Стихотворения. Поэмы. Проза

Гейне Генрих

Очищение

Перевод П. Вейнберга

Останься ты на дне глубоком моря, Безумный сон, Ты, часто так ночной порою Неверным счастием терзавший душу мне И даже в светлый день теперь грозящий Мне, будто привидение морское, — Останься там, на дне, навеки. И брошу я к тебе на дно Всю грусть мою и все грехи мои, И с погремушками колпак дурацкий, Звеневший долго так на голове моей, И лицемерия змеиный, Коварный, ледяной покров, Давивший долго так мне душу, Больную душу, Все отрицавшую — и ангелов и бога, Безрадостную душу. Гой-го! Гой-го! Уж ветер поднялся… Вверх парус! Вздулся он и вьется! И по водам коварно-тихим Летит корабль, и ликований Полна освобожденная душа!

Мир

Перевод П. Карпа

Высоко в небе стояло солнце, Окруженное белыми облаками. На море было тихо, И я, размышляя, лежал у штурвала. Я размышлял, и — отчасти въявь, Отчасти во сне — я видел Христа, Спасителя мира. В легких белых одеждах, Огромный, он шел По земле и воде; Голова его уходила в небо, А руки благословляли Земли и воды; Сердцем в его груди Было солнце — Красное, пылающее солнце; И это красное, пылающее солнце-сердце Лило вниз благодатные лучи И нежный, ласковый свет, Озаряя и согревая Земли и воды. Плыл торжественный звон, И казалось, лебеди в упряжи из роз Тянули скользящий корабль, Тянули к зеленому берегу, Где в высоко возносящемся городе Живут люди. О чудо покоя! Что за тихий город! Не слышно глухого шума Говорливых

тяжелых ремесел, И по чистым звенящим улицам Бродят люди, одетые в белое, С пальмовыми ветками в руках, И когда встречаются двое — Проникновенно глядят друг на друга, И, трепеща от любви и сладкого самоотречения, Целуют друг друга, И глядят вверх — На солнечное сердце Спасителя, Миротворно и радостно льющее вниз Красную кровь, И, трижды блаженные, восклицают: «Хвала Иисусу Христу!» О, если б такое ты выдумать мог, Чего бы ты не дал за это, Мой милый! Ты, немощный плотью и духом И сильный одною лишь верой. Не мудрствуя, ты почитаешь троицу И по утрам лобызаешь крест, И мопса, и ручку высокой твоей патронессы. Святость твоя возвышает тебя. Сперва — надворный советник, Потом — советник юстиции И, наконец, — правительственный советник В богобоязненном городе, Где песок и где вера цветет И терпеливые воды священной Шпрее Моют души и чай разбавляют. О, если б такое ты выдумать мог, Мой милый! Ты занял бы лучшее место на рынке; Глаза твои, сладкие и мигающие, Являли бы только покорность и благость; И высокопоставленная особа, Восхищенная и ублаженная, Молясь, опускалась бы вместе с тобой на колени. В ее глазах, излучающих счастье, Ты читал бы к жалованью прибавку В сотню талеров прусских И, руки складывая, бормотал бы: «Хвала Иисусу Христу!»

Цикл второй

Слава морю

Перевод В. Левика

Таласса! Таласса!^{21} Славлю тебя, о вечное море! Десять тысяч раз тебя славлю Ликующим сердцем, Как некогда славили десять тысяч Бесстрашных эллинских сердец, Не сдавшихся в бедах, Стремящихся к родине, Прославленных миром солдатских сердец. Бурлило, вздымалось И пенилось море. Струило солнце на темные волны Играющий алыми розами свет, И сотни встревоженных чаек Метались над морем и громко кричали. Но птичий гомон, и звон щитов, И конский топот и ржанье — Все заглушал победный клич: «Таласса! Таласса!» Славлю тебя, о вечное море! Твой шум для меня — точно голос отчизны. Как детские сны, причудливой зыбью Сверкает ширь твоих вольных владений. И в памяти оживают вновь Игрушки милого пестрого детства: Рождественские подарки под елкой, Багряные рощи коралловых рифов, И жемчуг, и золотые рыбки Все то, что тайно ты хранишь На дне, в кристально-светлых чертогах. О, как я грустил, одинок, на чужбине! Подобно цветку в ботанической папке, Засохло сердце в моей груди. Я был как больной, всю долгую зиму Запертый в темном больничном покое. И вдруг я выпущен на волю: Передо мной ослепительно ярко Сверкает зеленью солнечный май, Шепчутся яблони в белых уборах, Из зелени юные смотрят цветы, Подобно пестрым душистым глазам, — Все дышит, смеется, благоухает, И в небе синем щебечут птицы. Таласса! Таласса! О храброе в отступлениях сердце! Как часто, постыдно часто Тебя побеждали дикарки Севера! Их властные большие глаза Метали огненные стрелы, Их остро отточенные слова Раскалывали грудь на части, Каракули писем гвоздями вонзались В мой бедный оглушенный мозг. Напрасно я закрывался щитом; Свистели стрелы, гремели удары, — И наконец я отступил Под натиском диких северянок. Я к морю бежал от них, и теперь, Свободно дыша, я приветствую море, Спасительное, прекрасное море, — Таласса! Таласса!

