Старый английский барон
Шрифт:
К этим трудам следует добавить еще одну повесть, в основе интриги которой лежали сверхъестественные явления. В предисловии к более позднему изданию «Старого английского барона» мисс Рив извещала публику, что по предложению кого-то из своих друзей сочинила книгу «Замок Коннор: Ирландская повесть», в которой речь шла о призраках. Рукопись попала в чьи-то беспечные или нечестные руки и ныне безвозвратно утрачена {89} .
Все многообразные сочинения Клары Рив отмечены ясным умом, высокой моралью и теми качествами, которые необходимы, чтобы создать хороший роман. В свое время ее книги были приняты публикой в целом благосклонно, однако ни одна из них не сравнится по воздействию на умы со «Старым английским бароном» — можно сказать, что слава автора связана сейчас исключительно с этим романом.
89
…«Замок Коннор: Ирландская повесть»… Рукопись попала в чьи-то беспечные или нечестные руки и ныне безвозвратно утрачена. — Рукопись второго готического романа Рив, отправленная издателю с почтовой каретой в мае 1787 г., была утеряна по дороге из Ипсуича в Лондон. Рив сообщает об этом в предисловии к «Изгнанникам» (а не к «Старому английскому барону», как утверждает Скотт).
В 1942 г. американский исследователь Джон К. Ривз высказал предположение, что роман «Сиротка Фанни, или Первый выход юной леди в свет: Воспоминания маленькой попрошайки и ее благодетелей», изданный в Лондоне в 1819 г. как сочинение «автора „Старого английского барона“», — это и есть пропавший некогда «Замок Коннор», текстуально видоизмененный и переименованный публикатором (см.: Reeves J. K.The Mother of «Fatherless Fanny» // English Literary History. 1942. Vol. 9. № 3. P. 224—233; ср. также: Foster J. R.History of the Pre-Romantic Novel in England. P. 204). В дальнейшем, однако, эта гипотеза не получила поддержки: позднейшие исследователи и комментаторы «Старого английского барона», упоминая «Сиротку Фанни», возвращаются к точке зрения М. Саммерса, оспаривавшего принадлежность этой книги перу Рив (см.: Summers M.The Gothic Quest. P. 188—189, 300; Trainer J.Chronology of Clara Reeve // Reeve C.The Old English Baron: A Gothic Story / Ed. with an Introduction by James Trainer. L.; N.Y.; Toronto: Oxford University Press, 1967. P. XXI; Kelly G.Introduction: Clara Reeve. P. LXXX).
Мисс Рив, снискавшая уважение и любовь окружающих, вела уединенную жизнь, не давая материала биографам, вплоть до 3 декабря 1803 года {90} , когда умерла в почтенном возрасте 78 лет в своем родном городе Ипсуиче. Согласно ее личному распоряжению, мисс Рив похоронили на кладбище при церкви Св. Стефана вблизи могилы ее друга, преподобного мистера Дерби {91} . В настоящее время живет и здравствует брат писательницы, преподобный Томас Рив {92} , а также ее сестра, миссис Сара Рив, — оба в преклонных летах. Еще один ее брат служил в военно-морском флоте и достиг чина вице-адмирала.
90
…1803 года… — Ошибка Скотта: Клара Рив умерла в 1807 г. В 1803 г. скончался ее брат Самюэл Рив, вице-адмирал военно-морского флота, упоминаемый в эссе несколькими строками ниже.
91
…вблизи могилы… преподобного мистера Дерби. — По-видимому, речь идет о Самюэле Дарби (ок. 1723—1794), преподавателе Джизус-колледжа Кембриджского университета, а впоследствии приходском священнике Уотфилда
92
…брат писательницы, преподобный Томас Рив… — Имеется в виду младший брат писательницы, Томас Рив (1744/1745—1824), приходской священник Брокли и учитель Бангейской средней школы в графстве Саффолк.
Никаких других сведений об этой высокообразованной и достойной всяческого уважения женщине нам узнать не удалось — биография ее проста, и таким же, как может предположить читатель, был ее образ жизни и характер. В наши задачи как литературного критика входит поделиться некоторыми мыслями, касающимися исключительно самого знаменитого произведения мисс Рив, с которого началась и благодаря которому, вероятно, не угаснет в будущем ее слава (мы говорим это без намерения умалить достоинства других ее сочинений).
Со слов самой писательницы мы знаем, что «Старый английский барон» является «литературным отпрыском „Замка Отранто“» {93} . Мисс Рив любезно поделилась с нами своими взглядами на механику сверхъестественного в литературе — в отличие от Горация Уолпола она склонялась к иному, более сдержанному подходу. Она осудила некоторые экстравагантные выдумки Уолпола: меч и шлем гигантских размеров, ходячий портрет, скелет в рясе отшельника {94} . По ее мнению, призрак, допущенный на страницы романа, обязан проявлять благонравие; как в жилищах селян, так и в господских домах до сих пор сохранились нормы, регламентирующие поведение подобных созданий, — им он и должен подчиняться.
