Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

“Боюсь людей передовых...”[*]

Боюсь людей передовых, Страшуся милых нигилистов; Их суд правдив, их натиск лих, Их гнев губительно неистов; Но вместе с тем бывает мне Приятно, в званье ретрoграда, Когда хлестнет их по спине Моя былина иль баллада. С каким достоинством глядят Они, подпрыгнувши невольно, И, потираясь, говорят: Нисколько не было нам больно! Так в хату впершийся индюк, Метлой пугнутый неучтивой, Распустит хвост, чтоб скрыть испуг, И забулдыкает спесиво. Начало 1873

СОН ПОПОВА[*]

1 Приснился раз, бог весть с какой причины, Советнику Попову странный сон: Поздравить он министра в именины В приемный зал вошел без панталон; Но, впрочем, не забыто ни единой Регалии; отлично выбрит он; Темляк на шпаге; всe по циркуляру — Лишь панталон забыл надеть он пару. 2 И надо же случиться на беду, Что он тогда лишь свой заметил промах, Как уж вошел. “Ну,— думает,— уйду!” Не тут-то было! Уж давно в хоромах Народу тьма; стоит он на виду, В почетном месте; множество знакомых Его увидеть могут на пути — “Нет,— он решил,— нет, мне нельзя уйти! 3 А вот я лучше что-нибудь придвину И скрою тем досадный мой изъян; Пусть верхнюю лишь видят половину, За нижнюю ж ответит мне Иван!” И вот бочком прокрался он к камину И спрятался по пояс за экран. “Эх,— думает,— недурно ведь, канальство! Теперь пусть входит высшее начальство!” 4 Меж тем тесней все становился круг Особ чиновных, чающих карьеры; Невнятный в зале раздавался звук, И все принять свои старались меры, Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг В себя втянули животы курьеры, И экзекутор рысью

