Старость аксолотля
Шрифт:
– Если бы он взял с собой на борт какую-то ядовитую химию, – заметил Радист, глядя сквозь толстые стекла на найденные документы в картонной папке, – вряд ли он стал бы ее хранить в собственной каюте. Внутри «Бегемота» такую бутылочку можно спрятать в миллионе легкодоступных мест, мы никогда ее не найдем. Если она вообще существует.
Электронщик присел на стол.
– Вы не преувеличиваете, господа? Он, конечно, сволочь еще та, но зачем же сразу идти на массовые убийства?
Застонала сталь – вернулась невесомость. Схватившись за полку под потолком, я всплыл в воздух, зацепившись при этом ногой за груду мусора на полу, которая от толчка медленно поднялась к потолку, разворачиваясь и раскладываясь будто оригами, цветок или браконьерские силки. Мы молча смотрели на нее.
Это была примитивная версия космоарта – как на тех фотографиях в каталоге Навигатора. Но только теперь, при нуле «же». Ибо, раздавленная гравитацией и лишенная свободы третьего измерения, она выглядела лишь кучей мусора.
– Ты бы смог узнать?
– Нет.
– Он узнал.
Не только свет в рулевой рубке. На ночной вахте – когда я долго не могу заснуть, когда безвольно болтаюсь между стальными стенами каюты, и даже бегство в чтение не спасает меня от страшной тишины и одиночества – меня спасает «Бегемот». Я выхожу, свет приглушен или полностью погашен, в длинных кишках коридоров стреляют резкими полумесяцами из-под колец переборок тени, впрочем, обычно часть лампочек уже перегорели или собираются перегореть, неровно мерцая, и создается впечатление, будто кишка в этом месте страдает от болезненных судорог, сжимая и разжимая переборку полумрака, словно вытянувшаяся прямо ко мне засасывающая труба, пищевод голодного червяка, а я иду, плыву в глубь зверя, положив ладонь на холодный металл, большие пальцы на заклепках, ногти на кабелях, отталкиваюсь, но мягко, пальцами, кончиками пальцев, каждое прикосновение выверено и настолько сильно, насколько это необходимо, так что больше поглаживаний, больше ласки для железа, я медленно плыву, одна, вторая, десятая переборка, переходные туннели, соединения модулей, длинные ряды буферных люков и вакуумных камер, потом склад или кают-компания, потом обратно, выше, все выше, ибо где голова, там верх, так что вверх, к вершине «Бегемота», а он трещит, гудит, свистит, стонет, мурлычет, ворчит, клекочет, шепчет вокруг меня, но всегда как бы из-за спины, издали, сквозь толстую броню и сотни метров пустоты, это звуки из таинственных внутренностей чудовища, до которых никогда не доберется одинокий путник, даже если будет кружить в лабиринте годами, и это тоже успокаивает, эта необъятность, это растянутые на многие минуты басистое дыхание, это чувство полного погружения в нечто столь массивное, столь безразличное к человеческому прикосновению, так что не только свет в рулевой рубке, ибо когда я так блуждаю по безлюдным коридорам и каютам «Бегемота V», лишь ненадолго зависая перед монитором, перед графическим экраном, на мгновение склоняясь над пультами и распределителями, заглядывая в пульсирующие сердца автоматов, среди извечных запахов смазки, масла, резины, горячего железа и озона, когда я так блуждаю до изнеможения, пока меня наконец не одолеет сон… больше всего меня успокаивает протершаяся изоляция, ободранная краска, свист нерасторопной гидравлики, шорох электрических реле и отдающаяся в железе дрожь, нежнее всего убаюкивает старость машины.
IV. Цветы Земли
– Капитан?
– Да?
– Можно?..
– Минуту, Доктор. У нас первый мелкий обломок по курсу.
Я остановил Капитана у переходного кольца командного модуля; через открытые переборки слышались голоса пилотов, зачитывавших друг другу координаты высвеченных носовым радаром масс.
– Речь идет о Пассажире.
– Что с ним?
– Это он сказал вам про Навигатора?
Капитан развернулся в воздухе вокруг оси. Вид у него был рассерженный, но все мы так выглядим после возвращения в невесомость, когда кровь ударяет в голову и расцветают вишневым цветом капилляры в коже лица, когда распухают щеки и из-под губ выступают зубы. У меня на эту тему написаны две монографии.
