Статья Пятая
Шрифт:
– Милая курточка, - сказал Чейз, выводя меня из транса. Я не слишком раздумывала перед тем, как надеть его огромную куртку, когда выходила на улицу, но сейчас я внезапно почувствовала смущение, и мне одновременно захотелось и бросить ее обратно ему, и поглубже в нее зарыться. Так и не решив, что делать, я стала переступать с ноги на ногу, будто бы пытаясь сохранить равновесие на гимнастическом бревне, пока он снова не заговорил.
– Нам нужно найти тебе другую одежду, - сказал он, с любопытством наблюдая за моей нерешительностью.
– На тебя будут оборачиваться,
Я заставила себя стоять неподвижно. Я не знала, что было у него на уме, но подозревала, что одежду он собирался получить таким же образом, как грузовик. Перспектива кражи волновала меня не так сильно, как я ожидала, но только если это не причинит никому вреда и не займет слишком много времени.
Я собрала в кулаке лишнюю длину рукава и сосредоточилась на том факте, что к ночи мы с мамой снова будем вместе.
В течение часа мы выехали на шоссе.
* * *
Сразу после семи мы проехали знак, сообщающий, что рядом проходит граница штата Мерилэнд. Мне хотелось ехать сразу к месту встречи, но мы не могли пойти на риск нарваться на патруль. Поэтому мы сделали большой крюк и поехали на юг. Чейз назвал мне точный адрес места встречи с перевозчиком - штат Виргиния, Харрисонбург, Руди-лэйн, 190, - и каждые несколько минут я сверялась с картой, отслеживая маршрут, проложенный Чейзом.
Если мы не повстречаем других солдат, то должны успеть.
Хотя больше машин на дороге не было, наше движение замедлилось. Трасса была обезображена выбоинами на асфальте и мусором, оставленным людьми: кроватным матрасом, каркасом зонтика. Мы напугали оленя, жующего потрепанные остатки картонной коробки Horizons.
Я воспринимала это со смесью ужаса и гордости. Мне было девять, когда Война пришла в Балтимор, и остатки штата были эвакуированы незадолго до моего десятилетия. Сейчас мы видели последние оставшиеся свидетельства того, что тут жили люди.
Чейз слегка наклонился вперед, объезжая ржавый мотоцикл, брошенный посередине дороги. Странное, хорошо знакомое ощущение шевельнулось у меня в животе.
* * *
– Давай! Ты же не боишься, правда?
– Его ухмылка была быстрой и нехорошей, нарочитое сомнение звучало в его голосе. Он прекрасно знал, что я никогда не пасовала перед его вызовом с тех пор, как мне исполнилось шесть. Не собиралась я этого делать и сейчас.
Я перекинула ногу через мотоцикл, сжав раму с силой, достаточной, чтобы согнуть железо. Его темные глаза вспыхнули от удовольствия, когда он взялся за руль и откинул подножку. Наклоном головы он показал мне отклониться назад, и его длинная нога скользнула между мной и передом мотоцикла.
Я нащупала спину его рубашки - мне нужно было за что-то держаться.
– Попробуй вот так.
– Он схватил меня за руки и обернул их вокруг своей талии. Тепло его кожи просочилось через мои тонкие перчатки. Он подвинулся назад, чтобы я обхватила его коленями, и потянул меня вперед, пока я не прижалась к нему вплотную.
Я не дышала. Мы касались друг друга так тесно, что я не могла сосредоточиться. Он рванул правой ногой, и мотоцикл взревел, оживая. Сиденье вибрировало подо мной. Мое сердце колотилось. Я почувствовала, как в мое сознание по капелькам начала просачиваться паника.
– Подожди!
– закричала я сквозь шлем.
– Разве мне не нужно пройти инструктаж, или курсы подготовки, или...
На мгновение его пальцы переплелись с моими у него на груди.
– Наклоняйся, как я. Не сопротивляйся мне.
* * *
Не сопротивляйся мне, Эмбер.
Я рассеянно потерла правый висок большим пальцем. Нужно перестать думать о том, каким Чейз был раньше.
– Как мама выглядела, когда ее освободили?
– спросила я, стряхивая воспоминания.
– Что?
– Его плечи ссутулились, и он бросил быстрый взгляд в боковое окно.
– Как она выглядела? После приговора.
– Я не говорил, что ей вынесли приговор.
Я выпрямилась.
– Ты подразумевал это. Ты сказал, что людей или осуждают, или изолируют. И ты сказал, что ее выпустили, верно? Значит, она выполнила условия приговора?
– Правильно.
Я вздохнула. Эти его невнятные объяснения едва ли не хуже, чем недавний обет молчания.
– Как долго ее удерживали?
– Всего день, - сказал он.
– Не рассказывай мне слишком много подробностей, ладно? Я не уверена, что смогу это вынести.
– Я скрестила руки на груди.
Он молчал, вновь погрузившись в раздумья. Мне хотелось крикнуть ему: "Что я тебе сделала? Почему ты просто не поговоришь со мной?" Было бы гораздо проще принять этого человека, если бы я не знала его до того, как он стал сдержанным, осмотрительным и холодным. Если бы я не знала, что когда-то он был открытой книгой и дни не вмещали слова, что мы говорили друг другу. Это приводило меня в бешенство и, хуже всего, заставляло думать, что я очень сильно переоценивала все, что было когда-то между нами.
Он покрутил головой, чтобы размять окоченевшую шею.
– Она выглядела...
– Он замялся.
– Не знаю, она выглядела, как твоя мама. Короткие волосы, большие глаза. Миниатюрная. Что ты хочешь услышать? Я видел ее совсем недолго.
Я фыркнула в ответ на его описание. Только у мужчины оно могло получиться таким сухим.
– Какой она казалась? Она была напугана?
Он задумался, и я увидела, как его лицо слегка изменилось. Напряжение возникло в уголках его глаз. Вот тут я забеспокоилась.
– Да, она была испугана.
– Он откашлялся, и я с полной уверенностью поняла, что страх мамы пробился сквозь эту его бесчувственную оболочку.
– Но она мыслила совершенно трезво. Не сходила с ума, как некоторые, когда они испуганы. Она хорошо справлялась со стрессом, учитывая все, что произошло. Она была абсолютна непреклонна в том, чтобы мы следовали этому плану.
– Ого.
– Я обмякла на своем сидении.
– Что?
– серьезно спросил он. Мне пришло в голову, что это был первый раз, когда он поинтересовался, о чем я думала.