Кораблекрушение

Перевод Ф. Тютчева

Надежда и любовь — все, все погибло! И сам я, бледный обнаженный труп, Изверженный сердитым морем, Лежу на берегу, На диком, голом берегу! Передо мной — пустыня водяная, За мной лежат и горе и беда, А надо мной бредут лениво тучи, Уродливые дщери неба! Они в туманные сосуды Морскую черпают волну, И с ношей вдаль, усталые, влекутся, И снова выливают в море! Нерадостный и бесконечный труд! И суетный, как жизнь моя!.. Волна шумит, морская птица стонет! Минувшее повеяло мне в душу — Былые сны, потухшие виденья, Мучительно-отрадные, встают! Живет на Севере жена! Прелестный образ, царственно-прекрасный! Ее, как пальма, стройный стан Обхвачен белой сладострастной тканью; Кудрей роскошных темная волна, Как ночь богов блаженных, льется С увенчанной косами головы И в легких кольцах тихо веет Вкруг бледного, умильного лица; И из умильно-бледного лица Отверсто-пламенное око — Как черное сияет солнце! О черно-пламенное солнце! О, сколько, сколько раз в лучах твоих Я пил восторга дикий пламень, И пил, и млел, и трепетал, — И с кротостью небесно-голубиной Твои уста улыбка обвевала, И гордо-милые уста Дышали тихими, как лунный свет, речами И сладкими, как запах роз… И дух во мне, оживши, воскрылялся И к солнцу, как орел, парил! Молчите, птицы, не шумите, волны, Все, все погибло — счастье и надежда, Надежда и любовь!.. Я здесь один — На дикий брег заброшенный грозою — Лежу простерт — и рдеющим лицом Сырой песок морской пучины рою!

Песнь океанид

Перевод М. Михайлова

^{22}

Меркнет вечернее море, И одинок, со своей одинокой душой, Сидит человек на пустом берегу И смотрит холодным, Мертвенным взором Ввысь, на далекое, Холодное, мертвое небо И на широкое море, Волнами шумящее. И по широкому, Волнами шумящему морю Вдаль, как пловцы воздушные, Несутся вздохи его — И к нему возвращаются, грустны; Закрытым нашли они сердце, Куда пристать хотели… И громко он стонет, так громко, Что белые чайки С песчаных гнезд подымаются И носятся с криком над ним… И он говорит им, смеясь: «Черноногие птицы! На белых крыльях над морем вы носитесь; Кривым своим клювом Пьете воду морскую; Жрете ворвань и мясо тюленье… Горька ваша жизнь, как и пища! А я, счастливец, вкушаю лишь сласти: Питаюсь сладостным запахом розы, Соловьиной невесты, Вскормленной месячным светом; Питаюсь еще сладчайшими Пирожками с битыми сливками; Вкушаю и то, что слаще всего, — Сладкое счастье любви И сладкое счастье взаимности! Она любит меня! Она любит меня! Прекрасная дева! Теперь она дома, в светлице своей, у окна, И смотрит в вечерний сумрак — Вдаль, на большую дорогу, И ждет и тоскует по мне — ей-богу! Но тщетно и ждет и вздыхает… Вздыхая, идет она в сад, Гуляет по саду Среди ароматов, в сиянье луны, С цветами ведет разговор И им говорит про меня: Как я — ее милый — хорош, Как мил и любезен, — ей-богу! Потом и в постели, во сне, перед нею, Даря ее счастьем, мелькает Мой милый образ; И даже утром, за кофе, она На бутерброде блестящем Видит мой лик дорогой И страстно съедает его — ей-богу!» Так он хвастает долго, И порой раздается над ним, Словно насмешливый хохот, Крик порхающих чаек. Вот наплывают ночные туманы; Месяц, желтый, как осенью лист, Грустно сквозь сизое облако смотрит… Волны морские встают и шумят… И из пучины шумящего моря Грустно, как ветра осеннего стон, Слышится пенье: Океаниды поют, Милосердые, чудные девы морские… И слышнее других голосов Ласковый голос Сереброногой супруги Пелея…^{23} Океаниды уныло поют: «Безумец! безумец! Хвастливый безумец, Скорбью истерзанный! Убиты надежды твои, Игривые дети души, И сердце твое — словно сердце Ниобы — Окаменело от горя.^{24} Сгущается мрак у тебя в голове, И вьются средь этого мрака, Как молнии, мысли безумные! И хвастаешь ты от страданья! Безумец! безумец! Хвастливый безумец! Упрям ты, как древний твой предок, Высокий титан, что похитил Небесный огонь у богов И людям принес его, И, коршуном мучимый, К утесу прикованный, Олимпу грозил, и стонал, и ругался Так, что мы слышали голос

