Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

ПЛАСТИЧЕСКИЙ ГРЕК

Люблю тебя, дева, когда золотистый И солнцем облитый ты держишь лимон, И юноши зрю подбородок пушистый Меж листьев аканфа и белых колонн! Красивой хламиды тяжелые складки Упали одна за другой: Так в улье шумящем вкруг раненой матки Снует озабоченный рой. [1854]

ИЗ ГЕЙНЕ

Фриц Вагнер, студьозус из Иены, Из Бонна Иеронимус Кох Вошли в кабинет мой с азартом,— Вошли, не очистив сапог. “Здорово, наш старый товарищ! Реши поскорее наш спор: Кто доблестней, Кох или Вагнер?”— Спросили с бряцанием шпор. “Друзья! Вас и в Иене и в Бонне Давно уже я оценил. Кох логике славно учился, А Вагнер искусно чертил”. Ответом моим недовольны, “Решай поскорее наш спор!”— Они повторяли с азартом И с тем же бряцанием шпор. Я комнату взглядом окинул И, будто узором прельщен, “Мне нравятся очень обои!”— Сказал им и выбежал вон. Понять моего каламбура Из них ни единый не мог, И долго стояли в раздумье Студьозусы Вагнер и Кох. [1854]

ЗВЕЗДА И БРЮХО

БАСНЯ

На небе вечерком светилася Звезда. Был постный день тогда: Быть может, пятница, быть может, середа. В то время по саду гуляло чье-то Брюхо И рассуждало так с собой, Бурча и жалобно и глухо: “Какой Хозяин мой Противный и несносный! Затем что день сегодня постный, Не станет есть, мошенник, до звезды! Не только есть! Куды! Не выпьет и ковша воды! Нет, право, с ним наш брат не сладит... Знай бродит по саду, ханжа,

На мне ладони положа... Совсем не кормит,— только гладит!” Меж тем ночная тень мрачней кругом легла. Звезда, прищурившись, глядит на край окольный: То спрячется за колокольней, То выглянет из-за угла, То вспыхнет ярче, то сожмется... Над животом исподтишка смеется. Вдруг Брюху ту Звезду случилось увидать, Ан хвать! Она уж кубарем несется С небес долой Вниз головой И падает, не удержав полета, Куда ж? в болото! Как Брюху быть! кричит: ахти да ах! И ну ругать Звезду в сердцах! Но делать нечего! другой не оказалось... И Брюхо, сколько ни ругалось, Осталось Хоть вечером, а натощах. __________ Читатель! басня эта Нас учит не давать без крайности обета Поститься до звезды, Чтоб не нажить себе беды. Но если уж пришло тебе хотенье Поститься для душеспасенья, То мой совет — Я говорю тебе из дружбы — Спасайся! слова нет! Но главное: не отставай от службы! Начальство, день и ночь пекущеесь о нас, Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву, Тебя, конечно, в добрый час Представит к ордену святого Станислава. Из смертных не один уж в жизни испытал, Как награждают нрав почтительный и скромный. Тогда в день постный, в день скоромный, Сам будучи степенный генерал, Ты можешь быть и с бодрым духом, И с сытым брюхом, Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде Быть при звезде? 1854

К МОЕМУ ПОРТРЕТУ

(КОТОРЫЙ БУДЕТ ИЗДАН ВСКОРЕ ПРИ ПОЛНОМ СОБРАНИИ МОИХ СОЧИНЕНИЙ)

Когда в толпе ты встретишь человека, Который наг;[20] Чей лоб мрачней туманного Казбека, Неровен шаг; Кого власы подъяты в беспорядке, Кто, вопия, Всегда дрожит в нервическом припадке,— Знай — это я! Кого язвят со злостью, вечно новой Из рода в род; С кого толпа венец его лавровый Безумно рвет; Кто ни пред кем спины не клонит гибкой,— Знай — это я: В моих устах спокойная улыбка, В груди — змея!.. [1856]

ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО

(КАК БУДТО ИЗ ГЕЙНЕ)

Помню я тебя ребенком,— Скоро будет сорок лет!— Твой передничек измятый, Твой затянутый корсет... Было так тебе неловко!.. Ты сказала мне тайком: “Распусти корсет мне сзади,— Не могу я бегать в нем!” Весь исполненный волненья, Я корсет твой развязал,— Ты со смехом убежала, Я ж задумчиво стоял... [1860]

“В борьбе суровой с жизнью душной...”[*]

