Стихотворения и поэмы
Шрифт:
(«Я разлюбила то, что было мило…»)
В 1957-м в Переделкино она тяжело заболела. «Милая Лиза, твоя болезнь меня очень взволновала. Я обрадовался, когда мне сказали, что тебе лучше, — написал ей Эренбург. — Пожалуйста, помни, что наше поколение должно быть крепким…» [90] .
90
Письмо от 23 марта 1957 г.; см.: Илья Эренбург. На цоколе историй… Письма 1931–1967. М., 2004. С. 434.
В 1960–1965 годах с большим интересом читала его мемуары «Люди, годы, жизнь» и сама начала писать о пережитом. Писала легко, без заранее очерченного плана, писала о том (и о тех), о чем хотелось писать, хотя «муза цензуры» и стояла за спиной, сопела… Лотман напечатал в Тарту главу Полонской о Зощенко (в Москве или Ленинграде это было невозможно); публикация стала событием в литературном мире…
В 1965-м умер брат, проживший всю жизнь рядом с нею.
Лишь книги ты еще любил на свете, И были радостью тебе чужие дети. Ты ничего не ставил выше чести. Горжусь, что я была твоей сестрой…(«Брату»)
Сознание ее порой погружалось в миры апокалиптические:
Мы ляжем спать спокойно, безмятежно, Проснемся утром, в светлый день веселый, В день гибели грядущей неизбежной, Среди развалин, в мире катастроф. Увидим жизнь бессмысленной и голой, И не услышим ни людей, ни строф…(«Напудрены снегами все деревья…»)
Печатали Полонскую неохотно, стихи часто возвращали — или «не актуально», или, если актуально, то «не годится» (скажем, она рассердилась на Антокольского за его несправедливые, как ей показалось, стихи об А. П. Керн и ответила на них своими; в другой раз, прочитав «Бабий яр» Евтушенко и желая поддержать молодого поэта, наивно послала стишок в «Новый мир»…). Она к этому уже привыкла, и писала, никак не сообразуясь с политической актуальностью, — свободно, не утруждая себя заботами о «трудоустройстве» текстов. Писала, как и следует: о том, что было интересно ей самой, что ее занимало и мучило. Если бы это могли прочесть тогдашние читатели, они не остались бы равнодушными — потому что стихи эти трогают, тревожат и сегодня (а тогдашние редакторы, как правило безошибочно, выбирали для печати не лучшее, да еще, случалось, уродовали текст).
Раздумывая над прожитым, Полонская старалась остаться оптимистом:
А жизнь идет. Ей — ни добра, ни зла… Мы даже с нею не были в разладе. И все же — я недаром прожила: На дне останусь тоненькой тетради.(«Кто ты, читатель? Век, могучий шквал…»)
Этой строфой заканчивалась ее последняя прижизненная книга — «Избранное» 1966 года.
Прочитав ее, Виктор Шкловский откликнулся письмом:
«Дорогая Лиза.
Получил Вашу синюю книжечку.
И верный Пятница — Лирическая муза
В изгнании не покидает нас.
Спасибо за память.
Голос у Чуковского не могучий. Он сладкопевец.
Гумилев упомянут прямо и путно. Где Серапионы? [91]
Биография Ваша очень хорошая, но причесана на прямой пробор с фиксатуаром.
Вы очень талантливый поэт…» [92]
Потом пришло письмо от Корнея Чуковского. Прочитав «Избранное», он написал, что долго болел, а потом действовал запрет врачей на чтение:
91
Речь идет о предисловии Полонской к ее «Избранному», состоявшему из 8 частей, усеченных цензурой: были там сильно подрезанный кусок о Гумилеве, поподробнее, — о К. Чуковском, читавшем студистам Киплинга «могучим голосом», и о «Серапионах», в связи с которыми упоминались только Лунц и Горький (оттого и возник вопрос Шкловского — одного из главных учителей Серапионовых братьев).
92
Б. Фрезинский. Судьбы Серапионов. СПб., 2003. С. 375.
«Этим объясняется мое дикое хамство: я не поблагодарил Вас за Вашу милую книгу и за лестное для меня предисловие к ней [93] . Книжку я всю прочитал. Сейчас ее нет у меня под рукой. Некоторые стихотворения были известны мне и прежде, но некоторые я прочитал впервые. Из них запомнилось; “Свидетели великих потрясений”, “Своевременные мысли”, “Анне Ахматовой”, стихотворение о крохотных школьниках [94] и конечно, “Толмач”, очень верно передающий чувства многих переводчиков… Словом: любимая, милая Елизавета Григорьевна, не сердитесь на меня за мое невольное хамство — но знайте, что я с давнего времени привык думать о Вас с дружеским чувством» [95] .
93
Елизавета Полонская. Избранное. М.; Л., 1966. Книга избранных стихов, посвященная памяти брата автора, открывалась предисловием «К моим читателям», где, в частности, говорилось и о Студии: «Литературной критике и технике перевода учил нас Корней Иванович Чуковский, талантливейший журналист, чье острое перо досаждало тогда многим пошлякам от литературы…».
94
«Люблю тетрадь “с косыми в три линейки”…» (1958).
95
Б. Фрезинский. Судьбы Серапионов. СПб., 2003. С. 363–364.
Старых друзей оставалось все меньше… Внуки взрослели…
Ее последние стихи датированы 1967 годом. Он оказался тяжелым. О смерти Эренбурга ей решили не сообщать: боялись, что вести не переживет…
Елизавета Полонская болела долго и умерла 11 января 1969-го. Для написанного ею началась «другая жизнь».
Слова, которые писала я когда-то, Внезапно возвращаются ко мне: Они теперь, могучи и крылаты, Звучат в невыносимой тишине. Устами ссыльных и десятилетий Они сегодня говорят со мной. Я счастлива, что я жила на свете И не напрасно прожит день земной…(«Мои стихи»)
Стихотворения и поэмы
ЗНАМЕНЬЯ (1921)
1
«Не испытали кораблекрушенья…»
Александру Блоку
Знаменья
Война
1914