93
Со слов самой писательницы мы знаем, что «Старый английский барон» является «литературным отпрыском „Замка Отранто“». — См. «Предуведомление» и примеч. 2 к «Старому английскому барону».
94
…некоторые экстравагантные выдумки Уолпола: меч и шлем гигантских размеров, ходячий портрет, скелет в рясе отшельника. — См. примеч. 8—11 к «Старому английскому барону».
Не отрицая авторитет мисс Рив, мы должны все же заявить протест против попыток опутать царство теней условностями, принятыми в мире обыденной реальности. Если мы уравняем в правах людей и духов, то последние лишатся таким образом всех своих привилегий. К примеру, если допускается существование бестелесных призраков, то почему не признать за ними способности принимать устрашающие, сверхчеловеческие размеры? Если есть волшебный шлем, почему бы ему не быть гигантским? Если у нас не вызывает возражений поразительный эпизод с падением доспехов (сброшенных, надо полагать, не рукой смертного), то спросим себя, неужели те же сверхъестественные силы не способны внушить Манфреду иллюзию (а ни о чем другом речь и не идет), что портрет его предка ожил и задвигался? {95} Можно возразить — и к такому аргументу прибегла бы, вероятно, и мисс Рив, — что существует граница правдоподобия, за которую не должна выходить даже самая необузданная фантазия; на это мы ответим вопросом: если мы решим наложить на потусторонние силы, действующие в романе, разумные ограничения, то где следует остановиться? В таком случае мы бы потребовали от духов объяснения за те весьма окольные пути, которые они выбирают, чтобы вступить в контакт с миром живых. Можно, например, выдвинуть quo warranto [2] против призрака убитого лорда Ловела за то, что он таился в восточных покоях, в то время как самым разумным было бы подать жалобу на убийцу ближайшему судье или на худой конец посвятить в тайну Фиц-Оуэна, — вернуть наследство своему сыну таким способом было бы куда проще; дух же избрал сомнительный и извилистый путь единоборства. В качестве встречного возражения можно было бы сослаться на то, что таков у духов обычай — обличая преступников, прибегать к окольным путям. Но если все дело в наличии или отсутствии прецедента, то Горация Уолпола, наделившего своего призрака исполинскими размерами, легко оправдать — вспомним об аналогичной величины страшном видении Фэдауна в «Жизни Уоллеса» Слепца Гарри; {96} что касается ходячего портрета, то и ему при желании мы бы нашли соответствие: нам известен портрет, который, как рассказывали, не только ходил, но и издавал стоны, чем крайне пугал одну весьма почтенную семью.
95
…внушить Манфреду иллюзию (а ни о чем другом речь и не идет), что портрет его предка ожил и задвигался! — Это утверждение Скотта не вполне точно. Случай с ожившим портретом предка Манфреда (см. примеч. 10 к «Старому английскому барону») представлен Уолполом не как обман зрения или плод воображения князя, а как подлинное происшествие, которое, подобно другим чудесным событиям книги, свидетельствует о присутствии в замке Отранто сверхъестественных сил. Речь не может идти о галлюцинации Манфреда, поскольку Изабелла, находящаяся в этот момент в комнате, также слышит глубокий вздох, издаваемый призраком.
2
Букв.: на каком основании ( лат.); здесь: возражения.
96
…вспомним об аналогичной величины страшном видении Фэдауна в «Жизни Уоллеса» Слепца Гарри… — Уильям Уоллес (ок. 1272—1305) — шотландский патриот, рыцарь и военачальник, один из лидеров национальной борьбы за независимость. Его подвигам посвящена масштабная эпическая поэма «Деяния и свершения прославленного и доблестного борца сэра Уильяма Уоллеса» (ок. 1477), автором которой был шотландский поэт, известный как Слепец Гарри и Генри Менестрель (ок. 1440 — ок. 1492). В XVIII в. получила широкое распространение обработка этой поэмы, сделанная Уильямом Гамильтоном из Гилбертфилда (ок. 1665—1751) и озаглавленная «Жизнь и героические деяния сэра Уильяма Уоллеса» (опубл. 1722).