В борьбе суровой с жизнью душной Мне любо сердцем отдохнуть, Смотреть, как зреет хлеб насущный Иль как мостят широкий путь. Уму легко, душе отрадно, Когда увесистый, громадный, Блестящий искрами гранит В куски под молотом летит! Люблю подчас подсесть к старухам, Смотреть на их простую ткань, Люблю я слушать русским ухом На сходках уличную брань! Вот собрались.— Эй, ты, не Мешкай! — Да ты-то что ж? Небось устал! — А где Ермил?— Ушел с тележкой! — Эх, чтоб его!— Да чтоб провал....! — Где тут провал?— Вот я те, леший! — Куда полез? Знай, благо пеший! — А где зипун?— Какой зипун? — А мой!— Как твой?— Эх, старый лгун! — Смотри задавят!— Тише, тише! — Бревно несут!— Эй вы, на крыше! — Вороны!— Митька! Амельян! — Слепой!— Свинья!— Дурак!— Болван! И все друг друга с криком вящим Язвят в колене восходящем. Ну что же, родные? Довольно ругаться! Пора нам за дело Благое приняться! Подымемте дружно Чугунную бабу! Все будет досужно, Лишь песня была бы! Вот дуются жилы, Знать, чуют работу! И сколько тут силы! И сколько тут поту! На славу терпенье, А нега на сором! И дружное пенье Вдруг грянуло хором: “Как на сытном-то на рынке Утонула баба в крынке, Звали Мишку на поминки, Хоронить ее на рынке, Ой, дубинушка, да бухни! Ой, зеленая, сама пойдет! Да бум! Да бум! Да бум!” Вот поднялась стопудовая баба, Всe выше, выше, медленно, не вдруг... — Тащи, тащи! Эй, Федька, держишь слабо! — Тащи еще!— Пускай!— И баба: бух! Раздался гул, и, берег потрясая, На три вершка ушла в трясину свая! Эх бабобитье! Всем по нраву! Вот этак любо работать! Споем, друзья, еще на славу! И пенье грянуло опять: “Как на сытном-то на рынке Утонула баба в крынке” и пр. Тащи! Тащи!— Тащи еще, ребята! Дружней тащи! Еще, и дело взято! Недаром в нас могучий русский дух! Тащи еще!— Пускай!— И баба: бух! Раздался гул, и, берег потрясая, На два вершка ушла в трясину свая! Начало 1860-х годов (?)

ЦЕРЕМОНИАЛ

ПОГРЕБЕНИЯ ТЕЛА В БОЗЕ УСОПШЕГО ПОРУЧИКА И КАВАЛЕРА ФАДДЕЯ КОЗЬМИЧА П . . . . .

Составлен аудитором вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года, в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова.

Утверждаю. Полковник.

1 Впереди идут два горниста, Играют отчетисто и чисто. 2 Идет прапорщик Густав Бауер, На шляпе и фалдах несет трауер. 3 По обычаю, искони заведенному, Идет майор, пеший по-конному. 4 Идет каптенармус во главе капральства, Пожирает глазами начальство. 5 Два фурлейта ведут кобылу. Она ступает тяжело и уныло. 6 Это та самая кляча, На которой ездил виновник плача. 7 Идет с печальным видом казначей, Проливает слезный ручей. 8 Идут хлебопеки и квартирьеры, Хвалят покойника манеры. 9 Идет аудитор, надрывается, С похвалою о нем отзывается. 10 Едет в коляске полковой врач, Печальным лицом умножает плач. 11 На козлах сидит фершал из Севастополя, Поет плачевно: “Не одна во поле...” 12 Идет с кастрюлею квартирмейстер, Несет для кутьи крахмальный клейстер. 13 Идет майорская Василиса, Несет тарелку, полную риса. 14 Идет с блюдечком отец Герасим, Несет изюму гривен на семь. 15 Идет первой роты фельдфебель, Несет необходимую мебель. 16 Три бабы, с флером вокруг повойника, Несут любимые блюда покойника: 17 Ножки, печенку и пупок под соусом; Все три они вопят жалобным голосом. 18 Идут Буренин и Суворин, Их плач о покойнике непритворен. 19 Идет, повеся голову, Корш, Рыдает и фыркает, как морж. 20 Идут гуси, индейки и утки, Здесь помещенные боле для шутки. 21 Идет мокрая от слез курица, Не то смеется, не то хмурится. 22 Едет сама траурная колесница, На балдахине поет райская птица. 23 Идет слабосильная команда с шанцевым струментом, За ней телега с кирпичом и цементом. 24 Между двух прохвостов идет уездный зодчий, Рыдает изо всей мочи. 25 Идут четыре ветеринара, С клистирами на случай пожара. 26 Гг. юнкера несут регалии: Пряжку, темляк, репеек и так далее. 27 Идут гг. офицеры по два в ряд, О новой вакансии говорят. 28 Идут славянофилы и нигилисты, У тех и у других ногти не чисты. 29 Ибо, если они не сходятся в теории вероятности, То сходятся в неопрятности. 30 И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее Русского безбожия и православия. 31 На краю разверстой могилы Имеют спорить нигилисты и славянофилы. 32 Первые утверждают,

