Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Франко Иван Яковлевич

‹1873›

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

Взгляни на ключ, что из камней гробниц! Бежит по степи чистою слезой, В нем солнце блещет днем и бирюзой Сияет ночью месяц яснолицый. Из недр земли бежит-поет водица, Струится бесконечною стезей, Детей весны живит своей красой И щедростью, не знающей границы. Родник с его волшебною струей — Народная душа, что и в печали Пробьется к людям песнею живой. Как этот ключ, таящийся вначале, Из недр глубоких возникает песня, Чтоб чистым пламенем

сердца пылали.

‹1873›

* * *

Страшитесь вы той огненной стихии, Когда из всех сердец, как божий гром, Вдруг грянет правда и слова живые Оковы мира сокрушат огнем? Боитесь вы, что, кровью налитые, Затопят волны ваш священный дом, Что уничтожат вихри огневые Движенья мысли в бешенстве слепом? Не бойтесь! Не грозит пучина крови Ни истине, ни правде, ни добру, — Они· вздохнут вольней, родившись внове. Не бойтесь! Только ветхую кору Разрушит буря, чтобы: жизнь живая Мужала и росла, преград не зная.

‹1880›

* * *

Кусок железа с неизменной силой, Другом кусок железа привлекает, Но эту силу не покой бескрылый, Лишь неустанный опыт укрепляет, А если ржавчиной его покрыло, В бездействии всю мощь оно теряет, — Так сердце, ржавчиной тоски унылой Покрытое, само себя съедает. Лишь труд стирает ржавчину густую, Живую жизнь вдыхает в грудь пустую, Родник иссохший может возродить. Лишь труд упорный силы укрепляет, Лишь труд вселенную перерождает, В труде лишь, для труда лишь стоит жить!

‹1880›

СИКСТИНСКАЯ МАДОННА

Кто смел сказать, что не богиня ты? Где тот безбожник, что без сладкой дрожи Глядит в твое лицо, не потревожа, Не тронув сердца блеском красоты? Да, ты богиня! С райской розой схожа, О, погляди с чудесной высоты! Вот я, что к небу не взносил мечты О боге — пред тобой склоняюсь тоже. В богах и духах можно сомневаться, И сказкой могут рай и ад казаться, Твоя ж краса — не в сказке, не во сне! Настанет час, когда весь свет покинет Богов и духов, лишь тебя, богиня, Чтить будет вечно — здесь, на полотне.

‹1881›

* * *

Довольно! Долго мы слова слагали В блестящий строй, струящийся рекою, И, как червя красивой чешуею, Боль жгучую и слезы укрывали! Суровый врач идет! И не пора ли Гнилые струпья твердою рукою Вскрыть, не стыдясь и не кривя душою, Чтоб чистыми, здоровыми мы стали. Пора сказать: людская возмужала Порода, от игрушек отреклась, Свое призванье славное познала; Метель неистовая унялась, Пора метаний юности пропала, Пора трудов разумных началась.

‹11 апреля 1880›

ИЗ ЦИКЛА «ТЮРЕМНЫЕ СОНЕТЫ»

* * *

Со дом печали, плача, воздыханья, Гнездо болезни, горести и муки! Сюда вошедший, стисну зубы, руки, Останови и мысли и желанья! Бурьян здесь вырывают,

как ведется, Но в то же время новый засевают; Параграфами правду отмеряют, Но выше меры здесь неправда льется. Основы стерегут здесь, но готовы Презреть и мысль и чувство — все основы. Здесь вспоминаешь строки итальянца; Вам, что, попавши в западню, хотели Найти в ней некий смысл и даже цели, Дант говорит: «Lasciale ogni speranza» [6]

6

«Оставьте всякую надежду» (итал.).

‹10 сентября 1889›

* * *

Впрямь, как скотину, всех тут описали: Обличье, возраст, имя — и так дале, Глаза и волосы, — ну право слово, — Теперь хоть в Вену на базар готовы! Нас, как бандиты, обыскали снова, Во все карманы нагло залезали, Ножи, табак и деньги — всё забрали, Хоть к Магомету в рай веди любого! Обчистили до нитки при аресте! Эх, глупые! Ведь все-то наше с нами, — Его не взять вам грязными руками! И развели нас по апартаментам Казенным. Тут не место комплиментам: Салон, альков, отхожее — всё вместе.

‹16 сентября 1889›

* * *

Давным-давно, в одном почтенном доме, В дни юности, в дни светлого расцвета, Читали мы «Что делать?» — и беседы Шли о грядущих днях, о переломе. Хозяйки дома всякий раз упрямо Мои уничтожали дифирамбы: «Фи, общий труд! Тогда пришлось и вам бы Клоаки чистить, выгребные ямы!» Не знали дамы, что вопрос подобный, Сложнейший, — Австрия уже решила. Тюремная параша! Что за сила! Горшок и мебель вместе! Как удобно: Берешь ее, выносишь, — ну и просто Выхлестывай на пашню, для компоста!

‹17 сентября 1889›

* * *

Встаем с рассветом, лица умываем, Спешим одеться, койки застелить И камеру с песочком подметаем, — Да и давай ходить, ходить, ходить… Шести шагов достаточно, чтоб жить… Чтоб не кружился свет, мы средство знаем: Два ходят — третьему умерить прыть; Встал третий — тотчас место уступаем. Однажды в Бориславе так: землею Рабочих двух засыпало; над ними Крепленья встали кровлею косою. Вода слезилась, трубка чуть дымила… И жили: капелькой одной да дымом… Тюрьма и пас тому же научила.

‹18 сентября 1889›

* * *

Замолкла песня. Не взмахнет крылами Рожденная на вольной воле птица В ловушке хмурой, за семью замками, Где человек растоптанный томятся. И петь об этом даже не годится, — Как шарит стражник медными руками В моих карманах, сапогах, в тряпицах, Как занят он и складками и швами. Бумагу, спички, карандаш, табак Внимательная власть найти желает И в душу лезет — вот н нс поется. Так соловей свое гнездо бросает, Своих птенцов он оставляет так, Чуть только человек к ним прикоснется.