Сталинка
Шрифт:
Раскрасневшийся с морозу, черноволосый, черноглазый, усатый, высокий, крепко скроенный мужик ввалился в ЗАГС Удерейского районного центра. Пальто нараспашку. В одной руке бутылка вина, в другой - пакет с конфетами. Моложавая регистраторша хотела было одёрнуть нарушителя спокойствия, но он бухнул на стол бутылочку, пакет и распахнул руки в стороны:
– Это же откуда на нашу женатую мужскую голову такую женщину взяли и тут посадили?
– и уставился на неё блестящими чёрными глазами.
– Вы зачем пришли?
– и засмущалась.
– Ну, то есть, по какому делу?
–
– весь его вид говорил, что теперь уже он будто бы растерялся.
– Думал тут сидит старуха, а тут... вы.
– Да вы не смущайтесь. Я вас не съем. Так вы по какому вопросу?
И он всё так же, не сводя с неё глаз, полез по карманам...
– Сын у меня родился, зарегистрировать бы надо. А вы... тут до скольки работаете?
– и продолжил поиски документов, выкладывая на стол содержимое карманов.
– У вас сын родился, жена значит есть...
– Ну, да сын родился. Так отец от того не ослеп. Красивых женщин вижу.
Регистраторша украдкой вздохнула. И лет сорок, и замужем не была. И детей нет. Женат? Сын родился? Ну и что. Она на чужую семью не зарится. Но может и ей кусочек женского счастья перепадёт? Своих-то удерейских мужиков знала наперечёт: кто с войны калекой вернулся, кто пьянь беспросветная, а кого жена на притужальнике держит, а тут такой - откуда только взялся?
– Вот, - он, наконец, шлёпнул перед ней паспорт и две каких-то бумажки.
Ну да, вот сейчас и посмотрит, кто таков и откуда взялся. Ага, геологоразведка, посёлок Бурный. Туда и дороги-то нет, только зимник. Так что до жены - семь вёрст до небес и всё лесом. А она вот и он... вот.
– Ну что ж? Давайте регистрировать.
– Открыла толстенный журнал, макнула перо на красивой розовой ручке в чернильницу:
Отец - Буденков Константин Александрович 1910 года рождения, - повторяла вслух, всё что писала.
– А мамаша? Где документы?
– Так вот, - он подвинул свидетельство о рождении.
– Вы что не расписаны?
– М...
– И всё равно мне нужен её паспорт.
– Расписаны мы... а паспорт... чёрт, куда же я его засунул? Неужели дома забыл? Вот же незадача. Придётся уезжать ни с чем.
– И с сожалением глядя на регистраторшу, добавил: - Второй раз уже сама поедет. А я уж думал познакомиться с вами... поближе...неужели не судьба?
– Почему же не судьба?
– она передёрнула плечами.
– Свидетельство о рождении её есть - значит, год рождения и имя отчество установлено. А фамилия... очевидно ваше. Так что ехать ей сюда вовсе не к чему. Вот и справка от вашего фельдшера есть. Только что же вы сына с прошлого года никак не регистрируете? Дата рождения тут...
– А-а-а!!!
– широко заулыбался он, - это же фельдшер Новый год ещё отмечает, вот и ошибся.
– М-м-м.. да.
– Поеду назад, пусть переписывает, старый пень! Вот и выходит... не судьба...
– и с такой грустью посмотрел ей в глаза!
– И вообще не везенье одно сегодня, встретил красивую женщину - так нет, катись домой! А и катиться только завтра. Пойду искать, где переночевать.
– Нет... уж! Я в журнал запись почти внесла, что теперь прикажите делать?
– Простите, Хрита ради!
– и склонил перед ней чёрную шевелюру, чуть кося блестящим глазом: - Повинную голову меч не сечёт.
– Ох, диктуйте!
Ага,
– Ну что вы так смотрите? Прямо неудобно становится, - её щёки покраснели и даже кончики ушей налились пунцовым цветом.
– А первого января и родился. Вот пока праздник отмечали, то да сё... вот и задержался.
Она заполнила журнал, формуляр свидетельства о рождении, отдала ему, вернула его бумажки, приложив ещё одну маленькую записочку:
– Это мой адрес. До окончания рабочего дня ещё пара часов. Живу я одна, так что могу пустить переночевать... коли вам негде...
Это даже не радость, он просто ликовал! Какоё дело выгорело! Какое дело! Он готов был пуститься в пляс.
– И вино заберите. Нам не положено.
– Ну что вы? Я за вами зайду, а нам - он с нажимом высказал последнее слово, - а нам положено. Верно? Что же я буду плутать по райцентру? Вместе и пойдём. Простите, вас как по имени... отчеству?
– Елизавета Фёдоровна я, ну ваше имя отчество - мне известно.
– Она улыбалась грустно и немного растеряно.
– Елизавета, стало быть?
– и ему отчего-то стало жаль эту женщину.
– У вас и имя красивое.
Больше в этот день никто никого не регистрировал. Никто не родился и никто не умер. Елизавета Фёдоровна сидела за столом, одна в своём рабочем кабинете и смотрела в темнеющее окно. Зимой в Сибири сумерки наступают рано. Вот так и в её жизни. Только что была молодая и красивая и парни вились возле неё... Да нет, нет! Она не приукрашивает! Перед самой войной даже замуж один предлагал, собирался дом собственный строить... а она, она тогда любви ждала, чтобы как в книжках, чтобы он цветы приносил, вечером при луне красивые слова говорил, а он... вместо цветов чулки подарил. Сказал, коли дом строить, то копеечка к копеечке подбираться должна, а чулки - вещь полезная. И так ей тогда не по себе стало, что просто больше видеть его не могла. Отец ругался, что вот останется девкой - вековухой, будет знать! И точно, теперь знает. Отец как ушел на фронт - так ни одного письма они с матерью не получили. Потом пришла бумага, что пропал без вести. Мать решила поехать по госпиталям, где совсем тяжёлые без рук, без ног лежат, думала, может там его найдёт. Не нашла, так и осталась сиделкой в военном госпитале, откуда писала ей письма и всё просила внука или внучку родить.
Хлопнула дверь:
– Елизавета Фёдоровна? Не пора ли домой?
– Да, да, конечно. Простите, вот задержалась... дела.
– И накинула на голову пуховую шаль: - Пойдёмте.
Они шли по улице, и ей казалось, что живут они вместе уже много лет, просто он уезжал в длительную командировку и вот теперь, теперь вернулся! Она старалась шагать рядом, но не успевала за его шагом и чуть не поскользнулась, а он, он взял её под руку! Она поправила сбившуюся шаль, заглянула ему в лицо:
– Надо бы в булочную зайти, дома хлеба - ни кусочка.