Стервятники
Шрифт:
– В архивах, старина, деды работают медленно, потому п- продуктивность у них невысока. Увлекся и забыл.. А я как раз что-то т-такое ему в беседе брякнул. Ага, так дело было: Карманов возмущался. Кого-то у него из соседей обворовали, все из квартиры вынесли. Ну и дед вопит, дескать, столько милиции, а воров найти не могут. Точно, про это он мне. А я ему - пример, про вот те самые три убийства из мериканского ствола. Дескать, ты чего, отец Карманов?! В-вон по каким преступлениям концов догнать не могут, а ты с какой-то краж-жонкой. И тут-то он мне п-про этого Лоскутникова. Ха! Лоскутников! Конечно, Лоскутников!
Максюта невольно вздрогнул от грянувшей громом фамилии.
– Голова журналиста, старик, это - ого-го! Н-никакой компутер мои мозги не заменит!
– Вовчик хвастливо похлопал ладонью себя по лбу.
– Лоскутников - фамилия того фирмача, которого м-мочканули! Он эти бумажки деду приволок, мол, книгу по истории золотых приисков собрался писать. Точно! Потому-то бумаги у К-карманова и пролежали. Он про золото сам писать не станет. Есть в Чите по этой теме два любителя. Определенный вес имеют, славу, так сказать. Хотя, - скривился Вовчик - не писатели! П-поденщики. Б-бездари, а раздулись пузырями!.. Вот дедок и не хочет. С одной стороны, в грязь лицом ударить. Тема-то специфическая, п-познаний и терминологии с-специальной требует. Обсмеют, ежели что. А с другой стороны, Юран, все эти исследователи. С-собаки на сене! Себе не хам и другим не дам!.. Да. Все мы, г-гиены пера, такие. Давай выпьем, старик, за то, чтобы м-меньше было в мире п- подлости.
– Давай, дорогой! За тебя!
– протянул стопку Максюта.
– А этот Карманов в тебя верит, да?
– Им-меем авторитет, - важно сказал Вовчик и лихо влил водку в горло.
– Я ж ему поо-обещал з-заняться. Мол, п-погоди, зайду, п- покумекаем. Ну ты понял. Намекнул, короче, насчет того, что с-с- соавтором пойдет. Сам он, Юран, писака - никакой! Нарыть в архиве м-может, а н-на бумаге. Сдохнешь со скуки читать! Канцеляризмы давят. Д-дед меня ждать будет.
Вовчик самодовольно поглядел на Максюту.
– А чего этот, ну, которого убили, пошел со своими бумагами к нему, не к тем, кто по теме более «копенгаген»?
– спросил Юрий.
– Д-давние знакомые они. Дед и этот, которого грохнули. Да уж. В-вот, старик, как судьба вертит человеком. Был и нету. Гримасы бизнеса.
– А при чем тут бизнес?
– Ты чо-о!.. А из-за ч-чего в-вас грохают-то?!
– Нас?!
– А к-к-кого же?
– Вовчик нагло ухмыльнулся собеседнику прямо в глаза, потянул со стола сигаретную пачку, долго щелкал зажигалкой, сбивая вспыхивающий огонек кончиком сигареты.
– Н-не з-за крас-сивые ж-же глазки, старик, не-ет!..
Он помахал наконец-то зажженной сигаретой, как веером, щурясь от попавшего в глаза дыма.
– К-кого же. Ну, ты, Юран, даешь!
– Вовчик попытался скривить губы в снисходительной улыбке.
– Рэкетня м-му-ужичка и прибила. Н- не захотел делиться, вот и - п-привет!.. П-получи! А у покойничка - строительный кооператив, то да се. Тут - к маме не ходи. Р- рэкетня!.. А б-бумаги те. Кому они на хрен нужны? Ма-ку-ла-ту-ра! С-сморчки эти, дедки-говоруны, всегда, Юран, уж поверь на слово, л- любили и любят - хлебом не корми - в-возиться с такой макулатурой. Мемуары, то-се. Играют, п-пердуны старые, в п-правильную жизнь. Сами такой не жили. Н-наворотили, вон, хер знает чего, а теперь учат жизни! Аксакалы-с-саксаулы. М-маразм за м-мудрость выдают. Раскопают древний п-пергамент, пыль стряхнут и машут им, как истиной в п-последней инстанции. А кому это сегодня надо, старик?! Кому?.. Вот с кем Пугачева спит, вот что там Жирик выкинул или кого из б-больших «новых русских» мочканули. Т-такое наш обыватель готов читать взахлеб. Так-то, Юран. Д-да ну их!.. Давай, лучше еще по грам-м-мулечке.
