Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

Горбунова Наталья П.

Среди вопросов, связанных с историей племен скифо-сарматского времени Минусинской котловины, не менее дискуссионной остается проблема интерпретации позднетагарских памятников II I вв. до н. э. (соотношение могил и склепов), времени появления таштыкской культуры и ее внутренней хронологии. Начиная с С.А. Теплоухова большинство исследователей Сибири относило II–I или II — середину I в. до н. э. к позднейшему этапу татарской культуры и рассматривало как тагаро-таштыкский переходный период (Теплоухов С.А., 1929, с. 40, 50; Киселев С.В., 1951, с. 276–285; Кызласов Л.Р., 1960, с. 24, 25). М.П. Грязнов и вслед за ним М.Н. Пшеницына назвали эти памятники тесинскими и также соотнесли с завершающим этапом татарской культуры. Н.Л. Членова (1964а, с. 281, 287) отнесла памятники II–I вв. до н. э. уже к таштыкской культуре. На основе близости погребального обряда и форм инвентаря большая часть исследователей усматривает генетическую связь между памятниками тесинского и сарагашенского этапов. Но при этом они признают появление новаций (грунтовые могильники, впускные захоронения в каменные оградки более раннего времени), которые отражают сложность социальной структуры общества и, вероятно, его этническую неоднородность. Сейчас возродилась еще одна концепция, согласно которой в рамках тесинского этапа фиксируется существование двух этносов — местного, оставившего захоронения в больших курганах-склепах, и пришлого, скорее всего хуннского, хоронившего своих покойников в грунтовых могильниках (Вадецкая Э.Б., 1986б, с. 87, 88). Эти разногласия нашли отражение

и на страницах настоящего тома. Видимо, окончательное решение этого вопроса станет возможным только после проведения тщательного типологического анализа инвентаря из склепов, грунтовых могильников и оград, и детального сопоставления обеих групп.

Остается остродискуссионным вопрос о характере и времени сложения таштыкской культуры. Реконструкция этих событий, предложенная Э.Б. Вадецкой (1986б, с. 141–146), представляется очень противоречивой. Неясно, почему на ранней стадии таштыкской культуры, которую она связывает с грунтовыми могильниками I в. до н. э. — II в. н. э., наблюдается механическое смешение местного татарского и пришлого населения. А период доминирования обряда захоронения в склепах (конец II — III–IV вв. н. э.) отражает эволюцию интенсивной взаимоассимиляции местного европеоидного населения и оставшегося здесь монголоидного. Процесс этот, по мнению Э.Б. Вадецкой, и привел к органическому слиянию разных культурных традиций. Хотя Э.Б. Вадецкая определяет время существования таштыкской культуры I в. до н. э. — VI в. н. э., по логике ее концепции сложение единого культурного комплекса происходит только в III в. н. э., что кажется маловероятным. Поэтому более, убедительной представляется точка зрения большинства исследователей (С.В. Киселев, Л.Р. Кызласов, М.П. Грязнов), которые считают, что к середине или концу I в. до н. э. на местной основе с включением пришлого компонента складывается таштыкская культура, которая проходит в своем развитии определенные этапы, существенно отличающиеся друг от друга. Однако и это мнение требует дополнительного обоснования и всестороннего анализа многочисленного нового материала, на основе которого будет, наконец, построена аргументированная хронологическая колонка всех таштыкских древностей.

Созданные в результате тщательного исследования археологических памятников хронологические схемы Минусинской котловины в значительной степени повлияли на историко-культурные периодизации соседних регионов.