его В лоне глубокого моря И с утешительной песнью Вышли из моря к нему. Безумец! безумец! Хвастливый безумец! Ты ведь бессильней его, И было б умней для тебя Влачить терпеливо Тяжелое бремя скорбей — Влачить его долго, так долго, Пока и Атлас не утратит терпенья И тяжкого мира не сбросит с плеча В ночь без рассвета!» Долго так пели в пучине Милосердые, чудные девы морские. Но зашумели грознее валы, Пение их заглушая; В тучах спрятался месяц; раскрыла Черную пасть свою ночь… Долго сидел я во мраке и плакал.

Боги Греции

Перевод М. Михайлова

Полный месяц! в твоем сиянье, Словно текучее золото, Блещет море. Кажется, будто волшебным слияньем Дня с полуночною мглою одета Равнина песчаного берега. А по ясно-лазурному, Беззвездному небу Белой грядою плывут облака, Словно богов колоссальные лики Из блестящего мрамора. Не облака это! нет! Это сами они — Боги Эллады, Некогда радостно миром владевшие, А ныне в изгнанье и в смертном томленье, Как призраки, грустно бродящие По небу полночному. Благоговейно, как будто объятый Странными чарами, я созерцаю Средь пантеона небесного Безмолвно-торжественный, Тихий ход исполинов воздушных. Вот Кронион^{25}, надзвездный владыка! Белы как снег его кудри — Олимп потрясавшие, чудные кудри; В деснице он держит погасший перун; Скорбь и невзгода Видны в лице у него; Но не исчезла и старая гордость. Лучше было то время, о Зевс! Когда небесно тебя услаждали Нимфы и гекатомбы! Но не вечно и боги царят: Старых теснят молодые и гонят, Как некогда сам ты гнал и теснил Седого отца и титанов, Дядей своих, Юпитер-Паррицида^{26}! Узнаю и тебя, Гордая Гера! Не спаслась ты ревнивой тревогой, И скипетр достался другой, И ты не царица уж в небе; И неподвижны твои Большие очи, И немощны руки лилейные, И месть бессильна твоя К богооплодотворенной деве И к чудотворцу — божию сыну. Узнаю и тебя, Паллада-Афина! Эгидой своей и премудростью Спасти не могла ты Богов от погибели. И тебя, и тебя узнаю, Афродита! Древле златая! ныне серебряная! Правда, все так же твой пояс Прелестью дивной тебя облекает; Но втайне страшусь я твоей красоты, И если б меня осчастливить ты вздумала Лаской своей благодатной, Как прежде счастливила Иных героев, — я б умер от страха! Богинею мертвых мне кажешься ты, Венера-Либитина^{27}! Не смотрит уж с прежней любовью Грозный Арей на тебя. Печально глядит Юноша Феб-Аполлон. Молчит его лира, Весельем звеневшая За ясной трапезой богов. Еще печальнее смотрит Гефест хромоногий! И точно, уж век не сменять ему Гебы, Не разливать хлопотливо Сладостный нектар в собранье небесном. Давно умолк Немолчный смех олимпийский. Я никогда не любил вас, боги! Противны мне греки, И даже римляне мне ненавистны. Но состраданье святое и горькая жалость В сердце ко мне проникают, Когда вас в небе я вижу, Забытые боги, Мертвые, ночью бродящие тени, Туманные, ветром гонимые, — И только помыслю, как дрянны Боги, вас победившие, Новые, властные, скучные боги, Хищники в овечьей шкуре смиренья, То берет меня мрачная злоба: Сокрушить мне хочется новые храмы, Биться за вас, старые боги, За вас и за вашу амвросическую правду, И к вашим вновь возведенным Алтарям припасть и молиться В слезах, воздевая руки.^{28} Старые боги! всегда вы, бывало, В битвах людских принимали Сторону тех, кто одержит победу. Великодушнее вас человек, И в битвах богов я беру Сторону вашу, Побежденные боги! Так говорил я, И покраснели заметно Бледные облачные лики, И на меня посмотрели Умирающим взором, Преображенные скорбью, И вдруг исчезли. Месяц скрылся За темной, темною тучей; Задвигалось море, И просияли победно на небе Вечные звезды.