Сравнение призрака из романа Уолпола с призраком Фэдаун (правильно — Фодаун (Fawdoun); в написании Скотта пропущено «w») из шотландской поэмы автор очерка использовал также в предисловии к «Замку Отранто», где упомянутый фантастический эпизод «Жизни Уоллеса» прокомментирован следующим образом: «Этот призрак являлся не к кому иному, как к самому Уоллесу, национальному герою Шотландии, в старинном замке Гаскхолл. То был дух одного из соратников Уоллеса, убитого им по подозрению в предательстве» (Вальтер Скотт о «Замке Отранто» Уолпола / Пер. В. Е. Шора // Уолпол Г. Замок Отранто. Казот Ж. Влюбленный дьявол. Бекфорд У. Ватек / Изд. подгот. В. М. Жирмунский и Н. А. Сигал. Л.: Наука, 1967. С. 241; далее это издание обозначается как: Скотт 1967). Много раньше этот эпизод был изложен Скоттом более подробно в примечании к строфе XXI первой песни его поэмы «Песнь последнего менестреля» (1802—1804, опубл. 1805). В обоих случаях Скотт ссылается на публикацию соответствующего фрагмента «Жизни Уоллеса» в антологии «Образцы [творчества] ранних английских поэтов, предваряемые историческим очерком развития английской поэзии и английского языка»; эта антология, составленная близким другом Скотта, поэтом-сатириком, дипломатом и ученым Джорджем Эллисом (1753—1815), была впервые опубликована в 1790 г., а в 1801 и 1803 гг. появились ее расширенные переиздания.
Но, спросят нас: где провести черту? Где остановиться, чтобы не злоупотребить доверчивостью читателя, когда писатель преступает границы здравого смысла и естественного порядка вещей? На этот вопрос существует только один ответ, а именно, что сам автор, будучи, по сути, заклинателем, не должен вызывать духов, если не способен снабдить их манерой поведения и языком, подобающими выходцам с того света. Шекспир, выводя на сцену такие персонажи, как Калибан {97} или Ариэль {98} , не интересовался мнением публики по поводу возможности или невозможности их существования; они убедительны потому, что наделены такими качествами, какие, согласно представлениям читателей и зрителей, полагалось бы иметь сверхъестественным созданиям, если бы они существовали. Если бы Шекспиру вздумалось заставить бестелесные призраки с римских улиц произносить вместо «писка и невнятного бормотания» членораздельные слова, его чудодейственной фантазии, без сомнения, удалось бы превратить в картину тот набросок языка мертвых, который содержится в процитированном нами выше ярком и удивительно удачном выражении {99} .
97
Калибан — персонаж романтической драмы Шекспира «Буря» (1612, опубл. 1623), получеловек-получудовище, олицетворение темных сил, невежества, уродства.
98
Ариэль — фантастический персонаж «Бури», дух воздуха.
99
…они убедительны потому ~ удивительно удачном выражении. — Ср. аналогичное рассуждение Скотта в статье об Э. Т. А. Гофмане: «Шекспир ‹…› подыскал для „мертвого повелителя датчан“ такие слова, какие уместны в устах существа сверхъестественного и по стилю своему отчетливо разнятся от языка живых действующих лиц трагедии. В другом месте он даже набрался смелости раскрыть нам в двух одинаково сильных выражениях, как и с какой интонацией изъясняются обитатели загробного мира:
И мертвый в саване на стогнах Рима Скрипелвизгливо да гнусилневнятно.Тем не менее то, с чем справился гений Шекспира, будет, пожалуй, выглядеть комичным, если это выйдет из-под пера менее одаренного писателя ‹…›» ( Скотт В.О сверхъестественном в литературе и, в частности, о сочинениях Эрнста Теодора Вильгельма Гофмана / Пер. А. Г. Левинтона // Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. М.; Л.: Худож. лит., 1965. Т. 20. С. 607; далее это издание обозначается как: Скотт 1965). Цитата, в обоих случаях приводимая Скоттом — в очерке о Рив в сокращенном виде: «‹…› писка и невнятного бормотания ‹…›» («squeaking and gibbering»), — заимствована из трагедии «Гамлет, принц Датский» (I. 1. 115—116); ср. у Шекспира: «‹…› The graves stood tenantless, and the sheeted dead | Did squeak and gibber in the Roman street» («‹…› гробы | Разверзлись; в саванах с невнятным бормотаньем | По римским улицам вопили мертвецы». Пер. К‹онстантина› Р‹оманова›). Фразеологически и контекстуально близкий образ возникает также в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» (1599, опубл. 1623; II. 2. 24): «And ghosts did shriek and squeal about the streets» («На улицах визжали, выли духи». Пер. А. Величанского).
Размышления Скотта о языке фантастических персонажей Шекспира обнаруживают значительное сходство (и, возможно, преемственно связаны) с наблюдениями Аддисона в статье, опубликованной в журнале «Спектейтор» («Зритель») 1 июля 1712 г. (№ 419). Ср.: «Та благородная необузданность фантазии, которой он (Шекспир. — С. А.) владел со столь великим совершенством, позволяла ему свободно касаться этой слабой суеверной стороны воображения своего читателя; и дала ему возможность одерживать успех там, где он мог полагаться только на силу своего гения, и ни на что больше. В речах его призраков, фей, ведьм и тому подобных воображаемых существ есть нечто столь дикое и одновременно столь торжественное, что мы не можем не считать эти речи естественными, хотя у нас нет правил, в соответствии с которыми мы могли бы судить о них, и должны сознаться, что если такие создания существуют в мире, то кажется в высшей степени вероятным, что они должны говорить и действовать так, как он их изобразил» ([ Аддисон Дж.] «Спектейтор» / Пер. Е. С. Лагутина // Из истории английской эстетической мысли XVIII века: Поп. Аддисон. Джерард. Рид. М.: Искусство, 1982. С. 216).