через зал, Придерживая шпагу, пробежал. 5 Вошел министр. Он видный был мужчина, Изящных форм, с приветливым лицом, Одет в визитку: своего, мол, чина Не ставлю я пред публикой ребром. Внушается гражданством дисциплина, А не мундиром, шитым серебром. Все зло у нас от глупых форм избытка, Я ж века сын — так вот на мне визитка! 6 Не ускользнул сей либеральный взгляд И в самом сне от зоркости Попова. Хватается, кто тонет, говорят, За паутинку и за куст терновый. “А что,— подумал он,— коль мой наряд Понравится? Ведь есть же, право слово, Свободное, простое что-то в нем! Кто знает? Что ж? Быть может! Подождем!” 7 Министр меж тем стан изгибал приятно: “Всех, господа, всех вас благодарю! Прошу и впредь служить так аккуратно Отечеству, престолу, алтарю! Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна? Я в переносном смысле говорю: Мой идеал полнейшая свобода — Мне цель народ — и я слуга народа! 8 Прошло у нас то время, господа,— Могу сказать: печальное то время,— Когда наградой пота и труда Был произвол. Его мы свергли бремя. Народ воскрес — но не вполне — да, да! Ему вступить должны помочь мы в стремя, В известном смысле сгладить все следы И, так сказать, вручить ему бразды. 9 Искать себе не будем идеала, Ни основных общественных начал В Америке. Америка отстала: В ней собственность царит и капитал. Британия строй жизни запятнала Законностью. А я уж доказал: Законность есть народное стесненье, Гнуснейшее меж всеми преступленье! 10 Нет, господа! России предстоит, Соединив прошедшее с грядущим, Создать, коль смею выразиться, вид, Который называется присущим Всем временам; и, став на свой гранит, Имущим, так сказать, и неимущим Открыть родник взаимного труда. Надеюсь, вам понятно, господа?” 11 Раздался в зале шепот одобренья, Министр поклоном легким отвечал, И тут же, с видом, полным снисхожденья, Он обходить обширный начал зал: “Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья Семеновна? Давно не заезжал Я к вам, любезный Сидор Тимофеич! Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!” 12 Стоял в углу, плюгав и одинок, Какой-то там коллежский регистратор. Он и к тому, и тем не пренебрег: Взял под руку его: “Ах, Антипатор Васильевич! Что, как ваш кобелек? Здоров ли он? Вы ездите в театор? Что вы сказали? Все болит живот? Ах, как мне жаль! Но ничего, пройдет!” 13 Переходя налево и направо, Свои министр так перлы расточал; Иному он подмигивал лукаво, На консоме другого приглашал И ласково смотрел и величаво. Вдруг на Попова взор его упал, Который, скрыт экраном лишь по пояс, Исхода ждал, немного беспокоясь. 14 “Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь! Так, так и есть! Его мы точность знаем! Но отчего ж он виден мне не весь? И заслонен каким-то попугаем? Престранная выходит это смесь! Я любопытством очень подстрекаем Увидеть ваши ноги. Да, да, да! Я вас прошу, пожалуйте сюда!” 15 Колеблясь меж надежды и сомненья: Как на его посмотрят туалет, Попов наружу вылез. В изумленье Министр приставил к глазу свой лорнет. “Что это? Правда или наважденье? Никак, на вас штанов, любезный, нет?” И на чертах изящно-благородных Гнев выразил ревнитель прав народных. 16 “Что это значит? Где вы рождены? В Шотландии? Как вам пришла охота Там, за экраном, снять с себя штаны? Вы начитались, верно, Вальтер Скотта? Иль классицизмом вы заражены? И римского хотите патриота Изобразить? Иль, боже упаси, Собой бюджет представить на Руси?” 17 И был министр еще во гневе краше, Чем в милости. Чреватый от громов Взор заблестел. Он продолжал: “Вы наше Доверье обманули. Много слов Я тратить не люблю”.— “Ва-вa-ва-ваше Превосходительство!— шептал Попов.— Я не сымал... Свидетели курьеры, Я прямо так приехал из квартеры!” 18 “Вы, милостивый, смели, государь, Приехать так? Ко мне? На поздравленье? В день ангела? Безнравственная тварь! Теперь твое я вижу направленье! Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь! Пишите к прокурору отношенье: Советник Тит Евсеев сын Попов Все ниспровергнуть власти был готов. 19 Но, строгому благодаря надзору Такого-то министра — имярек — Отечество спаслось от заговору И нравственность не сгинула навек. Под стражей ныне шлется к прокурору Для следствия сей вредный человек, Дерзнувший снять публично панталоны, Да поразят преступника законы! 20 Иль нет, постойте! Коль отдать под суд, По делу выйти может послабленье, Присяжные-бесштанники спасут И оправдают корень возмущенья! Здесь слишком громко нравы вопиют — Пишите прямо в Третье отделенье: Советник Тит Евсеев сын Попов Все ниспровергнуть власти был готов. 21 Он поступил законам так противно, На общество так явно поднял меч, Что пользу можно б административно Из неглиже из самого извлечь. Я жертвую агентам по две гривны, Чтобы его — но скрашиваю речь — Чтоб мысли там внушить ему иные. Затем ура! Да здравствует Россия!” 22 Министр кивнул мизинцем. Сторожа Внезапно взяли под руки Попова. Стыдливостью его не дорожа, Они его от Невского, Садовой, Средь смеха, крика, чуть не мятежа, К Цепному мосту привели, где новый Стоит, на вид весьма красивый, дом, Своим известный праведным судом. 23 Чиновник по особым порученьям, Который их до места проводил, С заботливым Попова попеченьем Сдал на руки дежурному. То был Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем, Со львиной физьономией, носил Мальтийский крест и множество медалей, И в душу взор его влезал всe далей! 24 В каком полку он некогда служил, В каких боях отличен был как воин, За что свой крест мальтийский получил И где своих медалей удостоен — Неведомо. Ехидно попросил Попова он, чтобы тот был спокоен, С улыбкой указал ему на стул И в комнату соседнюю скользнул. 25 Один оставшись в небольшой гостиной, Попов стал думать о своей судьбе: “А казус вышел, кажется, причинный! Кто б это мог вообразить себе? Попался я в огонь, как сноп овинный! Ведь искони того еще не бе, Чтобы меня кто в этом виде встретил, И как швейцар проклятый не заметил!” 26 Но дверь отверзлась, и явился в ней С лицом почтенным, грустию покрытым, Лазоревый полковник. Из очей Катились слезы по его ланитам. Обильно их струящийся ручей Он утирал платком, узором шитым, И про себя шептал: “Так! Это он! Таким он был едва лишь из пелен! 27 О юноша!— он продолжал, вздыхая (Попову было с лишком сорок лет),— Моя душа для вашей не чужая! Я в те года, когда мы ездим в свет, Знал вашу мать. Она была святая! Таких, увы! теперь уж боле нет! Когда б она досель была к вам близко, Вы б не упали нравственно так низко! 28 Но, юный друг, для набожных сердец К отверженным не может быть презренья, И я хочу вам быть второй отец, Хочу вам дать для жизни наставленье. Заблудших так приводим мы овец Со дна трущоб на чистый путь спасенья. Откройтесь мне, равно как на духу: Что привело вас к этому греху? 29 Конечно, вы пришли к нему не сами, Характер ваш невинен, чист и прям! Я помню, как дитeй за мотыльками Порхали вы средь кашки по лугам! Нет, юный друг, вы ложными друзьями Завлечены! Откройте же их нам! Кто вольнодумцы? Всех их назовите И собственную участь облегчите! 30 Что слышу я? Ни слова? Иль пустить Уже успело корни в вас упорство? Тогда должны мы будем приступить Ко строгости, увы! и непокорство, Сколь нам ни больно, в вас искоренить! О юноша! Как сердце ваше черство! В последний раз: хотите ли всю рать Завлекших вас сообщников назвать?” 31 К нему Попов достойно и наивно: “Я, господин полковник, я бы вам Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно... Возможно ли сообщничество там, Где преступленье чисто негативно? Ведь панталон-то не надел я сам! И чем бы там меня вы ни пугали — Другие мне, клянусь, не помогали!” 32 “Не мудрствуйте, надменный санкюлот! Свою вину не умножайте ложью! Сообщников и гнусный ваш комплот Повергните к отечества подножью! Когда б вы знали, что теперь вас ждет, Вас проняло бы ужасом и дрожью! Но дружбу вы чтоб ведали мою, Одуматься я время вам даю! 33 Здесь, на столе, смотрите, вам готово Достаточно бумаги и чернил: Пишите же — не то, даю вам слово: Чрез полчаса вас изо всех мы сил...” Тут ужас вдруг такой объял Попова, Что страшную он подлость совершил: Пошел строчить (как люди в страхе гадки!) Имен невинных многие десятки! 34 Явились тут на нескольких листах: Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы, Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах, Потанчиков,