Культуры Алтая занимают промежуточное положение между древними культурами Енисея, с одной стороны, и культурами Казахстана и Средней Азии — с другой, что, конечно, отразилось на облике самих культур. История археологических исследований на Алтае довольно подробно освещена в литературе (Грязнов М.П., 1950а; Киселев С.В., 1951; Руденко С.И., 1953; 1960; Кубарев В.Д., 1979; Мартынов А.И., 1983; Марсадолов Л.С., 1984). В дореволюционный период в основном шел процесс накопления археологических данных. Исследовательские работы на высоком профессиональном уровне начались с 20-х годов. Первую классификацию древних культур Алтая предложил М.П. Грязнов (1930, с. 5). Его схема построена с учетом изменения облика самих вещей и материала, из которого они изготавливались. Выделив три эпохи (дометаллическую, бронзы, железа), он вполне понимал условность этой периодизации. Позже М.П. Грязнов (1939а) отказался от принципа выделения культур по материалу, положив в основу ведущий способ ведения хозяйства, лучше отражающий этапы общественного развития. Памятники эпохи ранних кочевников М.П. Грязнов отнес к трем хронологическим этапам: I — майэмирский (VII–V вв. до н. э.); II — пазырыкский (V–III вв. до н. э.); III — шибинский (II в. до н. э. — I в. н. э.). Впоследствии он обосновал выделение майэмирского этапа, а затем ограничил его верхнюю дату VI в. до н. э. (Грязнов М.П., 1947). М.П. Грязнов (1949) разработал периодизацию археологических памятников земледельческо-скотоводческого населения приалтайской лесостепи. На основе изучения могильников и поселений верхней Оби и сопоставления их с памятниками карасукской и тагарской культур Енисея он предложил такую последовательность сменявших друг друга культур: карасукская X–VIII вв. до н. э.; большереченская (соответствующая эпохе ранних кочевников) с тремя этапами развития — большереченским (VII–VI вв. до н. э.), бийским (V–III вв. до н. э.) и березовским (II в. до н. э. — I в. н. э.).

С.В. Киселев по алтайским материалам выделил майэмирскую культуру (не этап), но с несколько иными, чем у М.П. Грязнова, хронологическими рамками: ранняя стадия — VII–VI вв. до н. э., поздняя — V–IV вв. до н. э. Пазырык и аналогичные ему памятники он отнес к гунно-сарматскому времени (III–I вв. до н. э.), именуемому пазырыкской эпохой (Киселев С.В., 1951, с. 326). Подобное «омоложение» Пазырыка вызвало серьезные возражения со стороны исследователей (Руденко С.И., 1953, с. 342). С.И. Руденко (1960, с. 197) достаточно аргументированно относил подобные курганы к V–IV вв. до н. э., весь же скифский период Алтая датировал VII–IV вв. до н. э., хотя и считал, что культура ранних кочевников сложилась значительно раньше, в IX–VIII вв. до н. э. Он полагал, что именно в начале VII в. до н. э. на Горном Алтае появились кочевые скотоводческие племена, мигрировавшие с юго-западных территорий и ассимилировавшие местное население. С.И. Руденко отрицал правомерность выделения особого майэмирского этапа или культуры, относя все эти памятники Алтая к скифскому периоду.

Дальнейшие исследования лишь частично подтвердили правильность периодизации М.П. Грязнова (Полторацкая В.Н., 1961; Завитухина М.П., 1961; Троицкая Т.Н., 1970; Сорокин С.С., 1969в). Так, были передатированы некоторые памятники, отнесенные М.П. Грязновым к шибинскому этапу, и совершенно справедливо синхронизированы с пазырыкскими. Теперь Шибинский курган датируется V–IV (Баркова Л.Л., 1978, с. 43) или IV–III вв. до н. э., а Катандинский — IV–II вв. до н. э. (Марсадолов Л.С., 1985, с. 11–15). Почти полное отсутствие на Горном Алтае памятников последних веков до нашей эры явилось причиной растянутости хронологической колонки М.П. Грязнова. Сейчас известны памятники, не укладывающиеся в традиционную датировку начала эпохи ранних кочевников (VII в. до н. э.). К ним в первую очередь относятся курганы могильника Курту II, которые С.С. Сорокин (1966а, с. 47) датировал IX–VIII вв. до н. э., считая их по ряду признаков более архаичными по сравнению с майэмирскими.

