Старое платье королевы
Шрифт:
К слову о магах... Почему я слышала только о мэтре Оллене? Не может ведь не быть других! Разумеется, они не посвящены в эту авантюру с двойником королевы, но... Они же маги! Неужели не отличат копию от оригинала? Или мэтр Оллен настолько силен, что сквозь его чары никто не способен пробиться? Наверно, так... Вот только мысли об этом странном чародее тревожили меня все больше. Он меня не пугал, нет, но чем больше я думала о нем, тем сильнее мне делалось не по себе,точнее описать это чувство я не возьмусь. .. Но ведь канцлер доверяет мэтру Оллену, не так ли?
«Как все запутано», – подумала я, спускаясь
– Мне доложили, что вы мужественно терпели муки голода, дожидаясь моего возвращения, хотя я вовсе не просил этого делать, – встретил мeня канцлер.
Вид у него был не такой мрачный, как днем, но опасный блеск в глазах остался прежним. Этими глазами он напоминал мне кота, сообразила я наконец, вроде того, что жил у сторожа (а вернее, гулял сам по себе). Такие же светло-зеленые и хищные,и по их выражению ничего не поймешь...
– Я подумала: скверно будет, если я вдруг перерасту ее величество, – повторила я свои мысли и добавила неожиданно для себя самой: – Хотя, наверно, за неделю не многое изменится.
– Неделю?
– Ну или две. Вы же сказали, ее величество обязательно поправится.
– Если бы мечты претворялись в реальность, сударыня... – он вздохнул. – К сожалению, пока все по–прежнему... Меня радует ваша рассудительность, но морить себя голодом все-таки не нужно, тем более, я обещал вам отбивную за хорoшее поведение. Присаживайтесь .
– Кажется, я вела себя не слишком-то хорошо...
– пробормотала я, села и в изумлении уставилась на свою тарелку.
– О делах – после ужина. Ну, что вы смотрите на мясо, будто впервые видите?
– Такое – впервые, – созналась я, несмело взяв нож и вилку.
В пансионе мясо мы видели редко, обычно по праздникам: тогда подавали рагу или что-то наподобие этого – обычно весьма есткое и жилистое, но и это казалось нам пищей Богини. В обычные дни в супе можно было обнаружить кусочек птицы, пошедшей на бульон, но не более того: остальное, наверно, доставалось учителям. Странно было слушать рассказы домашних девочек о том, что на ужин им полагается целая куриная ножка или грудка, не говоря уж прочих лакомствах.
Сейчас же передо мной на широкой тарелке исходил соком и ароматным паром огромный ломоть мяса. От умопомрачительного запаха я даже забыла, что собиралась сказать,и несмело надрезала краешек.
Это было неверoятно! Я бы, наверно, до утра просидела, наслаждаясь незнакомым вкусом, если бы канцлер не прервал мои грезы коротким:
– Ешьте, остынет ведь. О чем вы так замечтались?
– Подумала – вот бы угостить Сэль, и Юну, и... Это мои подруги, - пояснила я. – Но я понимаю, это невозможно. Ни у одного благотворителя не хватит денег, что бы в пансионе подавали такое хотя бы по праздникам.
– Хорошо, что вы это понимаете. Однако инспекция этим заведениям не повредит. Судя по вашему виду... я хочу сказать,тому, в котором я вас узрел впервые, средства,и не только благотворительные, но и казенные, расходуются весьма прихотливым образом и идут куда угодно,только не на содержание учениц.
– В нашем пансионе все в порядке! – поспешила я заверить, придя в ужас: вдруг госпожу Увве обвинят в растрате или чем-то подобном?
– То есть. .. очень строго, конечно, но у нас
– Поэтому незачем привыкать к хорошей удобной одежде, вкусной пище и теплым спальням, вы это хотите сказать?
– Да. Именно этo.
– Подход не лишен рациональности. Если я верно помню, его насаждала еще вдовствующая королева, мать покойного отца Эвы, она же и открыла множество приютов... я имею в виду, пансионов. днако ее последователи явно перегибают палку. «В скромости и строгости», что, как вам наверняка известно, является девизом таких заведений в соответствии с волей ее величества, вовсе не означает – «в голоде и холоде». Кто выходит из этих заведений, интересно мне знать ...
– канцлер сощурился вовсе уж по-кошачьи.
Я открыла рот, но он махнул рукой:
– Это риторический вопрос. Я и сам знаю ответ: забитые болезненные девицы, не способные ни попросить достойнoе их знаниям – если в истощенном постоянным голодом мозгу хоть что-то отлоилось, - жалованье, ни сказать «нет» слишком вольно ведущему себя хозяину...
– Чтобы тут же лишиться места? – я отодвинула тарелку. Мне больше не хотелось есть.
– И ничего не поделаешь. Я слышала, молодые учительницы обсуждали кое-что... Кому жаловаться, если хозяин выгнал
на улицу, потому что отказала, жалованье не заплатил, а ты сирота и идти тебе некуда?.. Вы же сами сказали – много таких вылавливают из реки! Я поняла наконец, что вы имели в виду... А если... если как моя мать – тогда действительно лучше в воду!
– Сударыня...
– Бабушке повезло. И ей тоже. И мне, – перебила я. – А другим – нет,и их множество! Скажите, Одо, вы же всё знаете: за что их так ненавидят и презирают? И их детей тоже?
– Да что с вами?
– Ничего! Я вспомнила, как вы говорили с госпожой Увве о моей бабушке, вспомнила, что при этом чувствовала. Вы никогда не поймете, как это – когда заживо сдирают кожу при постороннем! И не за мои проступки – за чужие, я же никогда не видела ни мамы, ни бабушки, я понятия не имею, сами они увлеклись мужчинами или... или это было не по доброй воле... – у меня перехватило дыхание, потому что я никогда не говорила вслух о подобных вещах. Это было стыдно и недостойно, но... необходимо, так мне казалось. – Если бы не госпожа Увве, а до того госпожа Ивде, я бы сейчас здесь не сидела! Меня бы вообще не было, наверно, потому чтo в приютах выживают только самые сильные, а я родилась слабой – кто бы стал со мой возиться? выжила бы, отдали б в деревню – многие охотно берут сироток, не знали? Те работают за кусок хлеба и не жалуются – некому же! – а если умирают, так в приютах их еще пруд пруди!
Он молчал, глядя на меня, как на привидение.
– Вы... вы хотели поговорить о шахтах... – выдавила я наконец.
– Нет уж, закoнчите сперва свою речь о сиротах, если начали, - ответил он.
– Я... Да, я знаю, что все не так благостно, как сообщают благотворительные общества, но я не вникал в это. Пансионам и приютам – в том числе для заблудших и просто попавших в беду женщин – всегда покровительствовала ее величество. Сперва вдовствующая королева, потом мать Эвы. Но вряд ли они знали, как это выглядит изнутри...