Становление личности. Избранные труды
Шрифт:
Таким образом, получается, что в условиях тотально контролируемой внешней среды, максимального давления на индивида, личность (или важные ее области) может быть перевернута вверх дном. Еще не известно, сможет ли тот, кто в конце концов бежит из обстановки принуждения, когда-либо полностью восстановить свои предыдущие системы убеждений и ценностей.
Некоторые исследователи развивали ту точку зрения, что эти крайние трансформации обусловлены действием трех сил: слабости, зависимости и страха [debility, dependency, dread]. Эта «теория DDD » утверждает, что интенсивное и одновременное действие этих сил раньше или позже сломит любое сопротивление предложениям мучителей [415] . Вероятно, теория должна больше подчеркивать утрату обычной социальной опоры и полную инверсию социальной системы, ситуации и ролей, в которых находится жертва [416] .
На рисунке 6 делается попытка обобщить данные различных исследований социального стресса и давления на личность. Видимо, происходит следующее: обычно стрессовое изменение в социальной ситуации сначала вызывает реакцию дезорганизованного типа, возбуждение некоторых «внутренне аномальных» механизмов. Под воздействием внезапной болезни, потери работы, тяжелой утраты или ареста индивид вполне может чувствовать себя подавленным, дезориентированным, он может начинать защищаться или отрицать несчастье. Когда давление возрастает (как на жертв нацистов или в первые месяцы заключения), сопротивление увеличивается. Человек ищет разумных решений, посвящает себя сохранению своей целостности, упорно старается сохранить свои старые убеждения и ценности. Однако в конце концов (как в случае промывки мозгов) личность может быть перевернута вверх дном и подчинена (без сопротивления) очень изменившимся условиям. Предположительно, для большинства личностей существует переломный пункт, для некоторых раньше, для других позже. К счастью, у большинства людей крайний предел никогда не проверяется.
Рис. 6. Обобщенные отношения между силой эго и стрессогенными социальными изменениями Индивидуальная структура и коллективная структура
В этой главе мы предприняли трудную задачу разобраться в связи личностной системы с социальной системой. Мы попытались избежать двух ловушек: во-первых, той, в которую часто попадают психологи и психиатры; во-вторых, той, в которую попадают неосторожные социологи и антропологи.
Индивидуалистическая ошибка: личность рассматривается как изолированная единица без упоминания о ее становлении в социальном окружении и зависимости от него. Человек живет и умирает в блистательной изоляции. Его поведение последовательно от ситуации к ситуации. Культура, общество, ролевые отношения рассматриваются просто как беспокойные детали, которые надо отмести в пользу структуры характера, фиксированной организации, неизменных черт и закрытой самости.
Культуралистская ошибка: мысль, что личности, по сути, нет. Да, есть биологический организм, но все, что он делает, является продуктом социальных, культурных, ситуативных сил. Этот взгляд отказывает личности в самодостаточности, но наделяет самодостаточностью культурные институты, социальные системы и ролевые отношения. С этой точки зрения индивид – просто досадная помеха для социальной науки.
Многие авторы ставят «социальное» и «индивидуальное» в отношения диалектического противоречия. Их рассматривают как находящиеся в постоянном конфликте. Юнг говорит, что мы не можем избежать отпечатка архетипов и социальной традиции; в то же время у каждого из нас есть влечение к индивидуализации, негативизм по отношению к племенным путям и желание быть собой. Энгьял также постулирует две противоположные потребности: одна – приспособиться к другим людям (гомономия), другая – быть независимым в своей жизни (автономия) [417] . Человек – это и зеркало своей культуры, и самодостаточный светильник.
Но этот диалектический подход оказывается неудовлетворительным по той простой причине, что ничто в личности не бывает чисто «социальным» и ничто не бывает чисто «индивидуальным». Нет такого конкретного разделения. Конечно, есть истина в том, что говорят эти авторы, но они почти не дают нам научной основы для решения проблемы этой двойственности.
Мы считаем, что лучший подход – развести две системы рассуждений. Мы легко можем идентифицировать личностную систему, существующую «под кожей». Это ставит нас лицом к лицу со многими проблемами «индивидуальной структуры». Мы также можем идентифицировать институты, обнаруживаемые в культурных и социальных системах, включающих ролевые отношения многих людей. Здесь мы имеем дело с «коллективной структурой». Оба подхода валидны. И для полного описания человеческого действия (которого еще не пытается дать ни одна отдельная наука) нам нужны они оба.
Давайте рассмотрим пример. Добрая леди приносит цветы больному другу в больницу. Этот простой поступок может, если мы захотим, привести нас к «внутренней структуре» (системе личности). Мы спрашиваем: характерен ли для нее этот поступок? Да, мы обнаруживаем, что она почти всегда внимательна и великодушна в своих действиях. Поступок естественно вытекает из ее системы убеждений и ценностей, из ее структуры привычек и черт. Получив таким образом поступок, приспособленный к нашей оценке ее личности, мы довольны.
