Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
На этом кончаю. Я дала слово Фоме, что приглашу тебя к себе, - Леонард тебя всегда отпускал ко мне в гости одну, и сейчас не возразит… если ты никак не выдашь ему правды. Хотя наш комес дьявольски проницателен, а ты ему солгать сейчас не сможешь. Может быть, это получится позже, когда ты соберешься с мыслями.
Леонард еще не вернулся из Рима, я знаю, - но могу ошибаться. Мне сообщил об этом брат, который хорошо осведомлен о делах вашего дома. Однако мои посланные должны подтвердить его слова.
Если ты поедешь, сделай это как можно скорее, чтобы уложиться в срок до возвращения критянина:
Если Леонарда нет, ты поедешь на переговоры – твоя государыня приказывает тебе это, если ты еще сомневаешься. Сейчас же, как только прочтешь письмо, отправь с моими людьми записку с ответом, когда ты будешь у меня: я приготовлюсь к твоему приезду. Будь покойна за свою безопасность. Фома приехал не один, но силу к тебе он не применит: ты знаешь, что наш патрикий действует не так.
Все не могу кончить… разволновалась, прости, дорогая. Но теперь уже довольно.
Гелиайне.
Бог с теми, кто действует, филэ: и только с ними, даже если тактики ошибаются! Обдумай все и напиши мне сейчас же”.
Феодора долго сидела без движения, слыша, как лепет восьмимесячного Энея доносится до нее сквозь гулкое биение сердца, отдающееся в уши боевыми барабанами. Она не могла ни о чем думать, как бы ей ни приказывали действовать.
Московитка наконец встала: она знала, что в таких случаях мысли приходят во время писания. Подобное вдохновение, философское и литературное, нередко посещало ее в ту минуту, когда она склонялась над чистым листом. Хозяйка вышла из детской и, позвав к сыну Магдалину, отыскала бумагу и перо: Феодора не посылала служанку за рабочими принадлежностями, дабы не узнали, что госпожа, помимо намерения приехать, еще о чем-то уведомляет Феофано письмом.
Она быстро сочинила короткий ответ – в котором уверила Феофано, что мужа еще нет и домой его ждут не раньше, чем через несколько дней: а значит, она поедет к подруге завтра утром. Раньше нельзя, или домашние поймут, что госпожа что-то замыслила.
“Только бы Вард не догадался!”
Отдав записку посланным и переговорив с ними, Феодора отпустила людей императрицы и вернулась в детскую к Энею. Вот единственное существо, которое еще ни в чем не может ее уличить.
Отправляясь на переговоры к первому мужу, Феодора почти наверняка знала, что Магдалина догадалась обо всем… но кормилица и нянька всех ее детей, самая верная и старая служанка, конечно, будет молчать.
Госпожа дома взяла с собой нескольких воинов – из тех немногих, что жили в имении: Феодора задалась вопросом, какой силой располагает Фома. Едва ли большой. Мог ли он разбогатеть за эти два года?
Фома Нотарас признался супруге в первом подменном письме, что взял у кого-то в долг здесь, в Риме, - у какого-то влиятельного человека из тех, которые любят чувствовать себя благодетелями: Италия была гораздо богаче Византии, в эту страну за века сосуществования
Византийское аристократство до сих пор основывалось… на равенстве и братстве благородных людей, как в Греции и Риме: в отличие от Европы, где давно установилась сложная иерархия знати, препятствовавшая человечности в отношениях не менее, чем католическая церковь.
Может быть, Фома одолжился у Мелетия Гавроса? Феодора нисколько не удивилась бы этому.
До Феофано был час пути, если ехать не спеша, - лакедемонянке посчастливилось приобрести имение по соседству с Флатанелосами. “Может быть, его хозяева бежали по той же причине, по какой и владельцы нашего дома, - подумала Феодора, глядя в окно повозки, как мелькают акации по сторонам дороги. – Но кто теперь назовет нам эту причину?..”
Она откинулась назад, в тень, и прикрыла глаза: отпустила свои мысли и страхи, чтобы храбрость и находчивость пришли к ней на выручку в нужную минуту. Солдаты – а главное, командиры поступали так перед сражением.
Когда Феодора выступила из повозки, она увидела перед собой Феофано. Лакедемонянка в этот зимний день куталась в теплый плащ, как и сама Феодора, - они простерли друг к другу руки из-под одежд и обнялись: Феофано набросила на московитку свой плащ древнейшим жестом покровительства.
– Брат в доме, - прошептала лакедемонянка.
Она была в простом строгом платье – темно-зеленой шерсти, без вышивки. На голову Феофано набросила капюшон просторного бурого плаща, затенивший низкий греческий лоб: и под клобуком черная голова ее была непокрыта, волосы стянуты низким греческим узлом.
Феодора кивнула своей царице; амазонки улыбнулись друг другу и, взявшись за руки, направились по дорожке к дому. Московитка чувствовала, что, несмотря на поддержку, ноги у нее подкашиваются.
Фома Нотарас не стал мучить жену – он появился на пороге.
В первый миг Феодоре показалось, что патрикий очень постарел со дня их расставания… но нет, постарели только его глаза.
Феодора прожила целую жизнь без него – а Фома, казалось, прожил две такие жизни: он неподвижно стоял, прислонившись плечом к косяку, и улыбался жене, глядя на нее с полным пониманием… и даже сочувствием.
Он протянул московской амазонке руку, будто мужчине. Феодора, ненадолго замешкавшись, в волнении подала Фоме руку, и патрикий слегка сжал ее пальцы и задержал в своей ладони. Рука патрикия была теплой и сухой, такие бывают у уверенных в себе людей.
Потом Фома Нотарас отпустил пальцы жены и склонил голову.
– Рад тебя видеть, - спокойно сказал он, так знакомо щуря серые глаза.
Феодора сжала руки на животе.
– И я тебя, Фома, - ответила московитка, понимая, что совершенно не знает, как разговаривать с этим придворным двоих Палеологов, с этим ромеем из ромеев. Фома кивнул, выручив ее из затруднения.
– Идем в дом, - сказал он: отступил, чтобы дать дорогу обеим женщинам. – Там мы поговорим… как близкие люди и союзники.