Наша писательница подходит к этой проблеме разумно и взвешенно: она знает силу своих крыльев и не залетает чересчур далеко; и хотя мы не прочь оспорить выдвинутый ею принцип в целом, мы все же готовы признать ее правоту, когда она применяет его в своих собственных сочинениях. Обратимся ли мы к «Старому английскому барону» или к другим книгам мисс Рив, мы нигде не найдем доказательств того, что она обладала богатым или могучим воображением. Ее диалоги умны и увлекательны, но в них нет ни полета фантазии, ни взрывов страстей. Привидение у нее заурядно — о тысячах ему подобных народ рассказывает истории долгими вечерами, когда семье, собравшейся вокруг рождественского полена {100} , больше нечем себя занять. Мисс Рив проявляет весьма уместную осторожность, показывая нам призрак лорда Ловела лишь мельком — не отчетливее, чем необходимо; это молчаливый призрак {101} , доступный только зрению; на него никогда не падает яркий дневной свет, способный рассеять наши почтительные чувства {102} . И таким образом, как мы уже говорили, писательница использует свои возможности с предельным успехом и достигает цели именно потому, что не замахивается на большее. Она поступает мудро и похвально, однако мы не можем допустить, чтобы те же правила сковывали фантазию какого-нибудь другого, более смелого автора.
100
…семье, собравшейся вокруг рождественского полена… — Зажигание рождественского полена в домашнем очаге, у которого в сочельник собирается вся семья, — старинный обычай, входивший в новогодний ритуал многих народов Европы еще с дохристианских времен и сохранившийся в ряде стран и поныне. У разных народов эта традиция воплощается в различных формах и имеет неодинаковый смысл, олицетворяя и почитание предков, и поклонение богам домашнего очага, и пожелание хорошего урожая в новом году. Древними британцами этот обычай был заимствован в Средние века у викингов; вытеснив более древний обряд разведения костров, вокруг которых в канун Рождества собиралась вся община, он сохранил то же сакральное значение: «путем имитативной магии облегчить возвращение солнца, а с ним тепла и света. ‹…› Утром в сочельник все мужчины дома отправлялись в лес, выбирали толстый дубовый ствол, срубали его и везли домой. К вечеру полено украшали ветками вечной зелени, к веревкам, которыми его должны были тащить, привязывали вьющиеся веточки плюща, верхом на бревно сажали маленького ребенка и торжественно втаскивали украшенное бревно в кухню, клали его в очаг и поливали пивом или элем. Вечером полено разжигали остатками рождественского бревна прошлого года. Рождественское полено должно было гореть не менее 24 часов не погаснув (погасание считалось плохой приметой)». В современной Англии «в сочельник вместо традиционного рождественского бревна зажигают толстую рождественскую свечу» ( Гроздова И. Н.Народы Британских островов // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. XIX — начало XX в.: Зимние праздники. М.: Наука, 1973. С. 87, 88).
101
…это молчаливый призрак… — Ср. в статье о Гофмане: «‹…› в многочисленных ‹…› романах, на которые мы могли бы сослаться, привидение, так сказать, утрачивает свое достоинство, появляясь слишком часто, назойливо вмешиваясь в ход действия и к тому же еще становясь не в меру разговорчивым или, попросту говоря, болтливым. Мы сильно сомневаемся, правильно ли поступает автор, вообще разрешая своему привидению говорить, если оно к тому же еще в это время открыто человеческому взору» (Скотт 1965: 607).
102
…яркий дневной свет, способный рассеять наши почтительные чувства. — Ср. суждения Скотта о «Замке Отранто»: «Громоздя чудеса на чудеса, м-р Уолпол рискует вызвать самый нежелательный для него результат — пробудить ‹…› тот холодный здравый смысл, который он по справедливости считал злейшим врагом искомого им эффекта. К этому можно также добавить, что сверхъестественные явления в „Замке Отранто“ озарены слишком резким дневным светом, обладают чрезмерно отчетливыми, жесткими контурами. Таинственная мгла более согласуется или даже обязательно сопрягается с нашим представлением о бесплотных духах» (Скотт 1967: 240). Ср. также размышления Скотта в статье о Гофмане: «Чудесное скорее, чем какой-либо иной из элементов художественного вымысла, утрачивает силу воздействия от слишком яркого света рампы. ‹…› Сверхъестественные явления ‹…› кажутся нашему напуганному воображению особенно значительными тогда, когда мы и сами не можем в точности сказать, что же, собственно, мы видели и какой опасностью это видение угрожает нам» (Скотт 1965: 605).