– Что Пассажир вам…
– Ничего.
– То есть…
– Я догадался.
– Ах вот как.
Я ждал. Он не отводил взгляда, машинальным жестом собрав платком слюну изо рта. Я заметил, что он порезался во время бритья под кадыком – он единственный не пользовался электробритвой. Капитан принадлежал к поколению еще до Инженера и Первого пилота, летал на ионных кораблях и помнил эпоху многолетних экспедиций к внешним планетам, бильярдную астронавтику прошлого века. Какой это полет в его карьере? Тысячный? Пятисоттысячный?
– Вынужден вас разочаровать, Доктор, – сказал он, пряча платок под обшлаг свитера, – но, к сожалению, я не знаю обо всем, что происходит на моем корабле, – он оттолкнулся в сторону рулевой рубки. – Кое-что мне, однако, известно: ему тоже важно долететь до Юпитера живым. Прошу оставить Пассажира в покое.
– Но…
– Он не представлял мне верительных грамот. Эти вопросы решались над нашими головами.
Капитан скрылся в кольце.
Вроде бы ничего не сказал, и вместе с тем сказал больше, чем обычно бы себе позволил.
– «Верительные грамоты»? – размышлял Радист, которому, пока Солнце не успокоится, тоже было особо нечего делать. – Он именно так и выразился?
– Он натравливает нас на Пассажира.
– Боится, что это в самом деле какая-то важная шишка, и не хочет провиниться перед армией или связанной государственными контрактами фирмой. Но если ты, или я, как недисциплинированная команда… Понимаешь?
Я расставлял в воздухе шарики от подшипника, Радист подвешивал пластиковые кубики – мы играли в трехмерные крестики-нолики, на четыре в ряд.
– Меня еще беспокоит, что в таком случае Пассажир оказался у нас не случайно. Он уже на Марсе знал, что готовится, должен был знать, поскольку сел именно на «Бегемот». Не тогда ли уже он предупредил Капитана? Тогда почему Капитан позволил повредить калькулятор? А если не предупредил – то о чем он еще знает и ждет, рискуя нашими и своей жизнью? Тут раскручивается какая-то крупная стратегия.
– Так что тогда? Тоже притворяемся и сидим тихо? Или все же сделаем так, как хочет Капитан, и сыграем за него открытыми картами?
– Всегда можно снова попробовать с Навигатором…
– С ацетиленовой горелкой и клещами? А может, соорудишь из своих порошков какую-нибудь сыворотку правды? Иначе все кончится, как и в прошлый раз.
Я вздрогнул.
– Мы снова падаем в пропасть. Нельзя дать втянуть себя в подозрения и заговоры, мы задохнемся в такой атмосфере. Ничем хорошим это кончиться не может.
– То есть – притворяемся глухими?
Я подвесил четвертый шарик, и Радист чихнул, разметав всю игровую позицию.
– Гм… – я утер лицо рукавом. – Попробую зайти к Пассажиру как-нибудь со стороны. Завести нейтральный разговор. На другую общую тему.
– О скуке и клаустрофобии?
– Об искусстве, сопливый ты невежа. Об искусстве.
К Пассажиру я зашел после ужина – он там не появился, и повод был вполне подходящий.
– Вы не заметили, Доктор, эпидемию насморка на борту?
Я рассмеялся.
– Мы всегда что-нибудь подцепляем на орбите! Грипп распространяется в Солнечной системе с крейсерской скоростью от Меркурия до Нептуна, Луна рассылает вирусологические бюллетени.
– Ну, может и так, может и так.
– А вы подозреваете Навигатора? Биологическое оружие?
– Тогда ему пришлось бы где-то держать противоядие для себя, верно? Вы его не нашли. Что ж… Он тоже уже чихает?
– Гм… не заметил.
Каюта у него была просторная, он за это платил. Пассажир жестом предложил мне сесть в кресло за столом, следуя планетарному этикету. Я притянул себя к сиденью. Свободные стены напротив были заклеены фотообоями – не пейзажей Земли, но светящихся неоновых вуалей туманностей и поразительной красоты расцветающих сверхновых. В свете мощных ламп они почти ослепляли, и я заморгал. Пассажир завис по другую сторону стола, задумчиво потягивая через соломинку какую-то жидкость из колбы. За койкой был закреплен на стене магнитами багаж – три больших ящика, обклеенных старыми таможенными пломбами, каждый с шифровым замком.