Стихи остаются в строю

Майоров Николай Петрович

Иван Рогов

У памятника Чкалову

Вот перед ним лежит река, Которая ему, бывало, Еще в мальчишестве певала, Потом звала издалека. Вот перед ним идет народ, Кто вместе с ним над океаном Глядел во тьму, летел вперед И ледяным дышал туманом. И неба тающий простор Над ним все тот — Все тот, в котором Его поющие моторы Нам слышатся и до сих пор.

«Теперь мне рассказать вам надо…»

Теперь мне рассказать вам надо О жизни нашего отряда. Вы вряд ли знаете, как можно Увидеть ночью то, что днем Другим не видно; как в тревожном, Коварном шорохе лесном Определить, чье сердце бьется И кто там ходит вдалеке. Все это подвигом зовется На вашем мирном языке. Я ничего от вас не скрою. Подробно расскажу о том, Как, бредя тенью и водою, Мы, молчаливые, идем. И сил уж, кажется, не стало. В колючих солнечных лучах Ни ветерка. И перестала Соль выделяться на плечах. А мы все теми же шагами, Нагнувши головы, идем. Все

расскажу я вам. Потом, Как вы хотели, перед вами Предстанут спутники мои. Устроим встречу, посидим С моими новыми друзьями, — Чтобы потом вам долго пелось О них И думалось о них, И чтобы каждому хотелось Иметь товарищей таких.

«Враг перешел границу…»

Враг перешел границу В темный дремотный час. Пуля, скользнув меж листьев, Над сердцем ему пришлась. Светало. Редели сосны, Кустарник в тумане плыл. Его принесли к заставе. Лежал он и воду пил. А рядом с ним положили Все, что нашли при нем. Стояли мы и курили. Дымились травы кругом. Деревья порозовели, Слышался скрип арбы. Мокрыми гимнастерками Мы вытирали лбы. Ни разу не повернувшись И виду не показав, В сторону говоривших Он поводил глаза. Он знал, что еще нам нужно, Что жизнь мы ему вернем И опрашивать будем. Он слушал, Что говорят о нем. Мы сели. И вдруг заныло В ногах. И вспомнили мы — Ведь позади осталась Среди бездорожной тьмы Бессонная ночь в тревоге. А нам не хотелось спать. Нам хорошо усталым Было тот день встречать.

Огонь

Как говорит преданье, В тумане далеких дней На счастье и радость людям Принес его Прометей. С тех пор к нему мы привыкли, Живет он в каждом дому. Кто же из нас, товарищи, Не радовался ему? Кто же из нас, уставши, Не ждал его на пути? — Огонь, — говорил твой спутник, — И легче было идти. Ты у огня садился, Мурлыкал над ним. Огонь Брал ты в свою прозябшую, Негнущуюся ладонь. И вот вы сидите дома, А где-то там за окном Ноябрьская ночь затаилась, Постукивает дождем. Прильнет она к светлым окнам, Бойко пройдет в сенях. А вам хорошо сидится У маленького огня. Огонь. И теперь — встаешь ли, Идешь ли, ложишься спать, Старинное это слово Слышится нам опять. На землях и океанах, За далью моей страны, Сумрачный и тяжелый Бушует огонь войны. И под его багровым, Огромным его крылом Покоя не зная ночью, Солнца не видя днем, Все потеряв, чем жили, Люди бегут скорей Туда, где темней, где только Нет никаких огней. И города Европы В черном лежат дыму. Те, кто любил и жил с ним, Проклятия шлют ему, Закованному в железо, В свистящую сталь и бронь, Летающему над миром, — Проклятье тебе, огонь! Старинное мирное слово. Выйди сюда, взгляни: В синих просторах родины Тихо плывут огни. Белые, голубые, Полуночных звезд светлей И над родной землею Не будет других огней. Но нам для другого дела Нужен огонь другой. Может, и нам придется Расквитаться с войной. Нам нужен огонь, железо, Буря огня, картечь. Работой своей, всей жизнью Готовить его, беречь! Пусть он пока прохладный Мерцает в твоем окне, Пусть он лежит на складах И ждет меня в тишине. Над утренними полями В мирный летит полет, В ладонях бойцов зажатый, Спокойно приказа ждет. — Огонь! — командиры скажут, И я разожму ладонь. Он, терпеливо ждавший, Грозный, большой огонь, Вылетит, Всей накопленной Бурею засверкав, Путь расчищая жизни, Смертию смерть поправ!

