Стихи-Я Пушкина
Шрифт:
Всё дело в том, что неясно до конца:
– То ли товарищ притворяется, и, значит, Человек в нем уже подменен на Другого, или всё-таки:
– Товарищ не понимает?
– Нужно сделать выбор, как решил и Гамлет:
– Быть, или пока еще подождать можно?
Вот просмотрел три варианта фильма по книге Бориса Пастернака Доктор Живаго, помню и 4-й, но не нашел его в интернете почему-то. Признания во зле хватает во всех, но фильм Дэвида Лина с Омаром Шарифом отличается тем, что в нем зло настолько превышает человеческие возможности, что Человек, как Высоцкий в роли Каменного Гостя, только повторяет правду-матку:
– Я звал тебя, и рад, что вижу.
– Как будто и Каменный Гость пострадает после встречи с ним.
– А точнее, хотя Человеку и страшно, но после этой встречи пострадает именно Каменный Гость:
– Окаменение человека окажется сильнее, - вплоть до Воскресения.
Тем не менее, стена непонимания так крепка, что только Иисус Христос и Апостолы смогли пробить в ней дыры, ведущие к Богу. И вот теперь человек идет, у него отрыты вежды, а ему, хватая за край одежды:
– Скажи, зачем без цели бродишь?
Едва достиг ты высоты,
И вот уж долу взор низводишь
И снизойти стремишься ты.
Следовательно:
– Ничего и не было!
– Не было Воскресения, человек так и остался на обочине, и нет ему места в Книге Жизни.
И вообще, это сказка тупой бессмысленной толпы, что Человек хоть когда-нибудь может пробиться на аудиенцию к Богу. И:
– Стихи-Я продолжает править бал, как истина.
– А:
– Закон придуман только для осуществления рабства.
– Ибо:
– Победа-то уже была за нами!
И никто не собирается оживить эту победу даже конями на Большом Сиэтэ, - ибо:
– Они и предназначены как раз для обратного, чтобы закрыть дыры, пробитые Иисусом Христом и Апостолами, - если не заделать, то хотя бы так замаскировать от человека, чтобы он даже забыл навсегда об их когда-то реальном существовании.
А двух других фильма с Меньшиковым Александра Прошкина 2005 года, где Меньшиков умирает в трамвае, а в другом 2002-го с Кирой Найтли режиссера Джакомо Кампиотти, где доктор Живаго - Ганс Мэтисон - падает на карачки в ресторане, и тоже умирает, а ее, Лару - в отличии от первого варианта, помещают, как проникновенно сказано в конце:
– В один общий или женский лагерь из их неисчислимого количества на Севере Диком.
Особенно поразило вот это:
– Неисчислимое количество лагерей, - а не один, два, три, - ибо:
– Скрыть от мировой общественности можно много чего, - но:
– Не бесчисленное же множество.
– Без знака вопроса, ибо, - а вот ми:
– Не знали-и.
А вот сейчас Иван Толстой и Борис Парамонов и наматывают этот кабель связи с Богом на свою бобину очень сомнительного мировоззрения, доказывая:
– Ничего не было - это только Стихи-Я.
Они падали, падали с краешков стульев, а нам опять двадцать пять:
– Тижало, конечно, но не до такой же степени страшно, чтобы приравнивать человека, как в фильме Дэвида Лина на конечной гидроэлектростанции, - к:
– Деталям иво машин, вплоть до самой воды, направляющейся вниз, как из водопада Ниагара, да?
– так естественно.
А теперь конкретно, есть ли там, в конце Передачи что-нибудь еще обоюдоостро обольстительное, кроме стихии, напрашивающейся и нарывающейся на неприятности по своей собственной неразборчивости, на чем лучше сегодня драться:
– На пистолетах, или надо было лучше А.С. Пушкину выбрать шпагу.
– Ибо ее звон, как звон бокалов:
– Еще с самого детства ласкал нам слух борьбой Трех Мушкетеров против всего остального, зазнавшегося в своих неприятностях мироздания.
Идет боевик про немецкую подводную лодку, которую захватили англичане или американцы вместе с Энигмой по специальному заданию, называется:
– Ю-571 - Франция - США, 2000 г.
– Готовятся запустить последнюю торпеду по немецкому миноносцу, бомбящему их на 25-ти метровой глубине глубинными бомбами. Сейчас глубина уже 200 метров.
Смысл? В том же, что сейчас я готовлюсь морально к последнему - авось - бою с концом передачи по РС под названием:
– Пушкин.
Пуск записи.
Борис Парамонов:
– Поэт не волен в своем творчестве.
Но! Да, поэт, может и не волен в своем творчестве, но он принимает Стихию не для того, чтобы слиться с ней, а именно:
– Как союз Моцарта и Сальери, - побеждающая поэта стихия Сальери превращается в бессмертный Реквием Моцарта.
Иван Толстой:
– Поэт приемлет власть Стихии со страстной благодарностью, даже с благоговением, чтобы - этеньшен:
– Её славить!
– Но это Славить, такое же, как сейчас американские матросы, опустившиеся на 200 метров вместе с захваченной Энигмой хвалят самих немцев не только за то, что проиграли им Энигму, позволившую на два раньше выиграть Вторую Мировую Войну, но и, как сказал один из них, когда лодка трещала всеми своими швами, но даже на этих 200-х метрах не пропускала воду:
– Да, немцы умеют строить подлодки!
Теперь пошел текст про откуда-то взявшуюся Степь вместо:
– Подъемлет лист и пыль несет, про тоже несуществующего в конечном тексте:
– Угрюмого орла, - ибо написано черным по белому:
– Тяжел и страшен.
– Но это, так сказать:
– Обидно мне, досадно - ну, хрен с ним.
– Хотя тут же идет:
– Петь гнилой, - как будто специально подбирается не: