Статья Пятая
Шрифт:
– Уолтерс!
– позвал он.
– Обыщи фургон, чтобы они могли ехать, как только я закончу. Чертяка, вам же надо побыстрее, верно?
– Думаю, да. Ваша директриса отпустила ее только на одну ночь, - сказал Чейз. Я промолчала.
Отмеченный знаками отличия Уолтерс открыл дверь с моей стороны и сунул руки под сиденье. Я старалась оставаться спокойной. Он закрыл мою дверь и рывком открыл заднюю, стал осматривать пустую машину.
– Все чисто, - крикнул Уолтерс и закрыл фургон.
– Повнимательнее с ней, - сказал Бродбент Чейзу, кивнув в мою сторону.
Я едва не выскочила из кожи от рева сирены, которая предвещала открытие ворот. Те, чуть перекашиваясь, распахнулись.
Чейз нажал на газ, и Женский исправительный и реабилитационный центр Западной Виргинии остался позади.
* * *
Я выбралась. Выбралась из барака, вырвалась из клещей Брок и ее ужасающих охранников, покончено с занятиями по изучению Статута. Все во мне хотело оттолкнуть Чейза и самой вдарить по газу, но я знала, что этого мне не удастся.
Я выбралась. Но не свободна.
Я глянула на моего водителя. Его лицо было решительным, как тогда перед домом мамы. Это был не тот Чейз, которого я представляла себе в лесу, когда думала, что Рэндольф сейчас нажмет на курок. Это был солдат, и я все еще была в плену. Неосознанно я дернула руками, что натянуло наручники и сделало мои и так не полностью зажившие ладони еще более чувствительными.
Мы покинули петляющую дорогу, что вела от исправительного заведения, и выехали на шоссе. Здесь было чисто и пусто. Никаких заглохших машин, никаких гигантских выбоин на асфальте. Очевидно, это была часто используемая военными дорога: МН поддерживала порядок только на тех трассах, по которым ее служащие постоянно ездили.
По мере нашего пути нам стали все чаще встречаться военные автомобили. Мимо пронесся синий фургон, затем несколько патрульных машин, затем автобус, полный напуганных будущих постояльцев реабилитации, которые еще не знали, что их ждало. Каждый раз при виде этих автомобилей у меня сводило желудок. Если бы я сбежала прошлой ночью, я бы никак не смогла прошмыгнуть мимо всех этих солдат. Меня бы подстрелили, и сейчас я бы истекала кровью в канаве.
Радио завизжало, и это заставило меня вздрогнуть. Чейз раздраженно его выключил. Без его постоянного гула в фургоне стало очень тихо.
Я посмотрела на спидометр. Ровно шестьдесят пять миль в час*. Какой примерный солдат.
*65 миль/ч = 105 км/ч
– Как долго нам туда добираться?
– Я постаралась, чтобы вопрос не прозвучал нетерпеливо.
Он был весь сосредоточен на вождении и не ответил.
– Я никому не расскажу, что ты со мной разговаривал, - заверила я его.
Тишина.
Почему он так поступал? Почему продолжал мучить меня после всего, что уже сделал? Я хотела задушить его. Он видел мою мать, и, несмотря на мой гнев, находясь рядом с ним, я, казалось, была ближе к ней, чем за все последние дни. Я хотела спросить, нормально ли она выглядела, не причинили ли ей вреда, достаточно ли ее кормили. Но он неукоснительно подчинялся правилам Брок. Даже самая слабая надежда, что он пришел спасти меня, исчезла.
– Ты ведь не будешь знать, если ее отправили на реабилитацию, верно?
– рискнула спросить я, задаваясь вопросом, не пришлось ли моей маме "отрабатывать" нечто, как слышала Ребекка.
– Ты не можешь просто помолчать?
– огрызнулся Чейз.
– Вот прямо сейчас? Ты заключенная, а мне нужно подумать.
Я моргнула; во мне бушевала ярость.
– Мисс Брок не имела в виду полное молчание, - я постаралась говорить ровно в надежде, что доброжелательность позволит мне вытянуть из него какую-нибудь информацию.
– Это не ее правило, а мое.
Я сжала в своих скованных наручниками кулаках юбку. Мимо проехал еще один автомобиль МН. Я заметила, как Чейз напрягся, и почувствовала, что мое лицо заливает жар.
– Как неудобно тебе, должно быть, перевозить дрянь из реформационной школы, - тихо сказала я. По тому, как заходили его желваки, я поняла, что попала в яблочко.
* * *
Мы не разговаривали больше часа. Молчание приняло физическую форму молота, который все бил и бил по мне, напоминая, что, каким бы ни было наше прошлое, теперь я для него никто.
Также этот молот вбивал в меня новые страхи. Какими были последние две недели для моей мамы? И что произойдет завтра утром? Мое сознание заполнили образы: ее втаскивают в зал суда в наручниках, а ее глаза такие же пустые, как были у Розы, и на нее направляют яркий обвиняющий свет прожектора. Ее руки покрыты рубцами, как мои. Я встряхнула головой, старясь избавиться от этих мыслей, и взглянула на Чейза.
Да что же с ним такое? Неужели он в самом деле собирался притворяться, будто я не сидела в трех футах от него? Будто наши жизни не были сплетены вместе с тех пор, как мы были детьми? Теперь он стал солдатом, я это поняла. Но когда-то он был еще и просто человеком.
Мое внутреннее состояние металось от беспокойства к ярости, и это выматывало меня; я постоянно ловила себя на том, что смотрю на него, будто бы в любой момент ожидая признания, что все происходящее - глупая извращенная игра.
Часы на приборной панели показывали 8:16 утра, когда я почувствовала, что фургон увеличил скорость.
– Мы подъезжаем к Чикаго?
– не ожидая ответа, спросила я Чейза. Странно. Я плохо разбиралась в географии, но знала достаточно, чтобы понять, что наше путешествие было слишком коротким. Кроме того, мы съехали на боковую дорогу около двадцати миль назад и с этого момента не встретили больше ни одного автомобиля МН. Я предполагала, что, по мере приближения к их базе, количество солдат должно было бы увеличиться.
В любом случае, я почувствовала легкую панику при мысли, что мама может быть где-то близко; я все еще ничего не знала о предстоящем суде.
Фургон свернул с шоссе на однополосный автосъезд и остановился, а затем взял вправо и выехал на какую-то всеми забытую дорогу. Здесь через асфальт летом проросла трава, а затем высохла и так и осталась на зиму в своих трещинах. Дорога была замусорена нападавшими ветками. В этом районе давно не проводили никаких работ.
Фургон сбросил скорость, а мое сердце, наоборот, стало учащенно биться.