– Давай. А я, Вован, кстати, многих краеведов в Чите знаю. По- моему и с этим, Кармановым, мы пересекались. Да-да, точно, припоминаю. Он меня еще в гости зазывал, обещался показать старые фотографии Харбинской ярмарки прошлого века. На улице Анохина он живет.
– Не-а, старик, п-путаешь! К-карманов - по Бутина, в-вверху, где магазин «Б-багульник», т-там еще т-такой с-старый дом стоит, по правой стороне, если смотреть на телевышку. А на Анохина. Это не Карманов. Слу-ушай, Юрик. А к-как и вп-правду?
– Чего «вправду»?
– Максюта насторожился.
– Ну, п-про золото это. Лежит себе в тайге, жилой н-несметной, н- невиданной. Это с-самое «з-золото Маккенны». Слу-у-шай! А как, и в самом деле, этого кооперативщика Лоскутникова за золото и ухайдокали, а?! О-о!.. Сю-у-у-жет!..
Глазки у Вовчика загорелись, хмель, казалось, улетучился. Николаев заелозил на скамеечке, заменяющей в кабинке стулья.
– Да. А может, старик, жахнуть такую версию? Давно нормальной «жарехи» в местной прессе не было. Как думаешь? Добротное журналистское расследование, на разворот, с броским заголовком. Идея!.. Надо будет старичка-боровичка навестить. Займусь!.. Где- нибудь через недельку-другую. Как отгремит международный женский. Помнишь, стишок был? «Восьмое Марта близко-близко, и сердце бьется, как олень: не подвела бы только писька в международный женский день!» - с пьяным пафосом проорал, вскочив, Вовчик и снова плюхнулся на место.
– Наливай! Выпьем за гениальную идею! Это будет бомба, Юран! И я снова умою всех! Особенно своего соседа-сердцееда! Бездарного опера!.. Ха, теперь уже бывшего опера!.. Спекся, Димка Писаренко!.. И насрать мне на него, и на Лидку. Сука! Все они уроды!..
Максюта смотрел на бушующего журналюгу-алконавта и устало размышлял о том, что мир оказался до омерзения тесен. Тут тебе и Лоскутников, тут и Писаренко. Очень много впечатлений для одного вечера. Пора бы и закончить «четверть часа», отведенного репортеру на интервью.
– Вован, я не понял, - перебил тираду Вовчика Максюта, булькая в стопки водку.
– Пьем за всякое говно! И ты чего-то завелся. А завтра
– святой праздник нормальных мужиков! За двадцать третье февраля
– красный день календаря! Ура!
– Ура-а-а!
– заорал Вовчик, пытаясь подняться опять. Но получилось только вылить в рот стопку.
Потом Вовчик медленно обвел глазами кабинку, аккуратно поставил стопку на столешницу и уклался щекой на вытянутую через весь столик левую руку. Он спал.
Вот и славно, подумал Максюта, всё - по Штирлицу. Утром, протрезвев, журналюга только и вспомнит, что пили за «день мужика»
– последнее только и помнится. Впрочем, с учетом неуемной тяги гиены пера к сенсациям, реальность его намерений заняться поиском подробностей истории про саянское золото исключать нельзя.
Максюта вытряс на стол пухлую барсетку Вовчика, пролистал обнаруженный среди авторучек, початых упаковок жевательной резинки, ключей и скрепок паспорт. Так и есть, адресок знакомый. Когда вокруг опера петли вили, то выяснили и его домашний адрес. Сосед, значит, он с «Вованом». Только, вроде, экс-опер там появляется редко. У подруги квартирует. Но, все равно, наследить там ни к чему.
Максюта с брезгливостью посмотрел на храпящего Вовчика, потом перевел глаза на часы. Засиделись, однако. Он вышел из домика и прошел на кухню, спросил телефон.