Но тот же поступок, если мы пожелаем, также ведет нас ко «внешней», или коллективной, структуре (социальной системе). Она бы не смогла купить цветы, если бы не играла роль покупателя в цветочном магазине и тем самым не была бы винтиком в торговой системе своей культуры. Она бы не смогла доставить цветы в больницу, если бы не приспособилась к часам посещения и предписаниям этой «внешней» социальной системы. Во многих отношениях личностная система этой доброй леди пересекается с торговыми, транспортными и медицинскими системами ее сообщества.
Короче говоря, личность – это «агрегат внутри агрегата, структура внутри большей структуры, часть которой она составляет» [418] . Тщетно спрашивать, какая структура более «реальна». Так происходит, что психологи особенно интересуются системой личности, а социологи и антропологи – внешними системами. Любой из этих взглядов оправдан избранным углом зрения. Но всем надо видеть и свободно признавать многочисленные точки пересечения и взаимозависимости двух структур, как мы попытались это сделать в данной главе.
РезюмеЛичность – это система внутри матрицы социокультурных систем. Это «внутренняя структура», включенная во «внешние структуры» и взаимодействующая с ними. Внешние (коллективные) структуры вообще не могли бы существовать при разрушении составляющих их личностных систем. Но и никакая личностная система не могла бы быть тем, что она есть, и существовать длительное время без окружающих коллективных систем.
Некоторые теории пренебрегают внешними системами. Возможно, в этом можно было бы обвинить психоанализ, экзистенциализм и персонализм. Распространено также пренебрежение к личностным системам. Виновниками этого могли бы быть признаны последователи теории ролей, культурологи, марксисты и некоторые социологи. Трудно найти верный баланс. И мы до некоторой степени можем извинить их односторонность, ссылаясь на то, что каждый специалист имеет право на свои собственные пристрастия.
В данной главе мы попытались сохранить разумное равновесие, хотя в оставшейся части книги будем заниматься главным образом «внутренней системой». Особой нашей целью было исследование точек пересечения.
Ребенок неизбежно усваивает (с помощью принципов научения) культурные способы и неизбежно принимает роли, соответствующие его статусу внутри семьи. Позднее он осваивает много заданных ролей внутри многих социальных систем. Его поведение модифицируется в пределах каждой социальной ситуации, с которой он сталкивается. На протяжении жизни он воплощает «базовую личность», подходящую для его культуры и субкультур. В некоторой степени он сгибается под ветром социальных перемен. Если изменения сильны и достигают крайностей, как в случае промывки мозгов, вся его личность может измениться.
В то же время мы обнаруживаем, что реальная культура допускает широкий диапазон приемлемых вариаций в личном поведении. Социальные ситуации также до определенной степени либеральны и существует много способов удовлетворения ролевых ожиданий. Большая игра в социальной системе предполагает большую (хотя и не безграничную) личную изменчивость.
Соответственно, структура личности допускает диапазон изменчивости. Черты и установки структурированы верхним и нижним пределами. Благодаря этой свободе человек может с большей легкостью отвечать требованиям своей культуры, мгновенной ситуации и своих ролей. На основании этой внутренней гибкости социальной и личностной систем в норме достигается их взаимная адаптация и успешное пересечение.Глава 9. Развитие мотивов
Взрослый и ребенок – Эмоции – Теории неизменных мотивов – Критика теорий неизменных мотивов – Теории меняющихся мотивов – Резюме
Проблема мотивации – центральная для психологического изучения личности. Некоторые авторы утверждают, что эти две проблемы совпадают. Мы не принимаем эту крайнюю точку зрения, но согласны с тем, что любая теория личности вращается вокруг анализа природы мотивации. Под мотивом мы имеем в виду любое внутреннее состояние человека, вызывающее действие или мысль.
Взрослый и ребенок
В общем и целом жизнь человека течет от тотальной младенческой зависимости к относительной независимости в юности и далее к социальной ответственности во взрослом возрасте. Такая радикальная трансформация личности должна производить большие изменения в мотивации.
Рассмотрим сначала двухлетнего ребенка. Как бы сильно мы ни любили его, мы вынуждены признать, что он – «антиобщественный элемент». Чрезмерно требовательный, он не выносит задержки в удовлетворении своих импульсов. Он ищет удовольствия, нетерпелив, разрушает все вокруг, лишен совести и полностью зависим. Собственный голод, собственное утомление, собственные телесные желания, его потребность в активности, игре и комфорте – вот его единственные заботы. Его никогда не волнуют удобства и благосостояние других. Он не выносит ни фрустрации, не соперничества. С его точки зрения, его мать, его семья, его мир должны посвящать себя немедленному удовлетворению его прихотей. Если бы взрослый был наполовину так эгоцентричен, как двухлетний ребенок, его бы сочли криминальным психопатом. Философ Гоббс однажды сказал: «Безнравственный человек – это всего лишь ребенок, выросший сильным».