Парень двадцати двух лет

Там, в туманах, в тишине, в кустах, На краю земли, в таких местах, Где кругом огня родного нет, — Там стоит он, двадцати двух лет. Ночь идет — он не смыкает глаз, День идет — он думает о вас, Думает и ночи он и дни, Будто в мире только вы одни. Все дожди в Волынской стороне Побывали на его спине. И пески от треснувшей земли Ветры прямо на него вели, — Но стоит он, смуглый и прямой. Если выпадет стране родной Час тревоги, Вспомните: Никогда, нигде Никакой беде К вам, товарищи, проходу нет, Там, где парень двадцати двух лет.

Сергей Спирт

Абхазия

Если ты не видал рассвета, Отраженного горной рекой У извилистого парапета, Перевитого синевой; Если около звонкой Бзыби Ты опять посмотрел с высоты, Как блестят чешуею рыбьей Разноцветные брызги воды; Если вновь, проходя по ущелью, Ты забыл оглянуться назад И не видел скользкой форели, Проплывающей водопад, То тогда, чтоб не даром лазить, Прикрывая рукою глаза, По петляющим тропам Абхазии, Улетающим в небеса, — Не забудь на поляне открытой, У замшелой и древней стены Покоряющей пляски джигита В однозвучной оправе зурны. И над берегом дымной Мшовны На досуге припомни потом Эти горы с надвинутым словно До бровей снеговым башлыком; Где какой-то особенный воздух, Сквозь который навесом густым Виноградными гроздьями звезды Созревают над пляжем ночным; Где преданьями жив каждый камень, Только тронь — и начнется рассказ. И над морем закатное пламя Провожает рыбачий баркас.

Вадим Стрельченко

Человек

Мне этот человек знаком? Знаком. А как же! Часто сходимся вдвоем У радиотрубы, в дверях трамвая. Он часто молод, а порою сед. Порой в пальто, порой в шинель одет. Он все опешит, меня не замечая. Мы утром у киоска ждем газет: — Ну, как в Мадриде? Жертв сегодня нет? А что китайцы — подошли к Шанхаю? А как В Полтаве ясли для детей? — (О, этот семьянин и грамотей На всю планету смотрит… Я-то знаю!) Куда ни повернешься — всюду он! Его в Туркмению везет вагон, Его несет на Север в самолете. Пусть снизу океан ломает лед… Он соль достанет, примус разведет,— Как дома, приготовится, к работе. Он обживется всюду и всегда. Сожженный солнцем камень, глыба льда — Все для него квартира неплохая. Где б ни был он, там вспыхнет свет. Где бы ни был он, там Сталина портрет. И хлеб, и чертежи, и кружка чая. А как поет он песни! Все о том, Кто водит караваны, любит дом И в облаках плывет. Сидит в Советах. Так на рояле, в хоре, на трубе Он распевает песни о себе И улыбается, как на портретах. Он толст и тонок, холост и женат, Родился сорок, двадцать лет назад. Родился в Минске, в Харькове, в Тюмени. Вот он идет по улице, гляди: Порою орден на его груди, Порою только веточка сирени. Он любит толпы людных площадей, Стакан вина и голоса друзей, Такой уж он общительный мужчина… Над буквами газетного столбца И в зеркале моем — Черты лица Знакомого мне с детства гражданина.

