Становление личности. Избранные труды
Шрифт:
2. Второе возражение не столько специальное, сколько связанное со здравым смыслом. Правдоподобно ли предположение, что нынешние интересы личности – это остатки прошлого удовлетворения? Эта теория фактически утверждает, что я сейчас люблю рыбалку, потому что много лет тому назад мой отец поддерживал меня. Это утверждение имеет некоторый смысл в качестве исторического , но не функционального факта. «Энергия» моей страсти к рыбалке, находящаяся здесь и сейчас, простирается в будущее (я надеюсь пойти на рыбалку в следующую среду), а не в прошлое. Взрослые мотивы – это бесконечно разнообразные, самоподдерживающиеся, современные системы. Они – не
3. Наконец (и это самое фатальное), многие мотивы не имеют обнаруживаемой связи с первичными влечениями. Легко опознать голод, жажду, секс, усталость, кислородный голод как мотивы, вырастающие из изменений тканей тела, из недостатка или избытка стимуляции нервных окончаний. Но у многих сложных мотивов взрослых нет никакой видимой связи ни с этими влечениями, ни с «инстинктивными энергиями» Фрейда. Психолог (сторонник теорий S – R или психоаналитик) может утверждать , что интересы взрослого прослеживаются до его предпочитаемых неизменных энергий, но он не способен доказать , что это так. Взрослый может хотеть быть филателистом, ученым, путешественником, филантропом, священником; он желает поддержать ООН, обеспечить возможности для своих детей, осуществить то, за что несет ответственность. Ни один из этих интересов нельзя прямо проследить до влечений.
Невролог Гольдштейн сказал, что влечения управляют только больным человеком. Только психически больной человек одержим своими потребностями в пище, комфорте, выделении, сексуальном удовлетворении. Нормальные люди отводят этим влечениям их место, но более заинтересованы тем, что Гольдштейн называет «самоактуализацией». Это понятие охватывает системы основных интересов взрослых [437] .
Теории изменяющихся мотивов
В противоположность теориям реактивности мы теперь исследуем то, что Вудвортс называет «теориями первичности поведения» [438] . Эти теории настаивают на том, что бо́льшая часть наших повседневных действий не служит удовлетворению базовых влечений. Наше поведение большей частью связано с текущими, исследовательскими, приспособительными отношениями с окружением. Хороший пример этого – детская игра. Это всепоглощающий мотив для ребенка. Даже когда его первичные влечения довольно сильны, ребенок продолжает играть. Чтобы прекратить играть, ребенок должен быть очень и очень голоден. Только тогда, когда влечения достигают высокой степени интенсивности (он оказывается очень голодным, или очень усталым, или очень хочет в туалет), игра временно (но только временно) прерывается.
Кажется, что мотивы этого типа (в отличие от первичных влечений) невозможно насытить. Подаренная игрушка может надоесть, но от этого ребенок не перестает действовать (как при «снижении напряжения»), а обращается к новой исследовательской и игровой активности. Взрослый также первично мотивирован оставаться в контакте со своим окружением через манипулирование, наблюдение, исследование, болтовню.
Никто не отрицает, что органические влечения являются важными факторами в мотивации. Вопрос в том, могут ли они объяснить все, что человек делает с тем, чем он располагает. Сочетание интересов и умений музыканта заметно мотивирует его, то же самое касается ученого, няни, исследователя. Каждый черпает энергию из своего собственного стиля взаимодействия со своим миром. Говорят, что теория влечений занимается существенным в мотивации, но ей не удается охватить «бесценное несущественное».
Исследовательская тенденция. Много лет специалисты по психологии животных не замечали потенциальную значимость непрерывного исследовательского поведения животных. Они были слишком заняты изучением первичных влечений голода, жажды, секса, утомления. Однако в последние годы была замечена существенная разница между этой исследовательской тенденцией и другими влечениями [439] .
Исследование – непрерывная активность, основа большой части научения. Оно не насыщается по типу «снижения напряжения». Этот факт ведет нас к заключению, что «эстетические» влечения и влечения к «активности» – это, собственно, совсем не влечения, и они должны быть отнесены к совершенно другой категории мотивации.
Компетентность. Для обозначения всего, что ребенок делает, когда не находится под непосредственным влиянием дискомфорта, сильных влечений или опасности, Р. У. Уайт предлагает понятие «компетентность» [440] . Свободная от конфликтов активность включает исследование, манипулирование, наблюдение, слушание, таскание-толкание-бросание предметов, бег, лазание, «делание» вещей, имитирование родителей, взаимодействие с товарищами по игре. Ни одна из этих спонтанных активностей не «снижает напряжение», как и исследовательская активность. Уайт говорит: «Как только ребенок начинает играть в своей кроватке, он знает, что гипотеза снижения напряжения неверна». Этот автор добавляет, что фрейдистская доктрина, считающая возраст от шести до тринадцати лет «латентным периодом», на самом деле – курьезный миф. Развитие ребенка в этот период далеко от «латентности». Он стремительно приобретает компетентность. «Миф» вырастает из допущения, что ведущий мотив в жизни – сексуальный (в широком смысле), а в течение этого периода, согласно Фрейду, не происходит разительных изменений в психосексуальном развитии.
Бо́льшую часть компетентности, к которой стремится ребенок, он ищет в социальной области. Он желает внимания, он хочет любви, и он получает удовольствие от игры с другими детьми. В этих случаях он, несомненно, отчасти научается через вознаграждения или отвержения со стороны других. Но в большинстве несоциальных дел ребенок (как и взрослый) – лучший судья собственных успехов. Он знает, что повышает его самооценку, что травмирует его как неудача или радует как достойный результат, что соответствует его собственному образу себя. Следовательно, если теория подкрепления имеет объяснительную ценность, это должно рассматриваться в значительной степени в понятиях самовознаграждения и самонаказания.
Когда мы обращаемся к взрослости, понятие компетентности столь же необходимо нам, как и в детстве. Большая часть того, что делает взрослый, проистекает из его арсенала личных умений и интересов. Как и у ребенка, у него есть множество биологических потребностей (в еде, убежище, сексе), которые могут соединяться с его интересами или отвлекаться от них. Но они не могут объяснить устойчивую побудительную силу эстетической, интеллектуальной, религиозной или экономической активности.
Мы не можем полностью выводить интересы нормального здорового взрослого человека из того способа, которым индивид справляется со своими младенческими инстинктивными проблемами (как считает теория сублимации и защиты эго Фрейда), но мы не должны отрицать, что многие из страстных интересов взрослого возраста могут содержать некоторую примесь агрессивных или символических сексуальных сил. В самом деле, чем более «страстным» (навязчивым) является интерес, тем больше мы можем полагать, что он внушен бессознательным сексуальным или агрессивным давлением. Но в норме центральные мотивы взрослого возраста коренятся в более спокойной разновидности интересов – в интересе, подразумевающем компетентность.
Было бы ошибкой сказать, что «потребность в компетентности» – простой и суверенный мотив жизни. Однако она действительно не хуже любой другой потребности (и лучше, чем сексуальная) подходит для обобщения всей биологической истории развития. Мы выживаем благодаря компетентности, мы развиваемся благодаря компетентности, мы «самоактуализируемся» благодаря компетентности.
С исследованием и компетентностью связаны другие современные понятия. Они также переносят акцент в мотивах человека с механически однообразной реактивности на проакцию и ориентацию на будущее.