В противоположность ребенку, зрелый взрослый обладает мотивами, которые контролируются, социально релевантны и довольно хорошо интегрированы в запланированную карьеру. Таким человеком предстает Толстой в описании Честертона.
«Толстой – не только величайший романист, но также и человек с реальными, твердыми и серьезными взглядами на жизнь……Он один из двух или трех человек в Европе, обладающих таким полностью собственным отношением к вещам, что мы могли бы точно предугадать их взгляды на все – на шелковую шляпу, закон о местном самоуправлении, индийскую поэму или фунт табака. Эти люди – Толстой, м-р Бернард Шоу и мой друг м-р Хилер Беллок. Они во многом диаметрально противоположны друг другу, но у них есть одно существенное сходство: их мысли, убеждения, мнения о каждом предмете на земле вырастают естественно, как цветы в поле. Есть определенные взгляды на определенные вещи, которые они должны принимать: не они формируют мнения, мнения формируют их. Возьмем, к примеру, в случае Толстого простой перечень разных объектов, которые я выше написал в случайном порядке: шелковая шляпа, закон о местном самоуправлении, индийская поэма, фунт табака. Толстой бы сказал: “Я верю в предельно возможное упрощение жизни; следовательно, эта шелковая шляпа – ужасная глупость”. Он бы сказал: “Я верю в предельно возможное упрощение жизни, следовательно, этот закон о местном самоуправлении – просто мелочный компромисс, нехорошо разбивать централизованную империю на нации, надо разбить нацию на индивидов”. Он бы сказал: “Я верю в предельно возможное упрощение жизни, следовательно, меня интересует индийская поэма, ибо восточная этика, при всем ее очевидном великолепии, гораздо проще и более толстовская, чем западная”. Он бы сказал: “Я верю в предельно возможное упрощение жизни, следовательно, этот фунт табака – дьявольская вещь, заберите его”. Все в мире, от Библии до рожка для обуви, Толстой может свести и сводит к этому основному фундаментальному толстовскому принципу – упрощению жизни» [419] .
Мы можем отбросить (как литературное преувеличение) утверждение Честертона, что только «два или три человека» настолько хорошо интегрированы, что можно точно предугадать их взгляды на все. Среди ваших или моих знакомых тоже найдутся такие. Однако эта зарисовка служит нашей цели, так как демонстрирует, насколько далеко мотивационные системы взрослых уходят от импульсивных, бессвязных, эгоцентричных мотивов раннего детства.
Эмоции
Слова мотив и эмоция имеют один и тот же латинский корень ( movere – двигаться). Эмоции движут нами; то же делают мотивы. Тогда какова их связь?
Эмоцию лучше всего определить как «возбужденное состояние организма». Некоторые эмоции специфичны по отношению к актуальной потребности: боль, голод, страх, сексуальное желание; другие более обобщенны и устойчивы: тревога, депрессия, нежность, почтение. Каков бы ни был их чувственный тон или длительность, эмоции ценны тем, что сигнализируют нам: «что-то происходит неправильно», или заверяют – «все в порядке». Они часто выступают в качестве тонизирующего средства, помогая индивиду получить то, в чем он нуждается для физического выживания, защиты и дальнейшего роста своей личности. Но очень сильные эмоции становятся разрушительными и перестают служить приспособительной цели.
Природа эмоций еще не полностью понята, хотя им отводится большая глава в любой книге по общей психологии. В контексте личности мы можем сказать, что эмоции – это субъективная окраска мотивов, особенно тех, которые блокированы или находятся в конфликте с другими, или достигли внезапного и неожиданного успеха на пути к своей цели. Так как наша задача – понять устойчивую структуру мотивов, мы опустим обсуждение «возбужденного» эмоционального состояния, которое часто сопровождает их [420] .
Теории неизменных мотивов
Несмотря на очевидность громадного различия между мотивами двухлетнего ребенка и взрослого, несколько важных теорий говорят нам, что мотивы людей, по существу, одни и те же от рождения до смерти. Одинаковые влечения, потребности и инстинкты сохраняются у нас с колыбели до могилы. Давайте исследуем некоторые из основных положений этой точки зрения.
«Удовольствие и боль – наши верховные правители». У этого известного высказывания Иеремии Бентама всегда было множество сторонников со времен древних греков до нынешних дней. В старые времена представители киренской школы утверждали, что всех людей мотивирует поиск положительного удовольствия; эпикурейцы считали, что главная цель человека – избежать боли. В девятнадцатом веке в большинстве экономических и социальных теорий и в политике Запада доминировала утилитаристская школа мышления. Ее представители соглашались с Миллем, что человек физически не способен ничего желать, если мысль об этом ему неприятна. В нынешней психологии снова, как при эпикурейцах прошлого, акцентируется избегание боли и дискомфорта. «Снижение напряжения» объявляется верховным мотивом. Провозглашается, что все наше поведение стремится к равновесию, спаду, гомеостазу или бегству от напряжения.