После открытия Аржанского комплекса М.П. Грязнов попытался внести коррективы и в хронологию Алтая. Синхронизация памятников скифо-сибирских культур позволила ему выявить три фазы развития: аржанско-черногоровскую (VIII–VII вв. до н. э.), мэйэмирско-келермесскую (VII–VI вв. до н. э.) и пазырыкско-чертомлыкскую (V–III вв. до н. э.) (Грязнов М.П., 1979а, с. 4–7). Впоследствии М.П. Грязнов (1983а, с. 3) «удревнил» начальную фазу до IX в. до н. э. Основанием для подобных изменений послужили сравнительно-типологический анализ основных вещевых компонентов раннекочевнических культур и синхронизация их с хорошо датированными памятниками Северного Причерноморья.

Большое значение для разработки вопросов хронологии приобретают работы Л.С. Марсадолова (1984; 1985), использующего для получения надежной периодизации Алтая современные методы. Продолжив дендрохронологические исследования И.М. Замоторина (1959) и Е.И. Захариевой (1974; 1976), он уточнил дендрологические даты и последовательность сооружения семи больших курганов Саяно-Алтая, включая Аржан. Им построена «плавающая» дендрохронологическая шкала длиной более 380 лет. Привязка этой шкалы осуществлялась как археологическими методами (сопоставление предметов Пазырыкских курганов I и II с находками Семибратних курганов 2 и 4 на Кубани), так и методами естественных наук (дендрохронологическим и радиоуглеродным). В результате этих исследований Л.С. Марсадолов (1985, с. 15) «удревнил» дату майэмирского этапа до VIII в. до н. э., а пазырыкского — до VI–IV вв. до н. э.

Еще одна периодизация предложена А.С. Суразаковым (1985).

Он считает нужным отделить наиболее ранние памятники VII–VI вв. до н. э. от всей остальной их массы, охватывающей время конца VI — начала II в. до н. э., поскольку ввиду крайней малочисленности и поливариантности ранних памятников он не усмотрел между ними и поздними бесспорной генетической связи. Памятники VI — начала II в. до н. э., объединенные в пазырыкскую культуру, А.С. Суразаков подразделил на три последовательные хронологические группы: конец VI–V; V–IV; III — начало II в. до н. э. (различаются детали погребального обряда и инвентаря). Рубеж III–II или начало II в. до н. э. он считал концом пазырыкской культуры, поскольку именно с этого времени происходят заметные изменения облика инвентаря и обряда. В немалой степени это связано, очевидно, с хуннской экспансией в конце III в. до н. э. Немногочисленные памятники II–I вв. до н. э. пазырыкского облика предложено именовать гунно-сарматскими, или постпазырыкскими.

Результаты широких полевых работ новых археологических центров (Новосибирск, Барнаул, Горно-Алтайск) поставили перед исследователями проблему этнической неоднородности населения Горного Алтая в рассматриваемое время. Помимо пазырыкской культуры, здесь была выделена особая кара-кобинская культура, или памятники кара-кобинского типа (северная и западная части Алтая), обнаруживающие черты, присущие памятникам кула-жургинского типа Восточного Казахстана (Могильников В.А., 1983в, с. 63–65; Суразаков А.С., 1983, с. 46–48). Основные различия между пазырыкскими и кара-кобинскими комплексами прослеживаются в погребальном обряде (различные погребальные сооружения, отсутствие у «кара-кобинцев» сопровождающих конских захоронений, а также ритуальных колец с западной и балбалов с восточной стороны насыпей). Однако эти факты не получили единой интерпретации. Одни исследователи усмотрели в этих различиях половозрастные и социальные причины (Кубарев В.Д., Гребенщиков А.В., 1979, с. 73), а другие по-прежнему рассматривают эти памятники в рамках единой пазырыкской культуры (Шульга П.И., 1986, с. 20–22; Троицкая Т.Н., 1985, с. 106). Решению этой проблемы помогает, на наш взгляд, картографирование памятников обоих типов. На юге и юго-востоке Алтая, на Берели, Катуни до устья Чуй, на Чуе, среднем и верхнем Чулышмане явно преобладают памятники пазырыкской культуры, представленные курганами знати и рядовых скотоводов, составлявших основу пазырыкского общества. Характерные для «кара-кобинцев» погребения в каменных ящиках здесь единичны или малочисленны. В центральном Алтае, по средней Катуни и Урсулу с притоками (карта 7), бесспорно увеличивается число чисто кара-кобинских и смешанных кара-кобинско-пазырыкских некрополей (Владимиров В.Н., Шульга П.И., 1984; Могильников В.А., 1983в; Суразаков А.С., 1983). Пазырыкских могильников здесь значительно меньше, чем на юге, хотя они доходят на севере до Катуни, до Чемала, а единичные погребения — до Маймы. Но среди пазырыкских курганов встречаются как рядовые, так и курганы знати (Башадар, Туэкта и т. д.). Последнее обстоятельство вкупе с более бедным инвентарем кара-кобинских захоронений, очевидно, свидетельствует о политическом господстве «пазырыкцев» над «кара-кобинцами». Таким образом, для конца VI — рубежа III–II вв. до н. э. можно, по-видимому, говорить о существовании в Горном Алтае двух этнических групп — господствующей пазырыкской и подчиненной кара-кобинской, большая часть ареала которой перекрыта ареалом пазырыкской культуры. Еще в майэмирское время (VIII–VI вв. до н. э.) оформились и выделились две группы памятников: усть-куюмская в северной и центральной частях Горного Алтая (захоронения в каменных ящиках под каменно-земляными курганами), генетически предшествовавшая памятникам кара-кобинского типа, и коксинская на южном и отчасти центральном Алтае (погребения в ямах под каменными кольцами или невысокими каменно-земляными курганами с кольцевидной крепидой), носители которой влились в этнос пазырыкской культуры (Могильников В.А., 1986а, с. 43, 44, рис. 9; Степанова Н.Ф., 1986, с. 79–81). Центральный Алтай являлся ареной контактов обеих групп на протяжении всего скифского времени.