Гудим-Бодай-Корова, Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх, Грай-Жеребец, Бабков, Ильин, Багровый, Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих, Бурдюк-Лишай — и множество других. 35 Попов строчил сплеча и без оглядки, Попались в список лучшие друзья; Я повторю: как люди в страхе гадки — Начнут как бог, а кончат как свинья! Строчил Попов, строчил во все лопатки, Такая вышла вскоре ектенья, Что, прочитав, и сам он ужаснулся, Вскричал: фуй! фуй! задрыгал — и проснулся. 36 Небесный свод сиял так юн и нов, Весенний день глядел в окно так весел, Висела пара форменных штанов С мундиром купно через спинку кресел; И в радости уверился Попов, Что их Иван там с вечера повесил — Одним скачком покинул он кровать И начал их в восторге надевать. 37 “То был лишь сон! О, счастие! о, радость! Моя душа, как этот день, ясна! Не сделал я Бодай-Корове гадость! Не выдал я агентам Ильина! Не наклепал на Савича! О, сладость! Мадам Гриневич мной не предана! Страженко цел, и братья Шулаковы Постыдно мной не ввержены в оковы!” 38 Но ты, никак, читатель, восстаешь На мой рассказ? Твое я слышу мненье: Сей анекдот, пожалуй, и хорош, Но в нем сквозит дурное направленье. Всe выдумки, нет правды ни на грош! Слыхал ли кто такое обвиненье, Что, мол, такой-то — встречен без штанов, Так уж и власти свергнуть он готов? 39 И где такие виданы министры? Кто так из них толпе кадить бы мог? Я допущу: успехи наши быстры, Но где ж у нас министер-демагог? Пусть проберут все списки и регистры, Я пять рублей бумажных дам в залог; Быть может, их во Франции немало, Но на Руси их нет и не бывало! 40 И что это, помилуйте, за дом, Куда Попов отправлен в наказанье? Что за допрос? Каким его судом Стращают там? Где есть такое зданье? Что за полковник выскочил? Во всем, Во всем заметно полное незнанье Своей страны обычаев и лиц, Встречаемое только у девиц. 41 А наконец, и самое вступленье: Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том, Чтоб в день такой, когда на поздравленье К министру все съезжаются гуртом, С Поповым вдруг случилось помраченье И он таким оделся бы шутом? Забыться может галстук, орден, пряжка — Но пара брюк — нет, это уж натяжка! 42 И мог ли он так ехать? Мог ли в зал Войти, одет как древние герои? И где резон, чтоб за экран он стал, Никем не зрим? Возможно ли такое? Ах, батюшка-читатель, что пристал? Я не Попов! Оставь меня в покое! Резон ли в этом или не резон — Я за чужой не отвечаю сон! Лето 1873