что кто умрет, Тот весь обращается в кислород. 33 Вторые — что он входит в небесные угодия И делается братчиком Кирилла-Мефодия. 34 И что верные вести оттудова Получила сама графиня Блудова. 35 Для решения этого спора Стороны приглашают аудитора. 36 Аудитор говорит: “Рай-диди-рай! Покойник отправился прямо в рай”. 37 С этим отец Герасим соглашается, И погребение совершается... Исполнить, как сказано выше. Полковник ***.

_____________

(*) Для себя я, разумеется, места не назначил. Как начальник, я должен быть в одно время везде и предос тавляю себе разъезжать по линии и вдоль колонны.

Примечание полкового адъютанта.

После тройного залпа из ружей, в виде последнего салюта человеку и товарищу, г. полковник вынул из заднего кармана батистовый платок и, отерев им слезы, произнес следующую речь:

1 Гг. штаб— и обер-офицеры! Мы проводили товарища до последней квартиры. 2 Отдадим же долг его добродетели: Он умом равен Аристотелю. 3 Стратегикой уподоблялся на войне Самому Кутузову и Жомини. 4 Бескорыстием был равен Аристиду — Нo его сразила простуда. 5 Он был красою человечества, Помянем же добром его качества. 6 Гг. офицеры, после погребения Прошу вас всех к себе на собрание. 7 Я поручил юнкеру фон Бокт Устроить нечто вроде пикника. 8 Это будет и закуска, и вместе обед — Итак, левое плечо вперед. 9 Заплатить придется очень мало, Не более пяти рублей с рыла. 10 Разойдемся не прежде, как ввечеру — Да здравствует Россия — ура!!

Примечание отца Герасима.

Видяй сломицу в оке ближнего, не зрит в своем ниже бруса. Строг и свиреп быши к рифмам ближнего твоего, сам же, аки свинья непотребная, рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси. Иди в огонь вечный, анафема.

Примечание рукою полковника.

Посадить Герасима под арест за эту отметку. Изготовить от моего имени отношение ко владыке, что Герасим искажает текст, называя сучец — сломицею. Это все равно, что если б я отворот назвал погонами.

Доклад полкового адъютанта.

Так как отец Герасим есть некоторым образом духовное лицо, находящееся в прямой зависимости от Консистории и Св. Синода, то не будет ли отчасти неловко подвергнуть его мере административной посаждением его под арест, установленный более для проступков по военной части.

Отметка полковника.

А мне что за дело. Все-таки посадить после пикника.

Примечание полкового адъютанта.

Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснял, что полковник два года не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику отпуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз, и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедываться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания.

ПОЭМЫ

ГРЕШНИЦА[*]