Что же касается, так сказать, стиля эпохи, внешних примет тех рыцарских времен, к которым отнесено действие обоих романов, то между «Замком Отранто» и «Старым английским бароном» существует неизмеримая разница — причиной тому язык и слог Горация Уолпола, а также доскональное знакомство писателя со Средними веками. Клара Рив, вероятно, лучше знала Плутарха и Рапена, чем Фруассара {103} и Оливье де Ла Марша {104} . Мы не хотим этим сказать, что талантливой леди недоставало вкуса. В ее времена Макбета играли в полной генеральской форме {105} , а лорд Гастингс был одет как современный лорд-камергер, собравшийся явиться ко двору {106} . Если же мисс Рив обращалась за примером к литературе, то в романах французской школы она могла обнаружить чувства и манеры придворных Людовика XIV, перенесенные во времена Кира или Фарамонда либо в Рим периода ранней республики {107} . В наши дни историческим особенностям принято уделять больше внимания и авторам, равно как и актерам, вменяется в обязанность сделать попытку (пусть даже нелепую и гротескную) воспроизвести, с одной стороны, манеры, а с другой стороны — костюмы соответствующего периода. Прежде от писателя ничего подобного не требовалось и не ожидалось; не исключено, что Уолпол, почти всегда строивший свои диалоги в строгих рамках верности обычаям и языку эпохи {108} , стал первым, кто наложил на себя такие ограничения. В «Старом английском бароне» все персонажи, напротив,
103
ФруассарЖан (ок. 1337—1404/1410) — средневековый французский историк и поэт, автор знаменитых «Хроник Франции, Англии, Шотландии, Испании, Бретани, Гаскони и Фландрии» (1370-е — 1400, опубл. ок. 1498). Отразив события 1325—1400 гг., Фруассар дал подробное и красочное описание жизни английского и французского рыцарства эпохи Столетней войны. Английский перевод «Хроник…», сделанный Джоном Бёрчером, 2-м лордом Бернерсом (1467—1533), был впервые опубликован в 1523—1525 гг.
104
Оливье де Ла Марш(1425/1426—1502) — французский дипломат, поэт и хроникер, автор знаменитых «Мемуаров», охватывающих события 1435—1492 гг. и впервые опубликованных в 1562 г.
105
В ее времена Макбета играли в полной генеральской форме… — Вплоть до сер. XVIII в. в эстетике английского театра сохраняли свою силу принципы классицизма, оказывавшие, среди прочего, заметное влияние на характер постановок Шекспира (см. примеч. 12 к «Старому английскому барону»). В текстах пьес, как правило, присутствовали значительные искажения, а сценическое оформление спектаклей — декорации, костюмы и проч. — отличалось пышностью и богатым убранством, но не исторической точностью: персонажи шекспировских хроник и трагедий в основном представали перед публикой в модной одежде английских придворных XVIII в. Трагедия «Макбет» (1606, опубл. 1623) долгое время шла на сцене в переработке, сделанной в 1662 г. драматургом Уильямом Давенантом (1606—1668); ее заглавного героя многие актеры той поры — Томас Беттертон (1635—1710), Джеймс Куин (1693—1766) и др. — действительно играли в костюме генерала английской армии. Определенные изменения в сложившуюся эстетику театрального костюма внес знаменитый английский актер Дэвид Гаррик (1717—1779); он же создал в 1744 г. свою версию «Макбета», значительно приближенную к подлинному шекспировскому тексту. Однако и Гаррик, исполняя заглавную роль (с 1744 по 1769 г.), представал перед зрителями в генеральском облачении: в ярко-красном камзоле, обшитом золотыми галунами, нарядном синем жилете, коротких шелковых штанах и пудреном парике с косичкой и лентой. В шотландском национальном костюме Макбета впервые сыграл в 1773 г. Чарлз Маклин (ок. 1699—1797). Об этом см.: Полнер Т. Н.Давид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность. СПб.: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1891. С. 55—56; Минц Н.Дэвид Гаррик и театр его времени. М.: Искусство, 1977. С. 116—120.
