Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Потом наконец ему было позволено увидеть невесту. Рафаэла Моро жила в одной комнате с сестрой, которой приказали выйти на время разговора; у них обеих были рыжие волосы и белая кожа.
Наконец-то Мардоний перешел к любовным делам. Микитка почувствовал, как чаще забилось сердце от радости за друга: Мардоний сказал, что девушка красива и молода, лет пятнадцати. А он-то думал, что будет уродина!
“Мардоний мало девиц повидал, и в самый возраст вошел, - подумал Микитка, - вот для него всякая красотой и блещет! Так оно и к лучшему”.
Когда македонец подошел, Рафаэла вышивала на пяльцах шелками и жемчугом:
Девушка встала при виде него и улыбнулась: она покраснела, но заговорила так же свободно и гладко, как ее родители. Мардоний даже потерялся от изысканности ее выражений. Наверное, он был далеко не первый в числе ее женихов – и всех молодых синьоров, с которыми Рафаэла любезничала.
Он поцеловал ей руку и поклонился, не зная, как с ней говорить; но увидел, что невеста под его взглядом покраснела еще больше. Она поправляла свои рыжие волосы без нужды, разглаживала платье… и тогда Мардоний понял, что ему время уйти. Он поклонился Рафаэле Моро еще раз и вышел. Уже за порогом ее комнаты македонец понял, что даже не запомнил, о чем невеста говорила с ним и что спрашивала.
Наверное, он показался ей неловким дураком, сердито писал молодой Аммоний.
А Микитка подумал, что скорее наоборот – Мардоний девице очень понравился и потому засмущал ее, как ни один из прежних женихов. Конечно – Мардоний не только смел, но еще и целомудрен, он не привык вертеть девицами и кидать их, как столичные синьоры! Особенно при такой светской жизни!
Перед тем, как проститься, мать Рафаэлы еще поговорила с ним наедине: хозяйка дома предупредила, что приданое за дочерью они дают небольшое. Конечно, Мардоний не посмел спросить, в чем состоит приданое: он даже не думал об этом, входя в дом. Мардоний горячо заверил госпожу, что ему ничего не нужно и он пришел свататься вовсе не из корыстолюбия.
Судя по всему, такие речи понравились синьоре еще больше. Она рассмеялась, потрепав Мардония по плечу, и сказала, что Господь благословил его чистой и прекрасной душой; а раз он не ищет богатства, то, чтобы они сошлись, нужно прежде всего, чтобы он и Рафаэла полюбили друг друга.
Мардоний при таких словах итальянки очень смутился и опять вспомнил, как мало у него за душой, - наверное, хитрая и проницательная синьора тоже все это понимала; и ждала, как жених поведет себя дальше. Под конец Изабелла сказала, что через два дня у них будет семейный праздник, на котором Мардоний и ее дочь смогут получше узнать друг друга. А заодно Мардоний познакомится и с другими благородными юношами Рима.
Разумеется, синьора хотела присмотреться к нему как следует. Мардоний понял, что на этом празднике может все и решиться.
Второе письмо пришло через неделю: вовсе ничего не решилось, но Мардоний радовался, что не испортил дела своей неуклюжестью. Праздник был очень шумный, и македонца изумило, что даже девицы, которых набралось много, своих и чужих, толкались, танцевали и смеялись с юношами без стеснения. Хотя танцы были общие, и в таком веселье никто никого не стеснялся. Рафаэла первая отыскала Мардония в зале – и его изумило еще больше, что дочь Моро предложила обучить его
Какие-то молодые итальянцы посматривали на Валентова сына с большим неудовольствием, видя, что он ухаживает за Рафаэлой, - но приблизиться не посмели. Может быть, кто-то напустил о пришлеце здесь диких слухов; а может быть, македонец отпугивал соперников суровой решимостью во взгляде. Рафаэлу он тоже немного пугал, но привлекал больше…
Микитка понял, что дело катится к свадьбе: он верил в своего друга и его патрона, влиятельного Гавроса.
Через две недели Мардоний написал, что он и Рафаэла обручились: это письмо веяло молодым, вешним счастьем и надеждами. Микитка понял, что его друг влюбился.
А еще через неделю Мардоний вернулся домой к сестре: вернулся совсем другим. Теперь он будет получать письма не только от своего Патрокла, но и от Рафаэлы.
Но причина была не только в женской любви - Микитка понял, увидев друга, что Моро оказались гораздо расчетливее, чем представлялось Мардонию до сих пор. Они, как и Мелетий Гаврос, ждали возвращения Леонарда – и думали нажиться за счет другого покровителя Мардония: теперь, когда Мардоний стал женихом Рафаэлы, отступиться от нареченной чужаку-македонцу не позволит честь. А вот родители невесты могут расторгнуть помолвку когда угодно, сославшись на любую причину.
И, конечно, пока Мардония в Риме нет, ничто не помешает Доменико и Изабелле Моро привечать других женихов.
========== Глава 144 ==========
Анна уже не в первый раз оставалась в Стамбуле без мужа – привычка к опасности может закалить самую робкую душу; и хотя она боялась, как всякая женщина и всякая христианка среди мусульман, жена Дария-Фарида в отсутствие супруга держалась и правила домом со спокойной уверенностью. Тем более, что Дарий, благодаря своему положению, смог поручить охрану своего дома и жены собственным людям, византийцам. Турки набирали самых преданных воинов охраны, - янычар, - из бывших христиан покоренных стран; а греки Дария христианами и оставались. Были христиане и среди его домашних слуг.
Это Дарию прощалось – сами турки нередко держали христиан у себя на службе, бывало, что и на почетном положении; хотя чаще в качестве рабов.
Анна почти все дела, для которых требовалось выходить в город, поручала слугам-мужчинам; и выслушивала их доклады и принимала работу в своих комнатах, как незримый тихий гений дома. Иногда она выходила в город и сама – разумеется, закрыв лицо и взяв с собой охранителей.
В один из таких дней, когда Анна возвращалась с базара, - выходила она не столько потому, что было нужно, сколько потому, что захотелось глотнуть воздуха, - жена Дария вдруг почувствовала, что ее кто-то преследует. Она не могла бы сказать, почему чувствует так: даже ее охранители ничего не заметили. Анна несколько раз обернулась на улице, но среди обычных ярких турецких тюрбанов, кричащих ослов, палаток торговцев, шума и гама не заметила ничего подозрительного. Воины спросили госпожу, что случилось; она только нетерпеливо мотнула головой и сделала знак продолжать путь.