1 Народ кипит, веселье, хохот, Звон лютней и кимвалов грохот, Кругом и зелень, и цветы, И меж столбов, у входа дома, Парчи тяжелой переломы Тесьмой узорной подняты; Чертоги убраны богато, Везде горит хрусталь и злато, Возниц и коней полон двор; Теснясь за трапезой великой, Гостей пирует шумный хор, Идет, сливаяся с музыкой, Их перекрестный разговор. Ничем беседа не стеснима, Они свободно говорят О ненавистном иге Рима, О том, как властвует Пилат, О их старшин собранье тайном, Торговле, мире, и войне, И муже том необычайном, Что появился в их стране. 2 “Любовью к ближним пламенея, Народ смиренью он учил, Он все законы Моисея Любви закону подчинил; Не терпит гнева он, ни мщенья, Он проповедует прощенье, Велит за зло платить добром; Есть неземная сила в нем, Слепым он возвращает зренье, Дарит и крепость и движенье Тому, кто был и слаб и хром; Ему признания не надо, Сердец мышленье отперто, Его пытующего взгляда Еще не выдержал никто. Целя недуг, врачуя муку, Везде спасителем он был, И всем простер благую руку, И никого не осудил. То, видно, богом муж избранный! Он там, по oнпол Иордана, Ходил как посланный небес, Он много там свершил чудес, Теперь пришел он, благодушный, На эту сторону реки, Толпой прилежной и послушной За ним идут ученики”. 3 Так гости, вместе рассуждая, За длинной трапезой сидят; Меж ними, чашу осушая, Сидит блудница молодая; Ее причудливый наряд Невольно привлекает взоры, Ее нескромные уборы О грешной жизни говорят; Но дева падшая прекрасна; Взирая на нее, навряд Пред силой прелести опасной Мужи и старцы устоят: Глаза насмешливы и смелы, Как снег Ливана, зубы белы, Как зной, улыбка горяча; Вкруг стана падая широко, Сквозные ткани дразнят око, С нагого спущены плеча. Ее и серьги и запястья, Звеня, к восторгам сладострастья, К утехам пламенным зовут, Алмазы блещут там и тут, И, тень бросая на ланиты, Во всем обилии красы, Жемчужной нитью перевиты, Падут роскошные власы; В ней совесть сердца не тревожит, Стыдливо не вспыхает кровь, Купить за злато всякий может Ее продажную любовь. И внемлет дева разговорам, И ей они звучат укором; Гордыня пробудилась в ней, И говорит с хвастливым взором: “Я власти не страшусь ничьей; Заклад со мной держать хотите ль? Пускай предстанет ваш учитель, Он не смутит моих очей!” 4 Вино струится, шум и хохот, Звон лютней и кимвалов грохот, Куренье, солнце и цветы; И вот к толпе, шумящей праздно Подходит муж благообразный; Его чудесные черты, Осанка, поступь и движенья, Во блеске юной красоты, Полны огня и вдохновенья; Его величественный вид Неотразимой дышит властью, К земным утехам нет участья, И взор в грядущее глядит. Tо муж на смертных непохожий, Печать избранника на нем, Он светел, как архангел божий, Когда пылающим мечом Врага в кромешные оковы Он гнал по манию Иеговы. Невольно грешная жена Его величьем смущена И смотрит робко, взор понизив, Но, вспомня свой недавный вызов, Она с седалища встает И, стан свой выпрямивши гибкий И смело выступив вперед, Пришельцу с дерзкою улыбкой Фиал шипящий подает. “Ты тот, что учит отреченью — Не верю твоему ученью, Мое надежней и верней! Меня смутить не мысли ныне, Один скитавшийся в пустыне, В посте проведший сорок дней! Лишь наслажденьем я влекома, С постом, с молитвой незнакома, Я верю только красоте, Служу вину и поцелуям, Мой дух тобою не волнуем, Твоей смеюсь я чистоте!” И речь ее еще звучала, Еще смеялася она, И пена легкая вина По кольцам рук ее бежала, Как общий говор вкруг возник, И слышит грешница в смущенье: “0на ошиблась, в заблужденье Ее привел пришельца лик — То не учитель перед нею, То Иоанн из Галилеи, Его любимый ученик!” 5 Небрежно немощным обидам Внимал он девы молодой, И вслед за ним с спокойным видом Подходит к храмине другой. В его смиренном выраженье Восторга нет, ни вдохновенья, Но мысль глубокая легла На очерк дивного чела. То не пророка взгляд орлиный, Не прелесть ангельской красы, Делятся на две половины Его волнистые власы; Поверх хитона упадая, Одела риза шерстяная Простою тканью стройный рост, В движеньях скромен он и прост; Ложась вкруг уст его прекрасных, Слегка раздвоена брада, Таких очей благих и ясных Никто не видел никогда. И пронеcлося над народом Как дуновенье тишины, И чудно благостным приходом Сердца гостей потрясены. Замолкнул говор. В ожиданье Сидит недвижное собранье, Тревожно дух переводя. И он, в молчании глубоком, Обвел сидящих тихим оком И, в дом веселья не входя, На дерзкой деве самохвальной Остановил свой взор печальный. 6 И был тот взор как луч денницы, И все открылося ему, И в сердце сумрачном блудницы Он разогнал ночную тьму; И всe, что было там таимо, В грехе что было свершено, В ее глазах неумолимо До глубины озарено; Внезапно стала ей понятна Неправда жизни святотатной, Вся ложь ее порочных дел, И ужас ею овладел. Уже на грани сокрушенья, Она постигла в изумленье, Как много благ, как много сил Господь ей щедро подарил И как она восход свой ясный Грехом мрачила ежечасно; И, в первый раз гнушаясь зла, Она в том взоре благодатном И кару дням своим развратным, И милосердие прочла. И, чуя новое начало, Еще страшась земных препон. Она, колебляся, стояла... И вдруг в тиши раздался звон Из рук упавшего фиала... Стесненной груди слышен стон, Бледнеет грешница младая, Дрожат открытые уста, И пала ниц она, рыдая, Перед святынею Христа. 1857 (?)