Стихотворения и поэмы

Полонская Елизавета Григорьевна

Толмач

Не буду тратить чувства на других, Чужим не стану озаряться светом! Луна я, что ли? Для чего свой стих Иноязычным отдаю поэтам? Толмач — вот имя скучное мое. Но не хочу жить этим грустным словом! Зачем алмаз в чужое бытие Пережигать мне творческим ознобом? Довольно! Стоп! Но попадется вдруг Такое на глаза и запоет так больно, Что у меня захватывает дух И льются русские стихи невольно, И я уже ловлю себя на том, Что строчка вырастает за строкою… Толмач, толмач! А вот и новый том На полке встал, переведен тобою. 1964

Карельский пейзаж

Так

хорош этот бледный карельский пейзаж, Нашей жизни обыденный круг, Что его никогда, никогда не отдашь За приветливо-приторный юг. Только сосны да ели, леса да леса, И тропка, бегущая вниз. А на небе лазоревый свет разлился, Там, где море с землею слились. На холодном пожаре вечерней зари Встали черные сосен стволы. За горою как будто зажгли фонари. Но леса нерушимо белы. Все померкло. И ночь раскрывает одна Оловянную сень над землей, Пробивая туман, молодая луна В небо бросила серп золотой. И уже розовеет восток на глазах, Озаряет сумрачный лес… Бледный месяц растаял в небесных лугах И в холодных просторах исчез… Зимний воздух лесов дунул в створки ушей Скрипом санок и шорохом лыж… Постою на горе, чтоб запомнить живей Радость глаз и карельскую тишь. И наполнит мне легкие воздух лесной, Силой юности в сердце мне брызнет. Жизнь, еще мы померимся силой с тобой. Мы теперь победители жизни! 1964

Анне Ахматовой («Мы Вас любили, мальчики и девочки…»)

Мы Вас любили, мальчики и девочки, Нам дорог был Ваш профиль горбоносый, И все усмешечки, и все припевочки, И юбка узкая, и шаль на косах. Мы Вас любили, юную и гневную, И подражать Вам иногда старались. Вы нам казались свергнутой царевною, Но от родной земли не отказались. Солдатам на войне выходят жребии, И гибнет витязь в одеянье барсовом, Но, не печалясь о насущном хлебе, Вы Своим путем шагали полем Марсовым, В потертых туфельках, непокоримая, Усталая, но все-таки державная. Мы выросли, а Вы — всегда любимая Стихов российских муза славная. <1961–1965>

Лодзь

О, как я помню этот город, Хоть он и был тогда чужим… И голых окон длинный морок, И суету, и вечный дым. Не русский снежный, лютый, лютый — Ветрами дышащий февраль, А почек розовую смуту И неба голубую даль. Весной на шиферные крыши Спадают крупные дожди… И девочки кричат, ты слышишь, — — Поч екай н амене! — Подожди! Костел и кирха близ участка. Собор на площади большой, Где молится сам пристав частный, Оплот законности чужой. И узость улочек кирпичных, Где меж восстаньями не спят, — Убогое твое жилище — Текстильный пролетариат! И фабрик дымные объятья Меня встречали на пути, Где даже летом в белом платье Нельзя по улице пройти. И как шипение вулкана, Пред изверженьем, может быть, — Язык, где, как это ни странно, Запомнить — значит позабыть! <10 февраля 1965. Ленинград>

Мадонна Рембрандта

Вот бродячая мать, примостясь у колодца, Кормит грудью ребенка. А он уже сыт. Молоко из соска еще брызжет и льется, А дитя разгулялось, играет, шалит. Я не знаю, что ждет его дальше на свете. Бухенвальдских печей тошнотворная вонь… Иль он в космос подымется в мощной ракете Добывать для собратьев небесный огонь. Я не знаю, какая грозит ему доля, Кто его вознесет, чем он будет убит. Авраам ли ею для порядка заколет? Иль Иуда ему поцелуй подарит?.. Но хочу перед ним я упасть на колени И прощенья просить за себя и людей. О, дитя, сын несчастных людских поколений, На руках у счастливейшей мати твоей! <1965>

Памяти брата

1. «Ты не горюй, что ты меня оставил…»

Ты не горюй, что ты меня оставил. Мы вместе и теперь живем вдвойне. Хоть без закона, даже против правил, Ты здесь со мной, и я с тобой вполне. Мои стихи, которые ты правил, Закончу я теперь наедине. И если стих ступился иль заржавел, То всё ж его кончать придется мне.

2. «Мы ссорились, как парочка влюбленных…»

Мы ссорились, как парочка влюбленных. Мирились, словно муж с женой. Мы не считали встреч уединенных, И буря проходила стороной. Делились мыслями, хоть и не часто. Не угадала я, а ты не знал Тот час печальный, незабвенный час тот, Как на руках моих ты умирал… Нам больше никогда уже не спорить И не мириться никогда. Ты прав, ты прав! И, уступая горю, С тобой я согласилась навсегда. <15 июля 1965, Эльва>

3. Три месяца

Ты был моей юностью. Ты сохранил её. Меня по фамилии ты называл, То школьное, детское, прежнее, милое, Как маминой карточки строгий овал. Ты был моей юностью. Жили мы рядышком. Как жаль, что не дожили так до конца. И я походила на папину бабушку… А ты — на маминого отца. Ты был моей юностью, Шурочка, Сашенька! Не знаю я, как мне тебя называть? Ты был воплощением счастия нашего. Теперь я не знаю, как жить мне опять. <27 июля 1965, Эльва>

4. «Мне жаль, что нет тебя, что не могу…»

Мне жаль, что нет тебя, что не могу С тобою новой мыслью поделиться, Что, если лицемерю или лгу, Ты на меня не будешь молча злиться. К обеду я тебя не позвала, Не побраню в сердцах за опозданье… Придешь, безмолвно станешь у стола… На вечное ты обречен изгнанье. Во Францию тебя не позову, Не покажу любимого Парижа. Любимых мест тебе не покажу, Как их глазами сердца вижу. В Эстонии, на том клочке земли, Где нам по сердцу люди и природа, Где наши внуки мирно подросли, Я проведу последних два-три года. Вот комната твоя и твой балкон, Кругом обвитый виноградом диким. Полуденный к тебе спускался сон, Когда из сада пахло земляникой. Ты не сказал мне утром: «Посмотри, Открылась розовая георгина, Красотка — цвета молодой зари». И я кивну тебе. А ты уж минул. Никто еще в тот год не написал Из твоего оконца, поздним летом — На том высоком берегу леса, Извив реки, зеленый луг на этом. Вот дятел красноштанный на сосне Стучит, работает неутомимо. Как и тебе, уснуть бы так и мне, А жизнь в цвету пускай проходит мимо. <Август 1965, Эльва>

5. «Я забываю. К счастью человека…»

Я забываю. К счастью человека, Ему забвенье горечи дано. Но горькой боли женское зерно Живет в земле до окончанья века. Вот предо мной твоя библиотека, Ищу я книгу в ней уже давно. Расположенье книг ты знал. Оно Мне неизвестно. Я теперь калека. В зажившей ране повернулся нож. Той книги ты теперь мне не найдешь, Не попрошу тебя: «Иди, иди!» Настала нашей общей жизни точка. По-русски говорят: жди из кусточка, А из песочка, милая, не жди… <16 сентября 1965>