[М. П. АРНОЛЬДИ][*]

Ропща на прихоти судеб И в испытаньях малодушный, Я ждал насушенный твой хлеб, Как ожидают хлеб насущный. Мой легкомысленный живот С неблагодарностью кухарок Винил в забвенье вас — и вот Приносят с почты ваш подарок! О, кто опишет, господа, Его эффект животворящий! Красней, красней же от стыда, Мой всяку дрянь живот варящий! Склони в смущении свой взор, Живот, на этот короб хлебный И пой вседневно с этих пор Eго творцу канон хвалебный! “Да не коснется злая боль, Hи резь его пищеваренья! Да обретет он в жизни соль И смысл в житейском треволненье! Да посрамятся перед ним Его враги ошибкой грубой! Как этот хлеб несокрушим, Да сокрушает их он зубы! Его главы да минет рок, И да живет он долговечен, Как этот хлеб, что внукам впрок Предусмотрительно испечен!” 27 февраля 1875

[А. М. ЖЕМЧУЖНИКОВУ]

Мы тебя субботним днем Заклинаем и зовем, Причитая тако: “Приезжай к нам, Алексей, Приезжай с женой своей — Будет кулебяка! Будет также то и сё, Будет Селери Мусё, Будут также сласти И Елагина, чьи ты Оценяешь красоты Ради сладострастья!”

РОНДО[*]

Ax, зачем у нас граф Пален Так к присяжным параллелен! Будь он боле вертикален, Суд их боле был бы делен! Добрый суд царем повелен, А присяжных суд печален, Все затем, что параллелен Через меру к ним граф Пален! Душегубец стал нахален, Суд стал вроде богаделен, Оттого что так граф Пален Ко присяжным параллелен. Всяк боится быть застрелен, Иль зарезан, иль подпален, Оттого что параллелен Ко присяжным так граф Пален. Мы дрожим средь наших спален, Мы дрожим среди молелен, Оттого что так граф Пален Ко присяжным параллелен! Herr, erbarm’ dich unsrer Seelen! Habe Mitleid mit uns allen,[18] Да не будет параллелен Ко присяжным так граф Пален!

[ВЕЛИКОДУШИЕ СМЯГЧАЕТ СЕРДЦА][*]

