Стихотворения. Поэмы. Проза

Гейне Генрих

«В которую из двух влюбиться…»

Перевод Ф. Тютчева

В которую из двух влюбиться Моей судьбой мне суждено? Прекрасна дочь, и мать прелестна, Различно милы, но равно. Неопытно-младые члены Так сладко ум тревожат мой, Но гениальных взоров прелесть Всесильна над моей душой. В раздумье, хлопая ушами, Стою, как Буриданов друг^{34} Меж двух стогов стоял, глазея, Который лакомей из двух.

«Все выпито. Ужин окончился наш…»

Перевод П. Карпа

Все выпито. Ужин окончился наш, Изрядно хлебнули вина мы. Задорно глядят, распуская корсаж, Мои захмелевшие дамы. Прекрасные груди и плечи у них, — От страха мне холодно стало. А дамы в постель забираются вмиг И прячутся под одеяло. И обе красавицы сладостно так Одна за другой захрапели, А я, озираясь, стою как дурак У полога пышной постели.

«Юность кончена. Приходит…»

Перевод

В. Левика

Юность кончена. Приходит Дерзкой зрелости пора, И рука смелее бродит Вдоль прелестного бедра. Не одна, вспылив сначала, Мне сдавалась, ослабев. Лесть и дерзость побеждала Ложный стыд и милый гнев. Но в блаженствах наслажденья Прелесть чувства умерла. Где вы, сладкие томленья, Робость юного осла!

Эмма

«Сутки должен ожидать я…»

Перевод А. Горнфельда

Сутки должен ожидать я Сокровеннейших услад, Что украдкой посулил мне Нежный и лукавый взгляд. О, язык наш так бессилен, И плохой от слова прок: Вымолвишь… и улетает Вдаль прекрасный мотылек! Ну, а взгляд — он беспределен. Беспредельный свет струит. От него в душе, как в небе, Счастье звездное горит.

«Месяц тянется любовь…»

Перевод П. Быкова

Месяц тянется любовь — И еще ни поцелуя! Сохнут жаркие уста, В одиночестве тоскуя. Был так близок счастья миг, Я дыхание любимой Ощущал у самых уст — И промчалось счастье мимо!

«Эмма, молви без раздумья…»

Перевод 3. Васильевой

Эмма, молви без раздумья: От любви безумным стал я, Или же любовь такая Только следствие безумья? Я измучен, друг мой Эмма, Сверх любви моей безумной, Сверх моей любви безумья, Разрешеньем сей дилеммы.

«Чуть мы вместе — брань и спор…»

Перевод Д. Горфинкеля

Чуть мы вместе — брань и спор, Нестерпима эта мука. Но, увы, с тобой разлука — Это смертный приговор. Размышляю в час ночной: Смерть иль ад мне выбрать надо. Ах, от этого разлада Я давно уж сам не свой!

«Тенью мрачною, густою…»

Перевод Д. Горфинкеля

Тенью мрачною, густою К нам крадется злая ночь. И устали мы душою, И зевков не превозмочь. Ты стара, и я не молод. О весне забыли мы, И в сердцах не жар, а холод. Нам недолго ждать зимы. Ах, кончаем мы в печали: После всех любовных бед Беды без любви настали. Смерть бредет за жизнью вслед.

Скала Лорелеи на Рейне

Гравюра по рисунку Дильмана

1830-е годы

Тангейзер

Перевод В. Микушевича

^{35}

Легенда

(Написано в 1836 году)

I

Песнь о Тангейзере пою Отнюдь не для забавы, А чтобы христианам знать, Как души прельщает лукавый. Из рыцарей рыцарь, Тангейзер наш Страстям привержен слепо, Семь лет подряд не покидал Венерина вертепа. «Венера, госпожа моя, Прекрасная царица! Довольно мне у тебя гостить! Пора нам распроститься!» «Тангейзер благородный мой! О чем твои печали? Тебе поцеловать меня, Тангейзер, не пора ли? Не каждый ли день ты пил вино Из моего фиала? Не каждый ли день чело твое Розами я венчала?» «Венера, госпожа моя! Мне сласти надоели. От них, Венера, я болен душой. Жажду я горьких зелий. Семь лет я жил, смеясь и шутя. Хочу я слез горючих. Теперь бы мне терновый венец, Колючий из колючих!» «Тангейзер благородный мой! На что это похоже! Не ты ли мне клялся тысячу раз, Что я тебе всех дороже? Скорей, Тангейзер милый мой, Пойдем в мои покои! Излечит моя лилейная плоть Томление такое». «Венера, госпожа моя! Цвести ты будешь вечно. Прельстила ты многих и прельстишь Красой своей безупречной. Подумаю, сколько богов у тебя И сколько героев гостило, И мне твоя лилейная плоть, Твоя красота мне постыла. Венера, твоя лилейная плоть Меня пугает, не скрою. Мне страшно подумать, сколько других Еще насладятся тобою!» «Тангейзер благородный мой! Как речь твоя сурова! Уж лучше бы снова побил ты меня, Я потерпеть готова. Уж лучше бы снова побил ты меня В жестоком своем озлобленье. Неблагодарный христианин! Нанес ты мне оскорбленье! Так, значит, рыцарь, за любовь Ты злобою платишь Венере? Тебя я больше не держу! Открыты настежь двери!»