106
…лорд Гастингс был одет как современный лорд-камергер, собравшийся явиться ко двору. — Речь идет о постановке «Трагедии Джейн Шор» (1713, опубл. 1714) английского драматурга Николаса Роу (1674—1718). Ср. в опубликованной в июне 1826 г. в «Куотерли ревью» (см.: The Quarterly Review. 1826. Vol. 34. № 67. P. 196—248) рецензии Скотта на книгу английского драматурга и театрального критика Джеймса Боудена (1762—1839) «Воспоминания о жизни Джона Филипа Кембла, эсквайра, включающие историю сцены со времен Гаррика до настоящего периода» (1825): «До эпохи Кембла в наших театрах не наблюдалось такого явления, как соответствующий роли костюм. Где бы и когда бы ни происходило действие, актеры изображали Макбета и его жену, Бельвидеру и Джафьера, и большинство других персонажей, надев поношенные придворные платья титулованной знати. ‹…› Нам доводилось видеть „Джейн Шор“, где Ричард представал в старом английском плаще, лорд Гастингс — в полном придворном облачении, с белым жезлом, подобно лорду-камергеру времен предыдущего правления, а Джейн Шор и Алисия — в корсетах и кринолинах» ( Scott, Sir W.Life of J. P. Kemble and Kelly’s Reminiscences // The Miscellaneous Prose Works of Sir Walter Scott. P.: Baudry’s European Library, 1838. Vol. 7: Periodical Criticism. P. 250). Упомянутый Скоттом Уильям Гастингс (ок. 1431—1483) — английский государственный деятель, ближайший сподвижник короля Эдуарда IV, получивший от него в дар большие земельные владения и занимавший высокие придворные должности — в том числе должность лорда-камергера (лорда-гофмейстера) при королевском дворе (с 1461 по 1483 г.). Скотт, таким образом, имеет в виду несоответствие сценического костюма не должности реального лорда Гастингса, а изображаемой эпохе.
107
…в романах французской школы она могла обнаружить чувства и манеры придворных Людовика XIV, перенесенные во времена Кира или Фарамонда либо в Рим периода ранней республики. — Речь идет о популярных в Англии второй пол. XVII — нач. XVII в. французских прециозных романах, в которых под видом героев древней истории изображалось придворно-аристократическое общество Франции эпохи Людовика XIV Бурбона (1638—1715, правил с 1643 г.). Так, в романе Мадлен де Скюдери (1607—1701) и ее брата Жоржа де Скюдери (1601—1667) «Артамен, или Великий Кир» (опубл. 1649—1653) древнеперсидский царь-завоеватель Кир II (ок. 590—529 до н. э.) награжден вторым, вымышленным именем Артамен и выведен в амплуа идеального любовника. Помимо «Артамена» Скотт подразумевает также роман «Клелия: Римская история» (опубл. 1654—1660) Мадлен де Скюдери и повествующий о легендарном франкском короле V в. роман «Фарамонд, или История Франции» (опубл. 1661—1670), начатый Готье де Костом де Ла Кальпренедом (1610—1663) и продолженный Пьером д’Ортигом де Воморьером (1610/1611—1693). Как и многие другие английские писатели, Скотт оценивал романы этой школы невысоко. В предисловии к «Замку Отранто» он, в частности, писал: «При Карле II всеобщее увлечение французской литературой привело к распространению у нас скучнейших пухлых повествований Кальпренеда и мадемуазель де Скюдери, книг, представляющих собою нечто среднее между старинными рыцарскими историями и современным романом. Оба эти жанра были соединены здесь чрезвычайно неловко, вследствие чего означенные сочинения сохранили от рыцарской прозы ее нестерпимо долгую протяженность и обширность, подробные описания множества однообразных сражений, а также неестественные и экстравагантные повороты действия, но без тех изобильных примет таланта и силы воображения, которые нередко отличают старинные романы; вместе с тем в них видное место занимали чувствительные излияния и плоская любовная интрига современного романа, но они не были оживлены свойственным последнему разнообразием персонажей, верностью в изображении чувств или проницательными воззрениями на жизнь. Такого рода несуразные вымыслы удерживали свои позиции дольше, чем можно было бы предполагать, только потому, что они считались произведениями развлекательными и их нечем было заменить. Даже во времена „Зрителя“ представительницы прекрасного пола любили уединяться в своих будуарах, словно с самыми близкими друзьями, с „Клелией“, „Клеопатрой“ и „Величественным Киром“ (так это драгоценное сочинение было окрещено его неуклюжим переводчиком). Но этот извращенный вкус стал ослабевать в начале восемнадцатого века, а к его середине был окончательно вытеснен интересом к произведениям Лесажа, Ричардсона, Филдинга, Смоллетта ‹…›» (Скотт 1967: 231—232).
108
…Уолпол… строивший свои диалоги в строгих рамках верности обычаям и языку эпохи… — Ср. в предисловии Скотта к роману Уолпола: «„Замок Отранто“ написан чистым и правильным английским языком, на нынешний взгляд несколько старомодным и более соответствующим классическим образцам, нежели современный язык. ‹…› Всю свою силу Уолпол приберегает для диалога; особенно примечательно, что он, распоряжаясь своими „земными“ персонажами с искусством современного драматурга, последовательно соблюдает „рыцарский“ стиль речи, характеризующий время действия. Это достигается не расцвечиванием повествовательных частей или диалога старинными словечками и вышедшими из употребления выражениями, но тщательным исключением всего, что может вызвать современные ассоциации. В противном случае его сочинение походило бы на современное платье с нелепо нацепленными на него антикварными украшениями, а так оно словно обряжено в старинные доспехи, с которых, однако, счищена ржавчина и сметена паутина. Для иллюстрации сказанного сошлемся на сцену первой встречи Манфреда с князем да Виченца, в которой превосходно воспроизведены обычаи и речь рыцарского сословия и вместе с тем мастерски изображено смятение человека, сознающего свою вину и испытывающего замешательство при своей попытке оправдаться даже перед безмолвным обвинителем» (Скотт 1967: 242).