Вонзил кинжал убийца нечестивый В грудь Деларю. Tот, шляпу сняв, сказал ему учтиво: “Благодарю”. Тут в левый бок ему кинжал ужасный Злодей вогнал, А Деларю сказал: “Какой прекрасный У вас кинжал!” Тогда злодей, к нему зашедши справа, Его пронзил, А Деларю с улыбкою лукавой Лишь погрозил. Истыкал тут злодей ему, пронзая, Все телеса, А Деларю: “Прошу на чашку чая К нам в три часа”. Злодей пал ниц и, слез проливши много, Дрожал как лист, А Деларю: “Ах, встаньте, ради бога! Здесь пол нечист”. Но все у ног его в сердечной муке Злодей рыдал, А Деларю сказал, расставя руки: “Не ожидал! Возможно ль? Как?! Рыдать с такою силой?— По пустякам?! Я вам аренду выхлопочу, милый,— Аренду вам! Через плечо дадут вам Станислава Другим в пример. Я дать совет царю имею право: Я камергер! Хотите дочь мою просватать, Дуню? А я за то Кредитными билетами отслюню Вам тысяч сто. А вот пока вам мой портрет на память,— Приязни в знак. Я не успел его еще обрамить,— Примите так!” Тут едок стал и даже горче перца Злодея вид. Добра за зло испорченное сердце Ах! не простит. Высокий дух посредственность тревожит, Тьме страшен свет. Портрет еще простить убийца может, Аренду ж — нет. Зажглась в злодее зависти отрава Так горячо, Что, лишь надел мерзавец Станислава Через плечо,— Он окунул со злобою безбожной Кинжал свой в яд И, к Деларю подкравшись осторожно,— Хвать друга в зад! Тот на пол лег, не в силах в страшных болях На кресло сесть. Меж тем злодей, отняв на антресолях У Дуни честь,— Бежал в Тамбов, где был, как губернатор, Весьма любим. Потом в Москве, как ревностный сенатор, Был всеми чтим. Потом он членом сделался совета В короткий срок... Какой пример для нас являет это, Какой урок!

НАДПИСИ НА СТИХОТВОРЕНИЯХ

А. С. ПУШКИНА[*]

ПОДРАЖАНИЕ

(“Я видел смерть: она сидела...”)

. . . . . . . . . . . . Прости, печальный мир, где темная стезя Над бездной для меня лежала, Где жизнь меня не утешала, Где я любил, где мне любить нельзя! Небес лазурная завеса, Любимые холмы, ручья веселый глас, Ты, утро — вдохновенья час, Вы, тени мирные таинственного леса, И всe — прости в последний раз! Ты притворяешься, повеса, Ты знаешь, баловень, дорогу на Парнас.

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

. . . . . . . . . . Приди, меня мертвит любовь! В молчанье благосклонной ночи Явись, волшебница! Пускай увижу вновь Под грозным кивером твои небесны очи, И плащ, и пояс боевой, И бранной обувью украшенные ноги... Не медли, поспешай, прелестный воин мой, Приди, я жду тебя: здоровья дар благой Мне снова ниспослали боги, А с ним и сладкие тревоги Любви таинственной и шалости младой. По мне же, вид являет мерзкий В одежде дева офицерской.

ИЗ ПИСЬМА

Есть в России город Луга Петербургского округа. Хуже б не было сего Городишки на примете, Если б не было на свете Новоржева моего. Город есть еще один, Называется он Мглин, Мил евреям и коровам, Стоит Луги с Новоржевым.

ДОРИДЕ

Я верю: я любим; для сердца нужно верить. Нет, милая моя не может лицемерить; Все непритворно в ней: желаний томный жар, Стыдливость робкая-харит бесценный дар, Нарядов и речей приятная небрежность И ласковых имен младенческая нежность. Томительна харит повсюду неизбежность.

ВИНОГРАД

. . . . . . . . . Краса моей долины злачной, Отрада осени златой, Продолговатый и прозрачный, Как персты девы молодой. Мне кажется, тому немалая досада, Чей можно перст сравнить со гроздом винограда.

ЖЕЛАНИЕ

(“Кто видел край, где роскошью природы...”)

. . . . . . . . . . . . . И там, где мирт шумит над тихой урной, Увижу ль вновь, сквозь темные леса, И своды скал, и моря блеск лазурный, И ясные, как радость, небеса? Утихнут ли волненья жизни бурной? Минувших лет воскреснет ли краса? Приду ли вновь под сладостные тени Душой заснуть на лоне мирной лени?.. Пятьсот рублей я наложил бы пени За урну, лень и миртовы леса.