Старость аксолотля
Шрифт:
Едва Капитан вышел, Навигатор начал жаловаться и требовать выпустить его после парковки у Астроманта. Первый пилот лишь усмехнулся.
– Не раздражай людей, – посоветовал я Навигатору. – Мы пока что не вернулись живыми. Пассажир говорит, будто у тебя какой-то договор с преступниками. Как бы ты с нами поступил там, на месте? Только честно.
– А я должен был как-то поступить?
– Ты ведь наверняка бы решил, что…
– Что решил?
– Мы бы увидели Астроманта, и ты перестал бы быть исключительным в своем роде.
Навигатор рассмеялся, явно рассчитывая, что его смех прозвучит издевательски, но все закончилось жалким хихиканьем и шмыганьем носом.
– Ты его не увидишь, – прохрипел он. – Мы ведь уже в Поясе, верно? Даже не высматривай. Что видно в бортовой телескоп? Несколько тысяч километров – и уже одни только точечки, огоньки, солнечные профили. На радаре то же самое – пятнышки, шумы. Одновременная телеметрия десяти тысяч масс – полная абракадабра. Ведь именно так возникла легенда: никто не видел Летучего голландца, поскольку он Летучий голландец, – и так же никто не видел Астроманта, поскольку он Астромант. По спектру и электромагнитному эху он неотличим от остальной системной свалки. Тебе потребовалось бы налететь прямо на него. Заранее знать и высматривать.
– А ты его видел?
Навигатор покачал головой.
– Вы меня выпустите? – снова тихо спросил он.
Я напоследок взглянул на него еще раз.
– Ты даже не уверен, в самом ли деле он там находится.
Волосы плавали вокруг его головы светлой гривой. Он дернулся назад, будто я ударил его кулаком в лицо – и оно снова скрылось под шевелюрой.
Первый пилот ждал меня у переборки.
– Врет?
– Координаты наверняка настоящие. То есть такие, какие он купил. Но…
– Вот именно, – он прикусил мундштук трубки. – Доктор, я давно знаю Капитана, и не верю, что он мог так договориться с Навигатором, это невообразимо. Впрочем, Навигатор – глупый щенок. Капитан все же откуда-то знал. Это не просто предчувствие, а нечто большее. Вы разговаривали с Пассажиром. Та история про космоарт… как думаете?
– Похоже, это правда. Но могло быть и кое-что еще. Пассажир шепнул словечко Капитану сразу после аварии… Зачем, если он хотел долететь до Астроманта по курсу Навигатора? Теперь он боится, что Навигатор нас всех отравит. Но ведь не боялся, когда поднимался на борт «Бегемота» на марсианской орбите?
– Именно. Вы человек здравомыслящий, вы все продумаете пять раз, прежде чем броситься за сокровищем. Мы не можем ворваться туда толпой, как банда Али-Бабы в Сезам.
– Вы не голосовали против.
– Все голосовали за! – возмутился он.
– Не хочу вдаваться в рассуждения. Я уже говорил – ничего хорошего из этого…
– Знаем, знаем. Но сценарий кражи Астроманта вы хорошо продумали.
Он слегка усмехнулся, перебросив трубку из одного уголка рта в другой.
– Что вы имеете в виду? – тихо спросил я, невольно бросив взгляд по обеим сторонам стального коридора.
– Ничего, – он пожал плечами.
– Даже если мы сами его туда протолкнем… Семеро не сохранят координаты в тайне так, как один человек.
– Восьмеро.
– Восьмеро.
– На самом деле девятеро. Навигатор все узнает, даже сидя под замком. И сумеет рассчитать новую орбиту.
– Сами же видите.
– Но им сразу же придет в голову эта идея.
– Что вы предлагаете? Я бортовой врач. Почему вы говорите об этом со мной?
Первый пилот устремил взгляд прямо мне в глаза.
– Доктор, работающий по контракту с грузовой компанией, – он цыкнул сквозь зубы. – Он мог бы лечить людей где угодно, на Земле, на Луне, на Марсе, в какой-нибудь чистой приятной больнице. Но он летает в этой вонючей жестянке. Многонедельные рейсы от планеты к планете, одиночество и скука. Не с кем умным словом перекинуться. Никакого будущего. Пустота и безнадега. Не загадка ли? Что он тут делает? Что это за человек?