109
«Стоит только исключить рыцарские турниры»… — Цитата из сатирико-дидактической поэмы английского поэта-классициста Александра Поупа (1688—1744) «Опыт о критике» (1709, опубл. 1711; ст. 278). Ср. в пер. А. Субботина: «‹…› Был только бой из пьесы исключен».
110
…во времена Карла II или любого из двух наследовавших ему монархов. — Карл II Стюарт (1630—1685) — король Англии с 1660 г. Его сменил на троне младший брат Яков II Стюарт (1633—1701), правивший с 1685 по 1688 г. В результате Славной революции 1688—1689 гг. английский престол в 1689 г. занял правитель Нидерландов Вильгельм III Оранский (1650—1702); он правил под именем Вильгельма III вплоть до своей смерти, с 1689 по 1694 г. — совместно с супругой Марией II (1662—1694), старшей дочерью Якова II.
Поясним: тот, кто желает угодить современной публике и в то же время создать точное подобие средневековой повести, будет обнаруживать вновь и вновь, что волей-неволей приходится жертвовать вторым ради первого и каждый раз подвергаться справедливой критике со стороны знатоков древностей, ибо, чтобы заинтересовать читателей, он должен наделить своих героев языком и чувствами, не свойственными людям эпохи, к которой отнесено действие. Таким образом, прилагая крайние усилия, автор добивается не более чем компромисса между правдой и вымыслом — подобного сценическому одеянию короля Лира, которое не похоже ни на платье современного монарха, ни на небесно-голубую раскраску и медвежьи шкуры, служившие британцам соответственно украшением и зашитой от непогоды в те времена, когда, как предполагается, правил этот король {111} . Избежать непоследовательности можно, если прибегнуть к стилю наших дедов и прадедов: он в должной мере архаичен и потому кажется уместным, когда речь идет о старине, и одновременно достаточно богат, чтобы дать все, что делает повествование занимательным, и восполнить свойственный старым временам недостаток красочности.
111
Таким образом, прилагая крайние усилия ~ как предполагается, правил этот король. — Ср. в рецензии Скотта на книгу Боудена: «Строгое и педантичное соблюдение исторической достоверности в театральных костюмах различных эпох было невозможно, да к нему и не стремились. В эпоху, когда, как предполагается, жил Лир, британцы, судя по всему, раскрашивали тела и покрывали их татуировками, и для полной достоверности Эдгару следовало бы обнажить плечи, перед тем как принять образ бедного Тома» (Scott, Sir W. life of J. P. Kemble and Kelly’s Reminiscences. P. 250). Предположительное время правления легендарного британского короля Лира — IX в. до н. э.
Нет сомнений в том, что «Старый английский барон» относится к числу тех книг, которые написаны без особых претензий; местами этот роман вял и монотонен, чтобы не сказать слаб и утомителен. Полное отсутствие индивидуальности у персонажей (среди них нет ярких, самобытных личностей — все они не более чем представители определенного типа) приводит к тому, что временами история навевает скуку. Этот недостаток свойствен всем романам того периода; трудно было ожидать, что мисс Рив, милая дама и превосходная писательница, жившая в уединении и знакомая с событиями и нравами исключительно по книгам, сможет соперничать с авторами, которые, как Филдинг {112} и Смоллетт {113} , изучили человеческое сердце, познав на горьком опыте «пестроту существования» {114} . Немыслимо равнять ее в этом отношении с ее предшественником Уолполом; тот, государственный деятель {115} , поэт и человек света, «знавший мир, как знает его мужчина» {116} , придал своему Манфреду немало индивидуальных черт. Мы говорим здесь не о нехватке внешних примет времени, а о некоторой вялости повествования и скудости чувств. Вспомним, например, как сэр Филип Харкли и барон Фиц-Оуэн погружаются в серьезные детальные подсчеты, взвешивая, с одной стороны, долги по имению, а с другой — расходы на образование и прежнее содержание наследника в доме барона, и это непосредственно вслед за таким малоприятным событием, как суд Божий над убийцей после судебного поединка, причиной которого послужили грозные сверхъестественные происшествия в восточных покоях. Однако даже эти излишние многословные подробности не кажутся чужеродными, когда похожую историю рассказывает зимой в тесном кругу у очага какой-нибудь дед или старуха. Такая манера снижает стиль повествования (и потому была бы отвергнута авторами, обладающими более возвышенным воображением), но делает его более реалистичным и напоминает прием Дефо, который, дабы придать своей истории правдоподобие, вводил в нее множество мелких деталей, несущественных или странных, и, как мы склонны предполагать, уместных только потому, что они достоверны {117} . Быть может, рассказчики, любящие обстоятельность и точность в мелочах (охарактеризуем их одним словом, хотя и не совсем правильным: прозаические), втайне стараются таким образом внушить слушателям историй о привидениях некоторую необходимую долю доверия. Это придает повествованию оттенок старины, принадлежности к «давним суеверным векам»; {118} внимая искусным рассказчикам, подвизающимся в сем жанре, мы убедились, что все они, дабы овладеть вниманием аудитории, прибегают к описанному приему. В любом случае, благодаря такой повествовательной манере или же занимательности самого повествования, которое затрагивает суеверные чувства, втайне гнездящиеся едва ли не в каждой душе {119} , «Старый английский барон» неизменно достигает того же эффекта, что и все истории подобного рода, хотя и не свободен от недостатков — о них мы говорили подробно, не намереваясь при этом подвергнуть сомнению талант писательницы, достойной всяческой симпатии.
