Стихи. 1964–1984

Шейнкер Михаил

«Прекрасен лоб, когда обезображен…»

Прекрасен лоб, когда обезображенкрылоподобной складкойот мысли горестной, но сладкой,сплетающейся с пасмурным пейзажем.Душа захвачена любовной этой схваткойприроды мысли с этой мыслящей природой,чей поцелуй тысячеротыйсквозит болотной лихорадкой.Я спрашиваю – ежели развяжемпечальный узел, будет ли свободойто состояние с любовью и работой,где самый воздух грустью не окрашен?Я спрашиваю – если бы украдкойне посмотреть в окно, хотя бы с неохотой, –как был бы вид внезапной смерти страшен!Не

синяя гряда небесных башен,но тело, сотрясаемое рвотой,но мысль, источенная чернью и чахоткой.Апрел – май 1972

«Есть пешехода с тенью состязанье…»

Есть пешехода с тенью состязанье –то за спиной она, то вырвется вперед.Петляющей дороги повороти теплой пыли осязанье.Так теплится любовь между двоих:один – лишь тень, лишь тень у ног другого.Смешался с пылью полдня полевого,в траве пылающей затих.Но медленно к закату наклонитсяполурасплавленное солнце у виска.Как темная прохладная река,тень, удлиняясь, шевелится.Она течет за дальние холмы,коснувшись горизонта легким краем.И мы уже друг друга не узнаем,неразделимы с наступленьем тьмы.Май 1971

«И никогда отраженью не слиться с лицом!..»

И никогда отраженью не слиться с лицом!И никогда не прорвать эту пленку нервической ткани!Шапку об землю! И к зеркалу задом! И дело с концом.Все мы товарищи здесь, потому что к земле вертикальны.Кружкой меня обнесут круговой, или тоствспыхнет Кавказом, осыплется звездами в море,но никогда не коснуться гортанного слова, ни звезд,не дотянуться рукой до кавказских предгорий!К Белому разве Андрею, когда помиралв кривоколенных своих переулках Арбата,горный придвинулся кряж, возле губ разверзся Дарьял,дрогнул под пальцами глетчер двойной Арарата…Осень 1969

«О, как печаль себялюбива!..»

О, как печаль себялюбива!Все с зеркальцем не расстается –вот-вот сама с собой сольется,вот-вот рассеется – и солнце изовьетсяв лице колеблемом залива.О, как пустынными глазами,подернутыми тенью влаги,она глядит в себя – и замерв ней мир возлюбленный с людьми и голосами.Деревья, музыка и флаги!В печали праздничной, в печали,трепещущей и многоцветной,вся наша прожитая тщетновоскреснет жизнь!Октябрь 1971

И правда…

А мы вчерашние земли…наши дни на земле тень.Книга Иова

И правда, мы вчерашние Земли!Тысячелетнею свирельюпереливаются и весны, что пришли,и солнц худые новоселья.И правда, наши дни поселеныв домах теней и привидений,где солнца прожитые глянцево-чернына тараканьих спинах воскресений.И видно, правда, храмом паукапоименовано жилище,где опыт и наука – горсть песка,летящая в котел с кипящей пищей!Но паутина смерти так тонка,о, как тонка и серебриста,как пар над жертвою, как перья-облака,как белый плащ евангелиста!Клубится и летит, и вьется за спиной,и, разворачиваясь свитком,о прошлой жизни плачет, об одной,с ее убогим преизбытком.Март – апрель 1972

Ангел зимы

Ангел зимы

Анделу заиндевелус деревянным стуком крыл,встать нахохлену на крыше, невеселупосреди духовного пробелав ожиданьи, чтобы час его пробил.Аггелу, что неуклюжена крыло, как на костыль,опершись, окаменел от стужи, –аггелу и свет, и север вчуже,снежная невыносима пыль.Ангелу белее снега,крепче кристаллического льда,город-призрак явлен, город-небыль,город-сон клубящегося неба –образ мира после Страшного суда.1971

«Сребристых сумерек река, тускнея, гаснет…»

Сребристых сумерек река, тускнея, гаснет,Негаданного света не сберечь.Но если ночь нам предстоит и если речьзайдет о смерти – нет ее прекрасней,чем в городе, что нас переживет,где времени застопорился ходв казенной жизни – в ожиданьи казни.Был послан Бог. Был создан город синийво искупление земного бытия.Сребристых сумерек сквозящая струя –о, здесь история охрипнет и простынет!Окно раскрыто не в Европу – там тепло –в сад ледяной, где скорбь мертва и зло,и снежный смерч застыл посередине.Ноябрь 1970

Земной град

Наши пыльные зернышки града –не зерно почерневших равнин,Град земной и казенный, и я – гражданин,среди прочих почти что угадан.Среди прочих под землю сводимсовершенным путем крысолова…Темный шорох потока людскоготайным голосом станет моим.Град земной. Не земной – подземельный!На нездешних горит высотахта Италия тайная в белых цветах,голубая комета в готическом небе Гаммельна.Я зажмурюсь – во тьме промелькнутстадо скал и зеленое море –вечный луг Иокима дель Фьоре,дни молитв и дельфинов, хрустальные капли минут…Как текут по щекам они длинно,словно скорость в окне умерла.Похоронное поле стеклакак черно и пустынно!Так черно и пустынно, что яи лица моего не узнаю –то ли пятнышко белое около краю,огонек ли метнулся – прошила игла световаячерный сумрак движенья и небытия.Апрель 1972

Остров Голодай

Народ ослышался. Прохладный Холидейстал мерзлым Голодаем – Декабристов.Вот кладбище Смоленское. Так близкоего кресты сквозь скрещенных ветвей…Похоже, я смотрю не с берега другогореки Смоленки, и погост –еще не сей пустырь, но есть пустынный мост,откуда смотришь вниз на отраженья звездот неба черного, пустого.Там кладбище Смоленское. Смолас мольбою перемешанного мрака,что загустел во времени, однакоеще и нынче плоть его тепла.Похоже, и в земле дыханье сохраняетсвое животное тепло,и тот сырой туман, каким заволоклостекло истории, пустынное стекло, –он и студит, и согревает.Октябрь – ноябрь 1971

Пейзаж Дачного

Тяготит ли присутствие чье-то,или ты переносишь вовнекамень сердца. И камень-болотопод ногами скрипит. Ледяная работабыть вдвоем, словно сложен вдвойне.Среди вмерзших кварталов равниныобезлюдела, стала во льдутень двукрылая, тень двуединойкамень-птицы, летящей на юг воробьиный,но летящей не двигаясь, не шевелясь на лету.Ноябрь 1971