. Жива ваша Ольга, а я не из органов. Поговорить нам надо. А чтоб вы не сомневались, сказать она вела про три золотых клубка. Не знаю уж, что за клубки, но, говорит, что про них никому постороннему - выговорил последнее слово с нажимом, - не известно.
Женщина чиркнула спичкой, собираясь видимо зажечь керосиновую лампу.
– Не надо. Не зажигайте. Вы в доме одна?
– Тебе зачем знать?
Константин поёрзал на сундуке, кашлянул, всё ещё не решаясь сказать про Ольгу, но и тянуть тоже... в бане вода в кадке льдом покрылась, а Ольга, сколько уж там сидит?
– Помощь ваша ей нужна.
– Это мне нужна помощь! Своих детей одна поднимала. Теперь вот дочь малых ребятишек на меня кинула и поминай, как звали! Две внучки на руках остались!
– настороженно и нарочито сердито высказалась. Занавесила окно суконным одеялом, зажгла керосиновую лампу. На Константина смотрели жгучие чёрные глаза невысокой черноволосой, кудрявой женщины. Лишь на висках протянулись серебристые нити.
– Что смотришь? Что такого интересного увидел?
Странный выговор был у этой женщины, ну да пока не до этого.
– Ольга совсем не похожа на вас.
– Помимо его воли в
– И дети, и внучки мои внешностью в моего деда пошли, не в меня, - тяжело вздохнула, - перебила белорусская кровь во внешности еврейскую, - усмехнулась, - вот и Ольга голубоглаза и русоволоса в прадеда своего Корсакова. Одна я пробабкину внешность взяла.
– И уставилась на него немигающими чёрными глазами: - Еврейский род по женской линии ведётся, так что русоволосая и голубоглазая Ольга - по мне - еврейка.
– Усмехнулась: - Говори, зачем пришёл.
– Я ни один. Ольга тут... в бане.
– В комнате повисла напряжённая тишина: - Холодно там, боюсь как бы...
– Погоди. - Метнулась в соседнюю комнату, тем же ходом вернулась, плотно прикрыв за собой дверь.
– Зови.
– И села у стола, спина прямая, сама с виду спокойная, только тень от кончиков пальцев подрагивает, да губы в тонкую полоску сжались.
Ольга вошла, и было видно, как пробирает её дрожь толи от холода, толи от нервного напряжения. Костя ожидал, что вот сейчас женщины обнимутся, расплачутся и уже внутренне сжался в ожидании этой картины. Но Ольга чуть расслабила шаль на груди и села на сундук, туда, где только что сидел он.
– Живая, значит? Отвёл Господь Бог смерть?
– И не рассмотреть было, что же в этих жгучих глазах? Достала тёплые вязаные носки: - Переобуйся. Зачем пришла? Для детей и всей родни, какой риск?!
– Чтоб не думали, будто мать их бросила.
Коротко, без особых подробностей обрисовала случившееся с ней. Пока Ольга говорила, Агафья накрыла стол.
– Садитесь, ешьте.
– Кивнула на Константина: - Он-то чего ради помогать тебе взялся?
Костя не стал ждать объяснения, а проглотив варёную картошку, запил молоком и ответил:
– Длинная история. Как-нибудь в другой раз... Пока скажу только, что Оля жена моя. Ребёнок у нас будет. Документы нужны, чтоб зарегистрировать его.
– А ты сам-то кто будешь, или тоже длинная история?
– То ли сообщение ещё об одном внуке или внучке не произвело впечатления, то ли женщина так хорошо держалась.
– Родом из Красноярска, до революции дед кондитерскую фабрику там держал, дом и сейчас, поди, стоит...
– Ольга тебе что-нибудь про нашу семью говорила, нет?
– Про детей, про то, что муж с войны не вернулся...
– пожал плечами, - а что ещё?
– Ещё? Ещё тоже как-нибудь в другой раз, - усмехнулась жёстко, одними губами.
– Пойду Евдокию позову. Сестра это Ольгина двоюродная. Лампу потушу. Сидите тихо. Там, - кивнула головой на закрытую дверь второй комнаты, - девчонки спят. Не дай Бог проснутся, увидят мать... Малые ещё, проговорятся где - беда. - Накинула полушубок, сунула ноги в валенки, строго глянула на Ольгу: - Не вздумай показаться! - И вышла.
В комнате, слабо освещавшейся керосиновой лампой, повисла тишина. Ольга молча, не двигаясь, как мраморное изваяние сидела за столом. Он нащупал её ладонь, почувствовал, как холодны её пальцы, хотел согреть, но она высвободила руку, продолжая сидеть каменным истуканом.