Карта 7. Горноалтайские памятники пазырыкской культуры и каракобинского типа середины — второй половины I тысячелетия до н. э.

а — курганные могильники пазырыкской культуры; б — могильники с погребениями в каменных ящиках каракобинского типа; в — могильники пазырыкской культуры с включениями отдельных погребений в каменных ящиках каракобинского типа; г — каракобинские могильники с включением пазырыкских курганов и смешанные пазырыкско-каракобинские могильники; д — курганы племенной пазырыкской знати; е — могильники со смешанными каракобинско-большереченскими чертами в культуре; ж — могильники чумышско-ишинской группы с включением пазырыкских погребений; з — могильники чумышско-ишинской группы с включением каракобинских погребений.

1 — Берель; 2 — Катонский; 3 — Курту V; 4 — Копай; 5 — Коксу; 6 — Аргут I; 7 — Кызыл-Джар II, IV; 8 — Кызыл-Джар I; 9 — Кызыл-Джар III, V, VIII; 10 — Талдура I; 11 — Елангаш; 12 — Ирбисту II; 13 — Уландрык I–IV; 14 — Бураты I, IV; 15 — Ташанта I, II; 16 — Ташанта III; 17 — Юстыд XII; 18 — Юстыд XXII; 19 — Малталу; 20 — Бар-Бургазы; 21 — Коштал I; 22 — Узунтал; 23 — Саглы-Бажи II, курган 1; 24 — Курай III; 25 — Курай V; 26 — Тётё; 27 — Боротал I, II; 28 — Боротал III; 29 — Алагаил; 30 — Акташ; 31 — Тербедок; 32 — Арагол; 33 — Пазырык; 34 — Белый Бом II; 35 — Усть-Кокса; 36 — Кастахта; 37 — Катанда; 38 — Ак-Кем; 39 — Большой Яломан; 40 — Карасу II; 41 — Кер-Кечу; 42 — Башадар; 43 — Каракол; 44 — Курота; 45 — Кырлык I; 46 — Яконур; 47 — Сары-Кобы; 48 — Семисарт II; 49 — Ело; 50 — Кара-Коба II; 51 — Шибе; 52 — Туэкта; 53 — Таалай; 54 — Томыс-Кан; 55 — Кызык-Телань I; 56 — Айрыдаш; 57 — Кара-Тенеш; 58 — Эдиган; 59 — Чемал; 60 — Дубровка; 61 — Алферовский; 62 — Майма IV; 63 — Быстрянский.