1939

Дом в Тортосе

Сотня птиц на каждой сосне, Сотня маленьких крикунов… И на миг захотелось мне Сбросить груз моих башмаков, И когда б не люди кругом, Я бы обнял руками ствол, — Будто в детстве, ползком-ползком До вершины сосны дошел. Я качался бы налегке, Я вбирал бы солнечный свет… Если б я не держал в руке Исполинских листьев-газет: Вот на снимке испанский дом, Над которым шел бомбовоз.. Дом с проваленным потолком, Дом — для ветра, жилище гроз. Всё — на улице: стол, и стул, И кровать, подружка любви, И тележка… Но старый мул Не везет, а лежит в крови. … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … Дом в Тортосе. Жилище гроз. Дом для ветра… А кто в нем рос, Стал мужчиной, женился там? Граждане! За этой стеной Пели женщины по утрам, Стекла мыли, мели метлой. Братья! Дым выходил из труб: Это двигали сковороду, Так любовно солили суп, Будто благословляли еду. Я свидетельствую, что тут, Где была этажерка, там, Где стояла кровать, — Ревут — Ветры мокрые по утрам. Разрушитель! Плати за дом Рыжей хитрою головой. Я настаиваю на том, Что жильцы не спят под землей, Что зажжется лампа в окне. …Я стою с газетным листом, И припоминается мне Дом в Одессе, Дом в голубом. (Голубой воды — не стакан! Море плещется широко. К шелковице прильнул платан… Южно-южно, легко-легко.) В доме комната есть одна. Ни мимоз, ни ландышей в ней. И коврами не убрана. И вином не манит гостей. Но когда бы звонок дверной Ни нажал я, Всегда в ответ Зашуршат шаги за стеной, Двери скрипнут, зажжется свет, Выйдет, женщина… Мать. Привет! Я горжусь, что сквозь жизнь пронес Сердце цепкое, что хребет Мне не выгнул туберкулез, Что и пальцы мои крепки, Что в ответ на обиду, мать, Я сумею их в кулаки — Как и все — на винтовке сжать.

1939

Слава

Славить будем всех, на чьих гербах — Ни орлов, ни филинов, ни псов, — Только колос, срезанный в полях, Только серп и молот их отцов! Наберем пшеницы спелой горсть И прославим пахаря труды! Он прошел за плугом столько верст, Что дошел бы даже до звезды! Столько на земле собрал плодов, Что не хватит на земле столов. Над зерном не вейся, птичий свист! Розы — пекарю, его труду. Хлеб его да будет свеж и чист, Как разрезанное яблоко в саду! Эй, сапожнику желаем сил: Сапоги такие пригони, чтобы путь меня не устрашил, Чтоб лениво я не лег в тени! Железнодорожник! Столько стран Ты прошел чрез горы и ручьи! Так шагает только великан. Подари мне сапога свои! Авиатор милый! Стало сном, Что ходить тебя учила мать. Что гонялся ты за мотыльком И за птицей — и не мог догнать… Музыкант! Вооружись трубой. Легче бы давалась мне борьба, Если б с детства пела надо мной Уводящая вперед труба. Слесарю — румянец и любовь. Пусть не ест его железа ржа, — Чтобы враг порезал руки в кровь, Тронув даже рукоять ножа! Прославляю всех, на чьих гербах — Ни орлов, ни воронов, ни львов, — Только колос, срезанный в полях, Серп и молот испокон веков!

1936

Люди СССР

С ними я живу на улице одной, Где на вывесках, в дыму трубы высокой Знанье жизни видно, ум веселый мужской. Эти люди кормили меня, одевали, В своем доме железную дали кровать, Научили меня железа и стали Не бояться, Как глину, в руках держать. Эти люди будят меня чуть свет! Их дыханье всюду проходит, как ветер! На деревьях, на камнях я вижу след. Грудью вскормленный и привыкший к труду Ваш товарищ, Куда я без вас пойду? Наша кровь слилась! На коло променяю — На сосну бессловесную? На звезду? Мы, трудясь, на землю имеем права! Мы на голой земле пальцем укажем, Где вырастет какая трава. Мы идем, мы шумим над крышами мира. И по нашим следам прорастут стеной Рожь для силы И виноград для пира. (А колючий репейник посажен не мной!) И оставим мы на земле своей Не кучки золы, не опавшие листья, — Яркий свет, на море дым кораблей, Деревья, с которых плоды упадут, Даже в трубы трубить о себе не станем. Пусть над нами сами они запоют!