Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Под коркой грязевой пока еще горит
Ее живая синь, как молодость вторая,
Хоть ветхий верх ее любым ветрам открыт
И порыжел брезент, на солнце выгорая.
Нет, с кузова ее не смоют больше грязь!
На шины намотав с версту дороги бурой,
Резвится старая, на солнце шелушась,
Доверчиво
Взберись, ее крыло немного накреня:
Облуплена эмаль, бока шероховаты!
Как грива, дрогнет верх. Как ноги у коня,
Подрагивать начнут расхлябанные скаты.
Звучит железное ее «кукареку»,
Встает седая пыль за рейсовой машиной, —
Пора петлять в горах и стлать виток к витку,
Над безднами кружить в отваге петушиной!
И так ей хочется оставить за собой
Хоть этих вот волов медлительную пару!
Пусть дико плещется над бездной голубой
Верх, полный воздуха, раздутый, словно парус!
Погонщик сдвинул свой видавший виды брыль,
Ругнулся, — а волы испуганно застыли.
Мгновенно унеслась клубящаяся пыль,
И стекла, и загар, серебряный от пыли.
Скрежещет и сопит, и воздух в клочья рвет,
И пробивает вмиг сырых туманов бурки,
И бешено гудит, минуя поворот,
По щебню грохоча в невиданной мазурке!
Скорее в воздухе, чем на груди земной,
Скорее в синеве, чем на гудроне черном,
Вторгается она в литой и плотный зной,
Колдунья, что сродни косматым ведьмам горным!
Глотают скалы пыль десятком жадных ртов,
И уступает вихрь дорогу колымаге,
И радугами брызг касаются бортов
Веселых горных рек шумливые ватаги.
Опять над безднами плутает шалый путь,
И вновь приходит блажь скиталице беспечной
Медлительных волов надменно припугнуть
И гневно протрубить в лицо машины встречной.
1947
Перевод А. Голембы
В СУМЕРКИ У МОРЯ
В СУМЕРКИ У МОРЯ
Э. Л.
Быть может, ты сейчас уже идешь домой,
Последняя из всех купальщиц деловитых,
А море за тобой — расплавленной каймой
В расшитых золотом кипящих аксамитах.
А волны говорят: «Нас на плечи накинь,
Дай наглядеться нам на твой загар румяный!»
До неба поднялась морская гладь и синь,
Слепая синева под кровлей златотканой.
Пусть морю по плечу могучие суда,
Ты маленькой ему в мгновения свиданий
Совсем не кажешься... Нет! Даже и тогда,
Когда склоняешься над ремешком сандалий,
Когда, распавшись вдруг, волос твоих пучок
Струится по спине с тревожным черным блеском
И открывается мерцанье плеч и щек,
Как полированный янтарь в луче нерезком.
Ты маленькой совсем не кажешься ему,
Хотя и весела, хотя и тороплива!
Вот встала, вот вошла в лазурную кайму
Лишь на мгновение. И жадно ждешь прилива.
Закат свою кайму над водами простер,
Чтобы в румянец твой его вливалась алость,
Чтоб красоте твоей дивился весь простор
И кроткая волна у самых ног плескалась.
Предела морю нет! И, увидав тебя,
Оно весь мир обнять спешит как бы спросонок, —
Так, чудо увидав, робея и любя,
За юбку матери хватается ребенок.
1947
Перевод А. Голембы
НА ПЛЯЖЕ
НА ПЛЯЖЕ
Как статуя застыв, угрюм и одинок,
Сидит у кромки волн матрос бронзовотелый,
Моряк с одной рукой. Он смотрит, как у ног
Размеренно валы дробятся пеной белой.