Вопросы

Перевод Ю. Очиченко

У моря, ночного пустынного моря, Юноша странный стоит, Тоска в его сердце, в мозгу — сомненья, И губы шепчут волнам печально: «О волны, откройте мне вечную тайну, Откройте мне тайну жизни, Решите загадку, что мучила столько голов — Голов в париках, ермолках, чалмах и беретах, И сотни тысяч других, что ищут ответа и сохнут. Скажите, что есть человек? Откуда пришел он? Куда он идет? И кто живет в вышине, на далеких сверкающих звездах?» Бормочут волны одно и то же, Бушует ветер, бегут облака, Глядят безучастно и холодно звезды, А он, дурак, ожидает ответа.

В гавани

Перевод П. Карпа

Счастлив моряк, достигший гавани, Оставивший позади море и бури И ныне мирно сидящий в тепле, В винном погребе бременской ратуши. Как все же уютно и мило В стакане вина отражается мир! И как лучезарно вливается микрокосм В томимое жаждой сердце. Все я вижу в стакане: Историю древних и новых народов, Турок и греков, Ганса и Гегеля^{29}, Лимонные рощи и вахтпарады, Берлин и Шильду, Тунис и Гамбург, И главное — вижу лицо моей милой, Ангельский лик в золотом рейнвейне. О, как хороша, как хороша ты, любимая! Ты прекрасна, как роза, Но не роза Шираза, Возлюбленная соловья, воспетая Гафизом, Но не роза Сарона, Священнопурпурная, восхваленная пророком, — Ты — как роза винного погреба в Бремене! Это роза из роз, — Чем старше она, тем пышнее, Ее аромат небесный меня восхищает, Меня вдохновляет, меня опьяняет, Не схвати меня за волосы хозяин Винного погреба в Бремене, Полетел бы я кувырком. Славный малый! Сидели мы рядом И пили, как братья, Рассуждали о самых высоких материях, И вздыхали, и обнимали друг друга. Он возвратил меня к вере в любовь, Я пил за здоровье злейших моих врагов, Я всех ничтожных поэтов простил, Как простят когда-нибудь меня самого, Я плакал от умиленья — и наконец Предо мною разверзлись райские врата, Где двенадцать апостолов, двенадцать огромных бочек, Проповедуют молча, но вполне понятно Для всех народов. Вот настоящие люди! На вид невзрачные, в дубовых камзолах, Внутри они прекраснее и светлее, Чем самые гордые левиты храма, Чем царедворцы и телохранители Ирода, Одетые в пурпур и украшенные золотом. Ведь я же всегда говорил: Не среди заурядных людей, А в самом избранном обществе Пребывает небесный владыка. Аллилуйя! Как нежно меня обвевают Вефильские^{30} пальмы, Как ароматны мирты Хеврона^{31}, Как шумит Иордан, шатаясь от радости, И моя бессмертная душа шатается, И я шатаюсь, и меня, шатаясь, По лестнице поднимает к дневному свету Добрый хозяин винного погреба в Бремене. О добрый хозяин винного погреба в Бремене, Ты видишь, на крышах домов сидят И поют пьяные ангелы, Солнце, пылающее там, наверху, Это красный от пьянства нос, Нос мирового духа, И вокруг красного носа мирового духа Вертится весь перепившийся мир.

Эпилог

Перевод М. Михайлова

Как на ниве колосья, Растут и волнуются помыслы В душе человека; но нежные Любовные помыслы ярко Цветут между ними, как между колосьями Цветы голубые и алые. Цветы голубые и алые! Жнец ворчливый на вас и не взглянет, Как на траву бесполезную; Нагло вас цеп деревянный раздавит… Даже прохожий бездомный, Вами любуясь и тешась, Головой покачает и Даст вам Названье плевел прекрасных. Но молодая крестьянка, Венок завивая, Ласково вас соберет и украсит Вами прекрасные кудри, И в этом венке побежит к хороводу, Где так отрадно поют Флейты и скрипки, Или в укромную рощу, Где милого голос звучит отрадней И флейт и скрипок!

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

НОВАЯ ВЕСНА

Пролог

Перевод А. Блока

Чуть не в каждой галерее Есть картина, где герой, Порываясь в бой скорее, Поднял щит над головой. Но амурчики стащили Меч у хмурого бойца И гирляндой роз и лилий Окружили молодца. Цепи горя, путы счастья Принуждают и меня Оставаться без участья К битвам нынешнего дня.