Становление
Шрифт:
— А что вы скажете про этого… Петра Алексеевича Палена? Мне вообще кажется, что он попал в сегодняшнюю компанию случайно, — сказал Алексей Борисович Куракин, отпивая вино из бокала.
— Уж и не знаю, — задумчиво рассуждал Александр. — Он прибыл за назначением, но что меня смущает, так должность придумана под него. Было наместничество Рижское, стало генерал-губернаторство, а он генерал-губернатор. А еще государь принимал его более приличного, почитай сорок минут. Заметили, как он находил общие темы со всеми приглашенными? Не чета Сперанскому.
— Насчет моего секретаря, я бы не согласился, брат, — встал на защиту
— Все заметили, как Вяземский прятал свою дочь от Сперанского? — сказал Степан Куракин и братья рассмеялись.
Андрей Иванович Вяземский настолько сторожился Сперанского, что, порой уходил в другой угол залы, чтобы только не столкнуться с Михаилом Михайловичем.
— Ну так чего же было приводить свою дочь? Знаем мы все, что он ее принял и благоволит к Екатерине Андреевне, так зачем же мучить девицу более мужскими встречами? — высказался Александр.
— Мда… А ведь скажут завтра в обществе, что Сперанский пробовал ухлестывать за Колывановой. Впрочем, как по мне, так и не самая плохая партия. Если песенка Сперанского станет гимном Российской империи, да разгребутся, наконец, завалы в Сенате, то еще не понять, каким героем выйдет наш протеже. Между прочим, ему уже отписали имение под Белгородом аж пять сотен душ. Сперанский думает, что три сотни, ан, нет, пять сотен! — сказал Александр Борисович и вновь задумался. — Что думаете о Ростопчине Федоре Васильевиче?
— Плут, этот уже завладел расположением Павла, вероятно, Ростопчин только усилится. Тут бы я сравнил его с Аракчеевым, только Алексей Андреевич Аракчеев более прямой. Вот попомните мои слова, братья, эта прямота сгубит его! А Ростопчин будет главным интриганом при дворе, — высказался Степан Борисович и с его оценкой все согласились.
Еще братья обсудили Юрия Александровича Неделинского-Мелецкого и пришли к выводу, что этот деятель не конкурент. Довольствуется своим положением статс-секретаря и не захочет никаких иных почестей и постов, только бы сохранить имеющееся положение.
— Все, братья, я спать. Устал за сегодня, — сказал Александр, а Алексей уговорил Степана раскинуть карты, да еще попить вина.
*………….*………….*
Петербург.
Дом Вяземского
17 января 1796 года. Ночь
— Это просто неприлично! — возмущался Андрей Иванович Вяземский. — Вы смотрели на него Катерина, а он на вас.
— Папа, но я не давала никакого повода, — переходя на французский язык, чуть ли не плача, оправдывалась Екатерина Андреевна Колыванова, внебрачная, но признанная дочь Вяземского.
— Все видели, как этот выскочка, слуга, сын поповский, не сводил с вас взгляда, — продолжал возмущаться Вяземский.
Екатерина Андреевна хотела возразить. Ей не показалось, что господин пиит, именно в таком амплуа она и запомнила Сперанского, немного на нее смотрел. Были моменты, когда она и сама бросала взгляды в сторону молодого и даже несколько привлекательного мужчины. Но возражать отцу, когда тот в гневе, просто бесполезно.
— Почему вы, Катерина, так мало смотрели на князя Александра Борисовича Куракина? Я же говорил вам, что это замечательная
— Я смотрела, батюшка, он меня не замечал. Может до сей поры князь Александр не может забыть свой амур со шведской графиней? [с Евой Софией фон Ферзен у Александра Куракина был самый яркий роман] — дочь подошла и обняла своего батюшку. — Папа, все образуется. Месье пиит не посмеет свататься, может еще и с князем срастется.
Екатерина Андреевна успокаивала отца, но на сердце было тяжело. Она не хотела выходить замуж за уже далеко не молодого Александра Куракина, пусть тот и выглядел моложаво. Ей, вероятно, и приглянулся бы пиит, да чего там, понравился, вот только она прекрасно понимала, что отец не выдаст дочь за того, кто только недавно и сам стал дворянином, да и только-только вышел в свет. Но стихи!.. А какой величественный гимн! А как он смотрел!
Глава 8
Глава 8
Петербург.
16 февраля 1796 года.
Всё… Можно немного выдохнуть. Все дела, что были в Сенате, рассмотрены, если не считать тех, что поступили в последнюю неделю. Действительно, проделан колоссальный труд. В итоге разгребли более двенадцати тысяч дел.
Почему больше, чем было изначально? Так посыпались иски, как из рога изобилия. Как прознали дворяне, да и знатные купцы, что, наконец-то, Правительствующий Сенат заработал, так и давай свои проблемы выставлять напоказ, да дела заводить. До пятидесяти дел могли приходить в один день. С такой текучкой, если только без усиления и аврала, было не справиться, и получалось, что после нашей работы, когда старые проблемы решились, ворох новых дел стал бы только расти.
Я пошёл иным путем. Как обычно, через Алексея Борисовича Куракина, моего непосредственного начальника, удалось провести важное изменение. Изменили государственную пошлину, которую нужно было платить за обращение в Сенат.
Так, теперь, кроме установленной, фиксированной стоимости державной пошлины, «своим» решением генерал-прокурор назначил дополнительный сбор. Первое, что было введено, плата за срочность. Хотите первоочередное рассмотрение своего дела, заплатите больше. И тут важно понимать, что и раньше истцы платили за то, чтобы именно их дело вообще подверглось рассмотрению, но всё «мимо кассы», кому-нибудь из сенаторов.
Второе, что ввели, это прогрессивную шкалу государственной пошлины, когда дела, связанные с большими деньгами, как и с поместьями, стоили больше. Почему так? Так те, кто орудует сотнями тысяч рублей, разве не в состоянии заплатить шестьсот-семьсот?
Коррупция. Тут ей не пахло, а прямо-таки воняло. Но бухгалтерию я разработал самолично, как и были заказаны отрывные талоны с водяными знаками. Заказ от Правительствующего Сената был благосклонно принят на Красносельской бумажной фабрике. И уже через три дня — вот что угрозы в сумме со взятками животворящими делают — поступили бланки отчётной документации. Мало того, генерал-прокурор подписал приказ о том, что потеря таких бланков сулит не только административные взыскания, но и, при системных нарушениях, уголовные наказания.