112
ФилдингГенри (1707—1754) — английский романист и драматург эпохи Просвещения.
113
СмоллеттТобайас Джордж (1721—1771) — английский прозаик, публицист и историк эпохи Просвещения, автор сатирических нравоописательных романов.
114
…«пестроту существования». — Цитата из стихотворного «Пролога, произнесенного мистером Гарриком на открытии Королевского театра Друри-Лейн» (1747; ст. 3) Самюэла Джонсона (см. примеч. 12 к «Старому английскому барону»).
115
…государственный деятель… — Гораций Уолпол был членом палаты лордов английского парламента с 1741 по 1768 г.
116
…«знавший мир, как знает его мужчина»… — Источник цитаты не установлен.
117
…прием Дефо, который, дабы придать своей истории правдоподобие, вводил в нее множество мелких деталей, несущественных или странных, и… уместных только потому, что они достоверны. — В 1809—1810 гг. Скотт совместно с Джоном Баллантайном выпустил в свет двенадцатитомное собрание сочинений английского романиста и публициста Даниэля Дефо (1660—1731), которое открывалось краткой биографией автора, составленной Баллантайном. Позднее Скотт написал о творчестве Дефо собственное критическое эссе, построенное как непосредственное продолжение биографического очерка Баллантайна, и намеревался предпослать оба текста публикации романов Дефо в одиннадцатом томе «Баллантайновской библиотеки романистов». Однако по финансовым причинам этот том, предполагавшийся к изданию в 1825 г., так и не вышел в свет, и эссе Скотта было напечатано (вместе с очерком Баллантайна) в четвертом томе «Разнообразных прозаических сочинений» писателя, изданных в Эдинбурге в 1827 г. В этом эссе автор отмечает «присущее романам Дефо очарование», которое «следует главным образом отнести на счет несравненного искусства, с каким писатель создает иллюзию подлинности тех событий, о коих повествует». Рассуждая о романе Дефо «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка» (1719), Скотт заключает: «Ситуация, в которой оказывается герой, особенно соответствовала обстоятельному стилю Дефо. Робинзон Крузо помещен в такие условия, в которых даже самое мелкое происшествие вполне естественным образом производит на него впечатление, а Дефо не из тех, кто упустит случай о подобном происшествии рассказать. Когда он упоминает, что к берегу прибило два башмака, а затем добавляет, что они оказались непарными, — мы ощущаем, сколь значительно это обстоятельство для несчастного отшельника» [Scott, Sir W. Daniel De Foe // The Miscellaneous Prose Works of Sir Walter Scott P. 1837. Vol. 3: Biographical Memoirs of Eminent Novelists. P. 322, 330. Пер. Г. Усовой под ред. С. Антонова).
118
…«давним суеверным векам»… — В оригинале «superstitious elde» — усеченная строка из комедии Шекспира «Виндзорские насмешницы» (1597, опубл. 1602, полн. 1623; IV. 4. 35). Полный вариант — «the superstitious idle-headed eld» («суеверная пустоголовая старина»).
119
…суеверные чувства, втайне гнездящиеся едва ли не в каждой душе… — Ср. в статье Скотта о Гофмане: «‹…› тяга человека к сверхъестественному ‹…› присуща всем классам нашего общества, и, быть может, особенно захвачены ею те люди, которые усвоили себе несколько скептический взгляд на этот предмет; так что и вам, читатель, вероятно, приходилось порой слышать в разговоре, как некто, заявив о своем крайнем недоверии к рассказам о чудесном, кончает тем, что сам пытается занять собеседников какой-нибудь вполне достоверной историей, которую нелегко, а то и вовсе невозможно согласовать с непримиримым скептицизмом рассказчика. Сама по себе вера в сверхъестественное ‹…› тесно связана с закономерностями самой природы человеческой, которые подсказывают нам, что, покуда длится наш искус в подлунном царстве, тут же по соседству с нами и вокруг нас существует некий призрачный мир, устои которого недоступны людскому разуму, ибо наши органы недостаточно тонки и чувствительны, чтобы воспринимать его обитателей» (Скотт 1965: 602—603).