Стена между нами
Шрифт:
Ардере выпускает мою руку, отходит в сторону.
— Ты молчишь. Боишься?
— Я не боюсь, господин. Просто не знаю, что следует говорить, — от его пристального взгляда пробегает озноб, на смену искристой радости приходят тревога и смущение.
— Можешь спросить о награде.
Он кивком головы указывает на кристалл, все еще зажатый в моей левой руке.
— Вставь его в углубление по центру площадки.
Покорно выполняю то, о чем просит ардере. Вспышка — и прозрачном воздухе возникает картинка. На ней мама, отец, мои сестры, брат. Они ужинают, беззвучно смеются. С удивлением замечаю на столе мясо,
Потом картинка резко меняется, я словно бы вижу свой дом с высоты птичьего полета. Прохудившаяся крыша починена, у вечно пустой коновязи топчется упитанная лошадка с сильными ногами. Неужели выкупа, что дали за меня лхасси, хватило на то, чтобы купить лошадь? Сердце сжимается от щемящей тоски и радости: теперь вспахать поле будет гораздо проще, родителям не придется ломать спины непосильным трудом, отец сможет вернуться к обучению детишек, какие-никакие гроши, а всё же в семью.
Картинка вновь меняется. Я вижу маму, она беседует с деревенским жрецом в храме и мнет в руках распечатанное письмо, на нем — печать ардере. Видно, что мама взволнована, киссаэр же улыбается. Мне отчаянно хочется успокоить родных, сказать, что у меня всё хорошо, крикнуть так сильно, чтобы хотя бы отголосок долетел до родной долины. Я протягиваю руку, осторожно касаюсь призрачного лица, но изображение уже бледнеет и тает.
Со вздохом отступаю.
— У тебя красивая семья, — замечает Дорнан. — И ты очень похожа на мать, теперь ясно, откуда в тебе эта твердость.
Его голос вырывает меня из воспоминаний. Оглядываюсь, оказывается, алти-ардере все это время стоял за моим плечом. Да как он вообще посмел?! Кем бы он ни был, это моя семья, моё сокровенное. Низко подглядывать за чужим счастьем или горем вот так, исподтишка!
— Что вы имеете в виду? — спрашиваю подчеркнуто холодно, забыв про всяческую почтительность.
— То, как похоже вы обе справляетесь с волнениями и страхами. Ты злишься, что я посмел увидеть нечто, предназначенное для тебя одной? — тут же улавливает истинное значение моих слов владыка. — Напрасно. Один из соарас специально прибыл в те края, чтобы сохранить для тебя это воспоминание.
— Неужели? Или это иллюзия, созданная вашей магией, как те, другие, голоса и люди в тумане? — указываю рукой вниз.
Странно, но на лице владыки отражается заинтересованность.
— Ни один из нас не создает видений, — качает он головой. — Всё, что ты услышала или увидела внизу, — это испытание, посланное духами долины. И, судя по тому, что тебе удалось подняться, ты доказала им, что стоишь вершины.
Меня охватывает тревожный холод. Приближаюсь к кромке камней, выглядываю наружу, но облака затянули почти всё, лишь сквозь отдельные прорехи видны зеленые склоны.
— А могла не подняться?
— Вполне. Сдаться, заблудиться. Поэтому у каждого участника есть тревожный маяк. Суть проверки в том, чтобы осознать то, что обычно скрыто, взглянуть на свои страхи, а не погибнуть под их гнетом. Ты удивишься, но не всякий молодой ардере может преодолеть подъем с первого раза.
— Даконы тоже приходят сюда?
— Такова традиция. Юноши и девушки должны совершить восхождение, чтобы получить предзнаменование. Только после этого их признают совершеннолетними. Так что в некотором смысле теперь каждый из победителей стал ардере. — Дорнан делает паузу, потом внезапно добавляет: — Я справился с третьей попытки.
Это признание заставляет меня прислушаться к словам владыки еще внимательнее. А он продолжает пояснять:
— Сомневающимся приходят разные образы: из прошлого, будущего. Иногда — подсказки, иногда — предостережения. Тем, кто точно знает, чего хочет, туманные образы не нужны. Два твоих соотечественника не увидели ровным счетом ничего. Для них это была простая прогулка.
Бездна. Надо было держать язык за зубами. Теперь Дорнан знает, что я сомневаюсь. Или боюсь. Или есть что-то, смущающее ум и сердце. И будет искать в моих словах и поступках двойное дно. Как глупо было проговориться о такой мелочи!
— Я не стану спрашивать, что произошло внизу, — владыка вновь безошибочно угадывает, что меня тревожит. Голос его становится мягким, обволакивающим. — Как не расскажу о том, что видел я сам. То, что ты узнала, принадлежит только тебе и духам. Не стоит бояться. Сегодня день торжества, а не печали. Ты молода, сильна, удивительно красива. И прошла испытание. Надо радоваться!
Дорнан подходит совсем близко, дыхание горячим ветром скользит по моему лицу, приходится сделать усилие, чтобы не отшатнуться. Его рука дотрагивается до ворота моей куртки, задерживается на миг, потом расстегивает первый крючок.
— Я должен вручить тебе еще одну награду. Позволишь?
Зачем он прикасается ко мне? Что ему нужно? Неужели?.. Так быстро? Мы же едва знаем друг друга.
Меня сковывает страх.
Ловкие пальцы продолжают распутывать завязки на моей одежде, спускаясь от подбородка к груди. Добираются до нижнего ворота, ослабляют тесьму уверенно и спокойно.
У меня голова кружится. Мы одни на этой вершине, кругом ни души, словно остальной мир растаял в облачной дымке. Закрываю глаза, чувствую, что мужчина проводит кончиками пальцев по коже шеи. Вздрагиваю от того огня, что струится от его рук.
— Ты совсем замерзла, — внезапно отмечает он. — Почему не сказала сразу?
— Это… Это мелочи, — язык не слушается, выдает волнение.
— Ясно.
Дорнан опускает руку еще ниже. Закусываю губы, все внутри каменеет. Не верю, не верю, что это происходит со мной! Но ардере всего лишь нащупывает на шее цепочку, тянет ее на себя, вынимает из-под одежд небольшую серебряную подвеску, а потом делает полшага назад.
Дышать сразу становится легче, липкий страх отпускает. Я открываю глаза.
— Тебе незачем бояться меня, — он не удивлен моей реакцией, скорее раздражен. — Ни один нормальный мужчина не тронет женщину без ее согласия.
— Но вы трогали только что.
— Коснулся, не более, — он пожимает плечами. — И, кроме того, ты не запретила.
Возмущение обжигает изнутри, я вскидываю голову. Смешно, наверное. Дорнан на голову меня выше, сильнее во много раз, он владеет опасной магией, у него есть звериный лик. А я, наглая человеческая девчонка, спорю, сжав от злости кулаки, свое единственное оружие. Но вместо гнева на его лице — одобрительная улыбка.