– Я не позволю… – возмущенно начал я.
– Здесь работает отрицательный отбор, Доктор. Я старше вас, и помню времена, когда еще сохранялись остатки романтики открывателей космоса, героев звездных приключений. Так тогда вербовали. Но теперь? Что это за развлечение – месяц туда, месяц сюда, и так без конца в железной тюрьме? Так кто же летает на этих лоханках? Те, кто не может найти лучше оплачиваемую работу. Ну да, есть еще реликты прошлой эпохи, которых связывает с космолетами глупая сентиментальность, как нашего Капитана. Но это исключения. Кроме него, все, кто попадает на «Бегемоты» и прочие «Помпеи», – неудачники, недотепы по жизни и работе. Так происходит со всеми связанными с высоким риском профессиями, которые в конце концов становятся чем-то обычным, превращаясь в массовую рутину. Почему тут постоянно что-то отказывает? Почему нас не должно было даже удивить, что курс неверно посчитан? Что калькулятор неисправен в хлам? Почему снова вышло из строя отопление, а от резонанса в кормовых модулях так облетает со стен краска, что изоляцию сверхпроводящих трактов к возбудителям нам с Инженером пришлось ремонтировать в масках? Да, это старый корабль. Но прежде всего потому, что команде едва удается довести его от порта до порта. Ни на что лучшее мы не годимся, и потому оказались здесь. Но вы, Доктор? Ведь не читаете же вы целыми днями в своей каюте старые медицинские журналы и эссе о современном искусстве? Обычно вы хорошо маскируетесь. Не особо разговорчивы. Но время от времени у вас вырывается нечто такое, как сегодня. Что вы, собственно, делаете на нашем «Бегемоте»? Зачем вы впустую тратите здесь жизнь? «Пришлось бы заглянуть в его гены»! Кому из бортовых врачей третьеразрядной грузовой компании придет в голову нечто подобное? Вы лечили людей? Или… чем, собственно, вы занимались? Доктор?
Я заперся до конца дня в своей каюте. Первый пилот заставил меня нервничать. Достав Марка Аврелия, я какое-то время читал при мерцающей лампочке. Пришлось, однако, сперва успокоиться, прежде чем до меня начал доходить смысл слов. Книги шелестели и шуршали на полках; сам я тоже ощущал в ухе микроимпульсные корректировки курса. Проголосовано, Астромант. Я поправил веревки и ремни, закреплявшие мое книжное собрание. Книги уже слегка перемешались после нескольких лет случайного чтения, пора было заново провести ревизию библиотеки. Надо мной смеялись, что у меня полкаюты забито бумагой. Я провел пальцами по корешкам толстых монографий и тонких исследовательских отчетов. Наука. Там была и моя фамилия, пока на какой-то кладбищенской вахте, упившись самогоном Радиста, я не выбросил в шлюз все книги, которые могли бы меня выдать.
Наука, железная дева. Если красота родилась для человека, как утверждает Пассажир, то под подозрением оказываются также естественные науки вроде физики – разве физики не признают, что в исследованиях ими часто движет именно ощущение красоты рождающейся теории? Разве математики не ищут симметрии уравнений? Ведь мне самому была знакома ее притягательность. После человек всегда инстинктивно стремится к этой гармонии, даже когда завязывает ботинки и чистит зубы, строит песочные замки и печет пирожные. Она кроется и в математике, и в биологии растений и животных, в геометрии раковин и листьев, и в спиралях галактик, китовой песне космоса.
…Разве вся наука человечества не основана по сути на этом удовлетворении от догадки о скрытой форме, от придания очертаний Тайне? Наш обезьяний предок видел горящую в глубине полночной чащи точку – и если он из этого глаза хищника воспроизводил у себя в голове тигра целиком, то оставался жив. Похоже, не одна бессмертная рука способна воссоздать этот грозный соразмерный образ. Ибо именно так мы воссоздаем в воображении – в науке – видимую Вселенную, глаз чудовища.
Книги шептали мне все громче. «Бегемот V» резко маневрировал. Что там происходило? Мы угодили в гущу метеоров? Мне не хотелось выходить. Я пристегнулся к койке.