II

Слышны песнопения в Риме святом, Торжественный звон колокольный. С процессией шествует папа Урбан. Толпится народ богомольный. В своей тиаре папа Урбан, В тяжелой своей багрянице, Бароны

папский шлейф несут Смиренною вереницей. «Не сдвинусь я с места, святой отец, Пока от преисподней Ты грешную душу мою не спасешь По милости господней!» Мгновенно расступился народ. Церковные смолкли каноны. Как дик и бледен пилигрим Коленопреклоненный! «За нас ты молишься, папа Урбан, Связуя и разрешая. От вечных мук спаси меня! Гнетет меня сила злая. Из рыцарей рыцарь, Тангейзер я. Страстям привержен слепо, Семь лет подряд я не покидал Венерина вертепа. Венера завлекла меня Своей красотою телесной. Как солнечный луч, как запах цветка, Венерин голос прелестный. Как мотылек вокруг цветка, Вокруг этой чашечки сладкой, Порхать бы вокруг этих розовых губ И лакомиться украдкой. Бушуют кудри у ней по плечам, Как смоляные реки. От этих огромных ясных очей Займется дух в человеке. От этих огромных ясных очей Вовеки не оторваться. И кто бы мог на призыв такой Всем сердцем не отозваться! Куда еще мне убежать От колдовского взора? Вновь мне подмигивает он: Мол, возвратишься ты скоро! Я жалкий призрак при свете дня. Живу я порою ночною, Когда хотя бы в сладком сне Венера моя со мною. Прекрасная смеется тогда Таким белозубым смехом, Что я не плакать не могу По нашим былым утехам. Безудержна моя любовь. Никак ее не забуду. Любовь словно дикий водопад, — Попробуй сделай запруду! С камня на камень бросается вниз Неистовое ослепленье И, шею сломав себе тысячу раз, Не терпит промедленья. Готов я Венеру мою одарить Небесной роскошью всею. Солнце отдам, луну отдам. И звезд не пожалею. Безудержна моя любовь, Пожар неумолимый. Что, если я уже в аду, Таким огнем палимый? За нас ты молишься, папа Урбан, Связуя и разрешая. От вечных мук спаси меня! Гнетет меня сила злая!» Скорбно воскликнул папа Урбан, Подъемля скорбные длани: «Тангейзер! Пропащий ты человек! Напрасно твое покаянье. Венера — черт из всех чертей, Ужаснее самых ужасных. Тебя я вырвать не могу Из этих когтей прекрасных. Оплачивается душой Телесная услада! Несчастный! Ты приговорен. Удел твой — муки ада!»

III

Рыцарь Тангейзер, он быстро идет, Изранив усталые ноги. Вернувшись к Венере в полночный час, Тангейзер стоял на пороге. Проснулась Венера в полночный час, Мигом с постели вскочила, Возлюбленного своего В объятия заключила. Пошла у Венеры носом кровь. Бросившись другу на шею, Венера лицо ему залила Слезами и кровью своею. Улегся Тангейзер молча в постель. Усталость его сморила. Пошла Венера на кухню скорей И суп ему сварила. Суп с хлебом Венера ему подала, Кровавые вымыла ноги, Космы, смеясь, расчесала ему, Спутанные в дороге. «Тангейзер благородный мой! Давно пора бы вернуться. Не понимаю, как могла Отлучка твоя затянуться!» «Венера, госпожа моя! В Италии я загостился. Я по делам наведался в Рим И, видишь, возвратился. Рим все стоит на семи холмах, Тибр все протекает мимо. Да, кстати, кланяется тебе Первосвященник Рима. И во Флоренции я побывал, Не миновал Милана. Потом по склонам швейцарских гор Карабкался неустанно. В Альпах начался снегопад, И побелели долины. Я видел улыбки синих озер, Я слышал клекот орлиный. На Сен-Готарде услышал я храп, — Германия почивает. Тридцать шесть коронованных нянек у ней.^{36} Приятней снов не бывает. Швабия школой поэтов горда,^{37} Там нет голов безрассудных. В своих колпачках малыши хороши, Посиживают на суднах. Во Франкфурт на шабес^{38} прибыл я. Люблю я веру такую. Охоч до гусиных потрохов, Шалет^{39} и клецки смакую. Видал я в Дрездене старого пса. Он в прошлом успел отличиться. Из лучших он был, а теперь без зубов, Горазд лишь брехать и мочиться. Расплакались в Веймаре музы навзрыд, Бедняжки овдовели. Скончался Гете, а Эккерман^{40} жив. Заплачешь, в самом деле! Услышал я в Потсдаме громкий крик. Не Геродот и не Плиний, Историю последних лет Читает Ганс в Берлине. Наука в Геттингене цветет. Пышней не сыскать пустоцвета. Пришел я темною ночью туда, Нигде никакого просвета. В Целле осматривал я тюрьму. Сидят ганноверцы в Целле^{41}. Общая каторга, общий кнут — Наши национальные цели. А в Гамбурге спросил я: «Чем Округа провоняла?» Сказали еврей и христианин: «Воняет из канала». Гамбург хорош, однако и там Достаточно дряни плодится. На гамбургской бирже и в целльской тюрьме Весьма похожие лица. Альтону^{42} в Гамбурге я осмотрел, Местечко высшего тона. Когда-нибудь я на десерт расскажу О том, какова Альтона».