Статьи, выступления, письма
Шрифт:
И когда говорят о приходе к власти через выборы, наш вопрос всегда остаётся одним и тем же: если народное движение, получившее на выборах широкую поддержку народа, образует правительство и приступит к последовательному осуществлению той программы крупных социальных преобразований, которая и дала ему победу, не вступит ли оно немедленно в конфликт с реакционными классами данной страны? И не была ли всегда армия орудием подавления в руках этого класса? А если это так, то не логичным было бы предположить, что такая армия примет сторону своего класса и вступит в конфликт с новым правительством? И в этом случае либо правительство будет свергнуто путём более или менее бескровного государственного переворота и всё вернётся на круги своя, либо армия угнетения будет разбита вооружённым народом. Оба этих варианта—реалистичны. Что, напротив, представляется маловероятным, так это благосклонное—или смиренное — принятие вооружённы-
1721 Куба —
ми силами глубоких социальных реформ и самой своей ликвидации как касты.
Возвращаясь к проблеме крупных городов, хочу повторить наше скромное мнение на этот счёт. В условиях общей экономической отсталости и в этих случаях было бы целесообразно развивать долговременную борьбу вне пределов городов. Наличие партизанского очага в горах в странах с крупными городами будет устойчиво подпитывать огонь начинающейся революции. Для властей будет очень трудно быстро ликвидировать партизанские отряды, обладающие устойчивой социальной базой и действующие в благоприятных географических условиях—конечно, если партизаны последовательно используют стратегию и тактику, адекватные для такого типа войны.
В городах всё по-другому. И здесь вооружённая борьба против войск карателей может развернуться, принимая масштабы, о которых мы сегодня и не подозреваем. Но эта борьба примет фронтальный характер лишь тогда, когда одной армии будет противостоять иная, сопоставимая с ней по силе. Нельзя начинать фронтальное наступление на боеспособную и хорошо вооружённую армию силами мелких групп.
Но если для фронтальной схватки в городах требуется много оружия, закономерный вопрос: откуда же оно возьмётся? Оно не валяется на улице, его надо отобрать у врага. Сделать же это можно только в ходе борьбы с ним, а вести эту борьбу в форме регулярной войны—невозможно. Стало быть, вооружённая борьба в городах должна начинаться с действий подпольщиков, атакующих группы военных, захватывающих оружие в ходе следующих одно за другим действий боевых групп.
В рамках этого варианта возможно успешное развитие борьбы—и мы не осмелимся утверждать, что народное восстание, опирающееся на партизанское движение в городах, не может одержать победу. Не существует теоретических доводов против этого, во всяком случае, в наши намерения утверждать это не входит. Вместе с тем отметим, что в условиях города велика уязвимость руководителей революции: они могут быть уничтожены и в результате доноса, и в ходе последовательных прочесываний, предпринятых противником. Напротив, даже при всемерном развитии действий в городах, широком применении организованного саботажа, и прежде всего такой особо эффективной формы борьбы, как партизанская война, в
и 1731 зима 1962-1963 года
пригородах, сохранение руководящего ядра движения в местности, благоприятной для развития классической герильи—даже в том случае, если репрессии власти уничтожат все силы народного сопротивления в городах, революционный политический центр останется незатронутым, находясь в сравнительной безопасности от перипетий военных действий. Но при этом следует подчеркнуть, что речь идёт о сравнительной безопасности в условиях войны, которой этот центр руководит не издалека и тем более не из-за границы. Он располагается в центре происходящей борьбы, в гуще народа, её ведущего.
Таковы те соображения, которые заставляют нас думать, что и в странах, где абсолютно преобладает городское население, политический центр вооружённой борьбы может действовать и успешно развиваться в сельской местности.
Теперь к вопросу о ячейках военных, которые могли бы помочь нам своим выступлением, обеспечить революционеров оружием т.д. Здесь возникают две проблемы, два варианта развития событий. Если группа военных, объявив о своём присоединении к народу, совершает переворот, рассматривая себя как организованное ядро, способное действовать в рамках принимаемых ими самими решений,—в этом случае речь идёт, по сути дела, о выступлении одной части армии против другой, и кастовая структура армии остаётся, скорее всего, нетронутой. При втором варианте войска быстро и стихийно присоединяются к народным силам; но это может произойти, по нашему мнению, только после жестоких ударов, полученных армией от сильного и упорного врага, то есть в условиях катастрофы существующей власти. Именно в такой ситуации—разбитой армии со сломленным моральным духом — может реализоваться второй из названных вариантов. Но очевидно, что этому опять-таки должна предшествовать вооружённая народная борьба. Что вновь возвращает нас к исходному вопросу о том, как и где эта борьба должна вестись. А ответ на него вновь приведёт нас к формуле развития партизанской борьбы в местности, наиболее для неё благоприятной; герилье, поддерживаемой борьбой в городах, при возможно более широком участии пролетарских масс, руководствующихся, естественно, идеологией своего класса.
Мы уже достаточно подробно
1741 Куба — историческое исключение или авангард борьбы...
ли какие-то благоприятные факторы в сравнении с предыдущим этапом, тем, когда Фидель Кастро сражался в Сьерра-Маэстре? Думаю, что такие дополнительные условия, способствующие развитию очагов восстания, действительно возникли—как в рамках Америки в целом, так и специфические — и ещё более благоприятствующие нашей борьбе—в отдельных её странах. В этой связи следует отметить два сдвига субъективного порядка, ставших самыми важными последствиями Кубинской революции. Первый из них—это осознание возможности победы. Теперь уже доподлинно известно, что почин, подобный тому, который был предпринят группой мечтателей с «Гранмы» в их двухлетней борьбе на Сьерра-Маэстре, может увенчаться успехом. Их опыт показывает, что можно создать революционное движение, которое начинает свои действия в сельской местности, связывается с крестьянскими массами, развивается от меньшего к большему, уничтожает во фронтальной схватке армию и, опираясь на базу в сельской местности, завоевывает города; движение, которое своей борьбой наращивает субъективные условия, необходимые для взятия власти.
Всю важность данного урока демонстрирует нынешний рост числа поборников «теории исключительности»; тех, кто видит в Кубинской революции явление исключительное и неповторимое. Они —и левые, и правые—приписывают её успех одному человеку. При этом левые считают его линию свободной от ошибок, правые—настаивают на её полной ошибочности, но и те, и другие сходятся на том, что только благодаря этому человеку Кубинская революция смогла пройти по тропам, которые больше никогда и ни перед кем не откроются... Это—ложь, притом абсолютная. Возможность победы народных масс в Латинской Америке определяется выбором пути партизанской борьбы, основанной на действиях вооружённых крестьян, на союзе рабочих и крестьян, на разгроме армии в ходе открытой борьбы, на взятии городов извне, на роспуске армии, становящимся первым этапом тотального слома надстройки старого колониального мира...
Теперь о втором субъективном факторе. Народные массы осознали теперь не только возможность своей военной победы. Они уже знают дальнейшие судьбы революции. Всё с большей ясностью они понимают, что, каковы бы ни были превратности истории на небольших отрезках времени, будущее—за народом, ибо будущее—за социальной справедливостью. Это позволит поднять революционное
1751 зима 1962-1963 года -к;
брожение [fermento] в Латинской Америке на уровень, которого она ещё не знала...
Прибавим к сказанному некоторые соображения более частного характера, связанные с тенденциями, интенсивность которых различна в разных странах. Одно из них, и чрезвычайно важное, состоит в том, что эксплуатация крестьянства во всех странах Америки гораздо больше, чем это было на Кубе. Тем, которые связывают успешное развитие повстанческой борьбы с пролетаризацией кубинского крестьянства, хотелось бы напомнить, что воздействие этого феномена с особой, определяющей силой проявилось на этапе борьбы, последовавшем после взятия власти и провозглашения аграрной реформы, в ходе ускорения и углубления революционных процессов в деревне (кооперативизация). Но на первом этапе борьбы, когда крестьяне составляли сердцевину повстанческой армии, они были теми же, что и сейчас на Сьерра-Маэстре,—гордыми хозяевами своих наделов и непоколебимыми индивидуалистами... Естественно, в каждой стране Америки крестьянство обладает своей спецификой. Ментальность аргентинского крестьянина—иная, нежели у коммунального крестьянина Перу, Боливии или Эквадора. Но страстное желание иметь землю постоянно присуще всем крестьянам, и именно крестьяне определяют общую тональность Америки. И тот факт, что крестьяне подвергаются здесь ещё большей эксплуатации, чем это было некогда на Кубе, увеличивает возможность того, что этот класс поднимется с оружием в руках.
И ещё об одной проблеме. Армия Батисты при всех её огромных изъянах была построена таким образом, что все военнослужащие, от рядового до высшего генералитета, были вовлечены в эксплуатацию народа. Она полностью принадлежала к типу наёмных армий, что обеспечивало определённую цельность и сплочённость репрессивного аппарата. Напротив, большинство армий Америки комплектуется из профессиональных офицерских кадров—и рекрутов ежегодного призыва. Каждый год молодые люди покидают свой семейный очаг, унося с собой образ постоянных лишений и мучений своих родителей, их рассказы о нищете и социальной несправедливости. И если однажды их как пушечное мясо пошлют на борьбу против защитников идей, которые они в глубине своих душ и тел ощущают как справедливые, их боеспособность будет глубоко ослаблена —и при использовании соответствующих методов массового воздействия, призванных показать новобранцам справедливость на-